Моя мадонна / сборник - Агния Александровна Кузнецова (Маркова)

Азии, считал это замечательным фактом в истории Европы с времен Петра I. Но он и критиковал Россию, считая, что любовь к людям в ее истории всегда занимала недостаточное место. Он был против крепостного права. Однако в письменных работах того времени умалчивал об этом, учитывая свое положение. А уж в разговорах с русскими друзьями, противниками крепостного права, такими, как Пушкин или Тургенев, высказывал свое мнение резко и откровенно.

Русскими друзьями своими он гордился. Они тоже облегчали его трудную долю посла.

Правда, потом его обвинят в русофильстве. И то, что жена его русская, поставят ему в вину. Но то будет потом. А пока — Фикельмон счастлив. Счастлива и Долли.

11

В библиотеке появилась новая читательница. Было ей за сорок лет. Работала она почтальоном этого же района. В библиотеку приходила аккуратно два раза в неделю, внимательно, не прикасаясь руками, рассматривала книги в шкафах, выпрашивала большее количество книг, чем было положено, мотивируя, что в ночь «глотает» по две сразу. Домой удалялась, радостно прижимая к груди полную сумку книг, а иногда часами сидела в читальном зале, вцепившись пальцами в коротко стриженные волосы, согнувшись в крючок, забыв обо всем на свете. Читала она исключительно детективы, иногда книги из серии «Жизнь замечательных людей».

Однажды Долли предложила ей роман современного автора. Она брезгливо скривила тонкие губы, недоуменно приподняла выщипанные бровки, развела короткими руками:

— Зачем мне эта выдумка?

Долли предложила произведения классиков. Тот же ответ.

Тогда Долли спросила ее:

— А вы полагаете, что писатели, которые пишут не детективы и не о жизни замечательных людей, так все и выдумывают?

Она удивленно вскинула бровки:

— Конечно.

— Ошибаетесь. Лев Толстой, например, в образе Анны Карениной в какой-то мере имел в виду дочь Пушкина Марию Александровну. Он же в пьесе «Живой труп» описал моменты из жизни ее мужа Гартунга. В произведениях писателей, и классиков и современных, отражается все, что видят они в жизни, и почти все герои имеют прототипов.

— А вам, собственно, не все ли равно, что я читаю? — вдруг грубо оборвала ее читательница, повышая голос и намеренно привлекая внимание посетителей библиотеки. — Ваше дело выдавать ту книгу, какую я желаю. И все.

Долли была оскорблена. Но сдержала обиду. Помолчала и спокойно ответила:

— Нет, не все. Я вижу, что читать вы любите. А это очень приятно. Выбор же книг у вас односторонен. Вот мне и захотелось посоветовать вам.

Читательница тоже помолчала: видимо, настроение ее изменилось, да и название «Живой труп» показалось ей стоящим.

— Что же, дайте мне этого «Живого трупа» почитать… Звучит как детектив.

Долли пошла было к полкам, но остановилась и нерешительно спросила:

— Простите, у вас какое образование?

Она боялась новой грубой вспышки читательницы, но та спокойно ответила:

— Восемь классов.

— А разве на уроках литературы вам не говорили о том, что сказала я?

— Может, и говорили, да мне неинтересно было. А когда неинтересно все сразу же забывается. Да и учительница у нас никудышная была, не любили мы ее и не слушали, что она талдычит на уроках. Каждый своим делом занимался.

— А вы чем? — с улыбкой спросила Долли.

— У меня на уроках роман шел с одноклассником.

— Как же? — Долли даже рассмеялась.

— Очень просто. Письма писали. Переглядывались. Рисовали сердца, пронзенные стрелами.

— А ведь об этом тоже писатели пишут.

— Ну да? — не поверила читательница.

— Честное слово, — серьезно сказала Долли и пошла к полкам.

Она выбрала книгу рассказов хорошего современного писателя. Из собрания сочинений Толстого достала том с «Живым трупом». Читательница взяла книги с недоверием и пошла не домой, а в читальный зал.

В тот день народу в библиотеке было много. Долли металась от книжных полок к столу. Пришло время уходить. На смену ей явилась другая девушка-библиотекарь. Долли оделась. Пошла к выходу, но вспомнила разговор с читательницей, которую почти насильно заставила познакомиться с произведениями современного автора и классика. Долли была убеждена, что та давно ушла, и все же на всякий случай заглянула в читальный зал.

Дотошная читательница сидела, согнувшись над книгой, вцепившись пальцами в короткие волосы, и увлеченно читала Толстого.

Долли радостно улыбнулась. Скольких же читателей удалось ей обратить, как она говорила, «в свою веру»!

Перед сном Долли привыкла читать. Она зажгла лампу на тумбочке возе кровати, легла, взяла книгу, одну из тех, что получила вчера библиотека по распределению. Начала было читать, но вспомнила свой разговор с читательницей, ее брезгливо искривленные тонкие губы, надменно приподнятые выщипанные бровки.

Долли опустила книгу на одеяло, улыбнулась, а потом задумалась, мысленно подбирая новые доказательства своей правоты, и незаметно обратилась к своему излюбленному миру…

«Все тихо, просто было в ней»

Пушкин торопился. Долли пригласила его ровно в десять. Было уже десять минут одиннадцатого, когда он поднялся на ступени лазурно-зеленого здания посольства с белым гербом, на котором вырисовывалась княжеская корона (посольство находилось в доме Салтыкова). Под гербом — балкон, окруженный изящной чугунной решеткой. А над высокой дверью — львиная голова с кольцом в пасти.

В вестибюле Пушкин сбросил верхнюю одежду. Слуга ловко перекинул ее на руку и почтительно принял цилиндр.

Пушкин быстро поднялся по широкой лестнице с железными перилами, вошел в гостиную. Раскланялся с гостями, сидящими на стульях, в два ряда составленных на середине комнаты. Подошел к хозяевам.

— Ждем вас, Пушкин, — без упрека, просто сказала Долли, зная, что если уж Пушкин запоздал, значит, были серьезные причины для этого.

И тот не стал оправдываться, с интересом взглянул на немца