02-Всадники ниоткуда (Сборник) - Александр Абрамов

— Сейчас спросит: где я? — шепнул мне Зернов.

— Где я? — хрипло спросил Мартин.

— На заводе, — с иронической ласковостью пояснил я. — Все на том же, где вы, сэр, сунули голову под приводной ремень.

— Какой ремень? — не понял иронии Мартин. — Я чуть не сдох, а они шутят. Поглядите как следует. Я жив или нет? Руки и ноги целы? Я уже ничему не верю. Глазам не верю, щипкам не верю… — Он ущипнул себя и засмеялся. Но смех был невеселым. — Ведь я себя не видел, ни рук, ни ног. И вообще ни черта, кроме вас: отовсюду — спереди, сзади, сверху, снизу — ваши рожи, как в кривом зеркале.

— Погодите, Мартин, — остановил его Зернов. — Не все сразу. Начнем с пятна.

Мы присели рядом на корточки, готовые выдавить из него все, что можно.

— С пятна? — переспросил он. — Можно и с пятна. Шагнул на эту золотую размазню — и пропал.

— Это мы видели.

— Что вы видели? — обозлился Мартин. — Фокус вы видели. А я действительно пропал, для себя пропал. Растаял. Ничего не вижу, ничего не могу — ни встать, ни сесть, ни пошевелиться, ни крикнуть. Голоса нет, языка нет, и вообще ничего нет, только мысли ворочаются. Значит, думаю, жив.

— Понятно, — сказал Зернов, — сознание не угасло. А потом увидели?

— Да еще как! Весь зал с разных точек одновременно. И вас тоже. Каждое ваше движение — до мелочей. Даже как волосы на голове шевелятся, как губы дергаются — и все искажено, искривлено, изуродовано. Вы руку вытянули — она в лопату вырастает. Шагнули вперед — и вдруг сломались, пошли волнами, как отражение в воде. Я плохо рассказываю, но поверьте, мальчики, все это было страшно, очень страшно, — прибавил он совсем тихо.

Но Зернова не удовлетворило рассказанное.

— Попробуем уточнить, — нетерпеливо проговорил он, — вы шагнули в эту золотую лужу и сразу вошли в состояние умноженного видения.

— Не сразу, — возразил Мартин. — Зрение возвращалось постепенно: окружающее возникало не резко, расплывчато, а потом все ярче, как в проявителе.

— Долго?

— Не помню. Минуты две-три.

— Совпадает, — удовлетворенно сказал Зернов. — Ваше лицо в этих линзах-воронках тоже проявлялось две-три минуты.

— Мое лицо? — удивился Мартин.

— Ваше. Вы видели нас, мы — вас. Вероятно, линзы или воронки — это своего рода телеинформаторы. — Он повернулся ко мне. — Помнишь аналогию с заводом-автоматом? Ошибку их контрольное устройство нашло сразу, вернее, причину ошибки. Лицо на сигнальных экранах — это информация о нарушенной связи в цепи логических действий системы. Так сказать, сигнал о неисправности.

Все, что говорил Зернов, казалось вполне логичным, но очень уж по-земному. Только в этой логически обоснованной картине не хватало одного пункта.

— Для кого предназначалась эта информация?

Зернов ответил быстро, почти не задумываясь:

— Для нас. Сегодня мы — их контролеры. Не случайные, а облеченные всеми полномочиями. Впрочем, и нарушение произошло по нашей вине: Мартин склонен к рискованным экспериментам.

Мартин смущенно рассмеялся:

— Я хотел рискнуть. Думал, найду проход… Мы же ничего не знаем, что здесь творится.

— Кое-что знаем. И кстати, не без вашей помощи. Только в будущем воздержитесь от подобных опытов. Говорю категорически.

— Слушаю, шеф. — Мартин без всякого наигрыша вытянулся по-военному и откозырнул. Он был великолепен в своем золотогалунном мундире, правда немного помятом в последнем его приключении, но все же невообразимо эффектном.

Мы засмеялись.

— Смеетесь, — обиделся Мартин, — а что все-таки произошло со мной, так и не объяснили. Клиническая смерть с последующим воскрешением? Растворение тканей? У нас на Земле телепередачи происходят менее загадочно.

Зернов ответил не сразу и без прежней уверенности:

— Не знаю, Дональд. Буду знать — объясню.

— А уверен, что будешь? — Это уже вмешался я.

— Уверен. От нас ничего скрывать не собираются.

Пожалуй, я и сам в это поверил. Недаром так легко открывались перед нами и фиолетовые ворота купола, и красные стены цехов. Мы могли идти в любую сторону — вправо, влево, стены раздвигались перед нами даже без заветного «Сезам, отворись». Конечно, нам не гарантировалась веселая экскурсия с безвредными аттракционами: неземная техника эта не была рассчитана на вмешательство человека даже в роли свидетеля-экскурсанта. Возвращение Мартина — удача. А таких удач много не будет. У меня до сих пор побаливает рубец на горле, оставленный жестокой шпагой Бонвиля — Монжюссо. «Облака» слишком поздно замечают наши реакции. Со сдвигом по фазе. И очень часто за этот сдвиг приходится расплачиваться собственной шкурой. И за знание тоже надо платить, хотя бы участием в опасных аттракционах.

Один из таких аттракционов начался сразу же после того, как мы покинули «цех радужных ям». Красная стена легко пропустила нас сквозь себя, и мы очутились в широком коридоре, конец которого тонул в уже привычном малиновом полумраке. Но странное дело: ощущение тяжести, возникшее в проходе сквозь багровый кисель стены, не исчезло. Тяжесть навалилась откуда-то сверху, пустяковая — каких-нибудь две-три десятых «же» сверх нормы, — но с каждым шагом она становилась; все ощутимее, словно в рюкзак, подвешенный за плечи, какой-то шутник подкладывал кирпичи. И с каждым шагом мы сгибались все ниже, и каждый «кирпич» уже давался с трудом.

С трудом разогнувшись, я вопросительно посмотрел на Зернова, но тому было явно не до ответов на мои школярские «почему». Он тяжело дышал, еле двигался и плохо видел, поминутно протирая запотевшие стекла очков. Но даже это давалось ему не легко: шагнув, он останавливался, опираясь на мое плечо и в свою очередь давая мне отдохнуть. Что и говорить, наш товарищ не был спортсменом, если не считать первого разряда по шахматам, но манипуляции с шахматными фигурами мускулатуру не развивают. Тут на помощь подоспел Мартин. Вдвоем мы рванули Зернова назад.

— Куда? — запротестовал он. — Вперед. Сейчас они снимут перегрузки.

— Нет, Борис, — возразил решительно Мартин. — На этот раз сезам не откроется. Пять «же». Как на центрифуге.

Он, единственный из нас, держался молодцом — сказывалась летная практика, — но и у него отвисли щеки и отекла шея. И он понимал, что дальше мы не пройдем. То, что он сделал, было, пожалуй, наиболее верным в создавшейся обстановке. Как в хоккейной баталии, он всем корпусом отшвырнул нас с Зерновым назад к стене. Здесь было полегче. Я растянулся рядом с притихшим Борисом и вздохнул свободнее.

— Подождем, — сказал Мартин, — снимут перегрузки — так мы заметим. А спешить незачем.