Право на жизнь - Денис Шабалов

Добрынин поднял руку, собираясь протереть в который уже раз затуманившиеся глаза, и внезапно с отрешенным каким-то удивлением отметил, что тело ему не подчиняется. Вернее – подчиняется, но как-то замедленно, словно между законодательным и исполнительным его механизмами вдруг образовалась толстая войлочная прокладка, и эта прокладка теперь тормозит нервные импульсы, бегущие к конечностям. Более того, не только с телом, но даже и с головой начали твориться какие-то странные штуки – местами из его памяти куда-то стали выпадать целые куски времени протяженностью в минуту, а то и в две-три. Вдруг он обнаружил, что Шрек уже рядом и тормошит его за плечо, хотя он и не помнил, как тот возвращался от цистерны. Потом опять провал – и они уже в подземелье коллектора, около лестницы, ведущей в сарайчик. Снова пробел – и вот уже он сидит перед этим человеком… как там его… ах, да, Профессором… и старательно крутит ему запястья, а человек краснеет, изворачивается, пыжится и пучит глаза, пытаясь кричать – от боли, наверное, но у него не получается, потому что верный Шрек толстенными лапищами зажимает ему рот… Данил отстраненно наблюдал из своей собственной головы, как тело делает все само, отточенными, безукоризненными движениями, и не сказать, чтобы очень удивлялся этому – думалось ему сейчас совершенно о другом, – а скорее был приятно этим удовлетворен. Полковник мог гордиться своим учеником. Форсированные методы допроса изучались лишь краем, дозированно и в теории, тренируясь на манекене и телах убитых выродков, но теперь, когда пришла нужда, оказалось, что тело помнило все до мельчайших деталей и работало само, оттеснив в сторону сознание. Сознание даже не контролировало сам процесс, размышляло отрешенно о чем-то своем, временами подглядывая из уголка, как движется дело, а потом пряталось вновь, продолжая думать о совершенно посторонних вещах.

«Странно как… Ведь видел же, знаю, что погиб, а так и хочется оглянуться да посмотреть, где он там… Не отстал ли, не потерялся?.. Столько лет вместе – срослись, наверное. Интересно, а близнецы то же чувство испытывают? А Тандемы? Вот у кого, наверное, развито – не разорвать… Они ведь даже мысли друг друга наперед знают… И вот – прикинь – вдруг на этом месте в голове, где всегда кто-то был – пустота… Вот херово-то, а?.. Да, теперь уж и не узнать. Нет уже и Тандемов, наверное… А может, как и нам, – повезло… Нет, проверить надо… Эх… Как проверить, где их теперь разыскать?.. Чего-то чушь какая-то в голову лезет… И главное – я-то думаю себе тут в голове, а тело само работает… Ого, гляди-ка – словно на автопилоте! Ничего себе, реальный у меня автопилот – я б сам все так же точно делал… Ага, так… Раз-два, ноздри долой… Что, сука, больно?.. Ну ничего, визжать-то мы тебе не дадим… Вот так, ротик-то подзажмем, ага… Леха, молодец, спасибо за помощь. Ножик-то острый у меня, скажи спасибо, а то пилил бы тупым – тоже удовольствие еще то… Так… Че там дальше-то у нас?.. Четырех пальцев уже нет – за яйца пора браться… Оно и правильно – тянуть нам некуда, время поджимает… Ага… О… Чего это оно делает? Спичка-то зачем? Ага… Ну да, помнится, полковник про особо стойких говорил… Горящая спичка в мочеиспускальник – самое милое дело… Тут подрезать… И вот тут… Так… Теперь замотать… Кровищей истечет – вон, как из свиньи зарезанной хлещет, из кого потом тянуть? Петь-то будем уже или еще сопротивляемся? Ну вот… Процесс пошел… Вот-вот… Давай. Пой, петушок, мы послушаем…»

Информация тоже, как оказалось, доходит с задержками. Человек, захлебываясь соплями вперемежку с кровью, хлещущей из разорванных ноздрей и стекающей по носогубной складке прямо в рот, уже вещал что-то дальше и дальше, а в сознание еще только просачивались слова, сказанные с полминуты назад. Радовало одно – информация ложилась на подкорку четко и ясно, словно писалась на носитель, и Данил с мимолетным удивлением отметил, что может каким-то непостижимым образом воспроизвести ее с любого места. Как DVD-диск в плеере – мотануть и включить оттуда, откуда надо. Отметил – и тут же забыл, вслушиваясь в торопливую, захлебывающуюся исповедь.

Человек говорил, мелко тряся челюстью и воняя страхом, – и перед Добрынниным во всей ее полноте, шаг за шагом, мазок за мазком, раскрывалась грандиозная картина лжи и предательства. Все было очевидно донельзя, и теперь оставалось только поражаться, как же так случилось, что раньше никто из них – никто, кроме Сашки! – даже не попытался осмыслить всё происходящее, свести концы с концами, сложить факты и понять лежащую на поверхности истину. Он смотрел в глаза человека, пытаясь понять – как же так, как мог он верить этому… этому ублюдку, этой твари – и не верить собственному товарищу, который не единожды доказывал чувствительность своей интуиции. Смотрел и понимал – жадность. «Жадность людская этот мир в пучину ввергла, жадность людская его и погубит. Окончательно погубит. Вот и вас жадность обуяла. Что ни говори – а грабительство это, алчность… Смертный грех!» – всплыли внезапно в памяти слова отца Кирилла. Горько – но это было так. Наобещали золотые горы – и вот уже они всем Убежищем, оставив жен, детей, стариков, блея, как бараны на бойне, потянулись под нож мясника. Как мыши в мышеловку, ослепленные, одурманенные запахом бесплатного сыра, убедившие сами себя, что именно им выпал счастливый билет. Так легко – пришел и взял, воспользовавшись своим правом, правом сильного. Но сыр внезапно растаял прямо в руках, обернувшись жуткой химерой, и те, кто считал себя охотником, в мгновение ока стали дичью.

Правда обрушилась не то, чтобы неожиданно, вовсе нет… Подозрения, вложенные в него Сашкой, все же бродили где-то в самой глубине души, временами начиная подниматься на поверхность, но Данил гнал их прочь, давил, стараясь загнать назад. Впереди маячили шахты Росрезерва с их несметными сокровищами – и как можно было отказаться? И едва завидев убитого товарища и сцепившихся насмерть диверсантов, Данил с ужасом осознал, что друг был прав – в их путешествии все было совсем не так гладко, как хотелось, как представлялось поначалу. И существо, потерявшее человеческий облик, трясущееся и скулящее сейчас у его ног, только подтверждало это.

Вся экспедиция была одной большой инсценировкой. Фикцией. Обманом. Комбината Росрезерва не существовало – Братство просто убирало очередных конкурентов. Десять лет шла борьба – за ресурсы, за контрольные точки и торговые пути, за караваны… Десять лет группировки искали пути и способы уничтожения друг друга – ловчили, интриговали, засылали лазутчиков и диверсантов, пытались купить информацию о местоположении баз, чтобы нанести удар в самое сердце противника. И иронией судьбы стало то, что координаты стали известны разведке обеих сторон почти одновременно. Теперь все решала лишь скорость. Один месяц – именно этот срок нужен был диверсионному отряду комбинатовских, чтобы донести бесценную информацию до своих. А дальше в дело вступили бы «Тополя». Всего лишь одной ракеты было достаточно, чтобы уничтожить Братство. И допустить это было никак нельзя.