ПАРАЛЛАКС 606. Том II - Ganymede Eossky

решила воспользоваться своим преимуществом. Трезвый рассудок - вот то, что подарил мне фатальный просчёт Дронариума. В ошибках заключена сама суть человека. Если так, то Дронариум, вероятнее всего, создан людьми. Такими же, как и я. Как вы. Все эти фокусы с отсутствием сердцебиения и дыхания, все эти красочные преломления света - дешёвый трюк для отвлечения внимания. Пыль в глаза, не более.

- Я устал это слушать, - запальчиво буркнул Родион, но Людмила проигнорировала его. Чем чаще он выражал своё негодование, тем больше оживал её басовитый тембр. Складывалось впечатление, что ей нравится реакция, которую вызывают у слушателей все эти постепенно обнажаемые подробности.

- Цель вывести Дронариум на чистую воду подарила мне новый смысл. Для начала надо было найти укромное местечко. Базу, в которой я могла бы уединиться. Собрать все заметки и сфокусироваться на уликах. Выбор пал на комнату в Детском митреуме. Детишки... ну или те, кто выглядели, как детишки, восприняли моё подселение мирно. Да, добираться туда приходилось полуприсядью, но конспирация превыше всего. Ручку с блокнотом я спёрла у одного из прибывших. Тощего клерка в мятом костюме. Выудила из его внутреннего кармана, пока тот держался за шею. Висельник, наверное... Вскоре я нарисовала первый план Дронариума. Выяснилось, что внутренняя часть этой богадельни представляла лежащий на боку конус: вершина - купольный фонарь атриума, основание - колоннады Минаретов, отделённые от жилых зон мостами-виадуками. Весь этот комплекс не имел ни входа, ни выхода - люди попадали в Дронариум через Покои Прибытия, а покидали его в часы Колокольного звона. Теперь я на собственном опыте понимала, почему тюрьмы так защищены. На какие только ухищрения не способен человек, которому некуда деваться.

- Полностью тебя понимаю, - проговорил Давид, задумчиво разглядывая наколки на пальцах.

Родион молчал. История Люды во многом соответствовала манускриптам, и это начинало не на шутку его тревожить. Капитанша обвела обступившие их виселицы безрадостным взглядом:

- Дальше - глубже. Я стала подкарауливать недавно прибывших. Пыталась выведать причины их смертей. В большинстве случаев сюда попадали самоубийцы. Повесился, скинулась с высотки, вскрыл вены, прыгнула под поезд, застрелился, наглоталась пилюль. В остальных случаях, как правило, были те, кто погиб по своей вине. Перешла дорогу на красный, не перекрыла газ, плохо накачал колеса, подставился под выстрел преступника. Выявленные закономерности лишь подтвердили опасения. Выходит, я в аду?.. Впрочем, я сама ничем не лучше их. Подорвалась, да ещё и малого с собой потянула. За такое впору вариться в котле, пока мясо с костей не сползёт.

- Именно так, - вмешался Родион. - И вы должны быть безмерно счастливы, что Квазар проявил к вам милосердие.

- Милосердие Квазара? О нет, ты глубоко заблуждаешься, старый мотылёк. В скором времени я наткнулась на одну очень интересную находку. Как там эта поговорка звучит? Если хочешь что-то спрятать, спрячь это на самом видном месте. Взгляните-ка на дно скамьи.

Родион с сомнением посмотрел на Давида. Тот пожал плечами. Встав на четвереньки, мужчины забрались под скамейку, как автомеханики под машину. С минуту Родион разглядывал деревянные брусья сидения и украшенные ковкой ножки, но так ничего и не заметил. Давид судорожно почесал уголок глаза:

- То ли я вконец ослеп, то ли здесь ни черта нет.

- Что мы должны увидеть? - поинтересовался Родион.

- Внимательнее, нам нужны мельчайшие детали.

Закатав рукава робы, Родион принялся ощупывать взглядом каждый квадратный сантиметр скамейки. Он не переставал надеяться, что весь этот затянувшийся спектакль - плод искажённого подсознания Людмилы. Молотящие удары сердца резонировали по телу десятью баллами Рихтера. «Что такого может таить в себе скамья, пускай даже и скамья Дронариума? Доски, железки да болты с гайками».

- Пусто, - констатировал Мариус. - Трещины и потёртости. Дырочки от короедов. Ничего примечательного.

Взглянув на мужчин сквозь щель в скамейке, Людмила им подмигнула:

- Короеды в Дронариуме? Это не кажется вам странным?

- Хочешь сказать, это и есть твой козырный аргумент? - Давид провёл пальцами по крохотным чёрным точечкам. - Мол, на небесах нет места насекомым и прочим тварям божьим?

- Глупо было полагать, что вы вот так вот сходу всё поймете. В конце концов, не каждому из нас довелось пожить бок о бок со слепым. Моя ненаглядная маман всегда обожала «Войну и мир» Толстого. Даже когда глаукома сожрала её зрение, она всё равно продолжала её перечитывать. Ну а я... я моталась по всем Московским библиотекам в поисках специзданий. Слыхали о шрифте Брайля?

Давид задумчиво почесал бороду:

- Ты про тактильный шрифт? Тот, что для слепых?

- В яблочко. В жизни бы не подумала, что он мне пригодится.

Людмила хлопнула в ладоши - атриум вздрогнул. От гранёных сводов начали откалываться куски мрамора, обнажая абсолютно чёрные участки стен. Вскоре эти участки стали образовывать что-то, напоминающее таблицу. Родион пригляделся: два ряда символов. Сверху - буквы русского алфавита, снизу - различные комбинации из шести чёрных точек.

- Все в Дронариуме запросто понимали друг друга, - напомнила Люда. - Однако надписи на скамейках были зашифрованы с помощью русского. Эти точки - не червоточины короедов, а шифр. Какая ирония: миллионы бабочек в упор не видели того, что спрятано повсюду. Слепые мотыльки летели на огонь, не замечая своих же знаков...

Людмила всё говорила и говорила, но Родион перестал её слышать. Люди, до этого мирно водящие хороводы, замерли по стойке смирно. Купольный фонарь вспыхнул ярко-оранжевым пламенем; он слепил подобно полуночному костру. Пальцы Родиона охватила дрожь. Он переводил каждый символ, запоминал его, переводил следующий, потом ещё один, затем сбивался и возвращался к началу. Но сбивался ли? Или оттягивал неизбежное? Людмила что-то тараторила, но для Родиона её голос превратился в неразборчивую радиотрансляцию. Мариус в недоумении вертел головой, глядя то на монаха, то на высеченную в гранях атриума таблицу, то на точки, то на капитаншу. Закончив с расшифровкой, Родион впал в оцепенение. Всё вокруг смолкло, и в абсолютной тиши он услышал бурление, с которым несётся по его артериям кровь; он услышал, как бьются о стенки сосудов эритроциты; с каким давлением они просачиваются сквозь болото бурлящих подозрений. Он словно раз за разом проваливался в бездну, а лица Людмилы и Давида то удалялись, то приближались кадрами транстрава. Их рты открывались, как у выброшенных на сушу рыб. Родион лежал неподвижно, пока с его пересохших губ не сорвалось еле слышное:

- Это н-н-не.. н-неправда.

- Правда, мой старый мотылёк, - Людмила широко улыбнулась,