Конспект - Павел Огурцов

У нас новый военный руководитель, моложе Егорова-Капелюшного и, хотя у него гнилые зубы, интеллигентней. Говорят — бывший офицер. Егоров-Капелюшный арестован, и нам жалко этого старого вояку. Новый руководитель позанимался с нами минут двадцать строевой, сказал — «Ну, я вижу, вас тут учить нечему», и в дальнейшем, кроме лекций, занимался стрельбами. Потом арестовали и его, но это произошло, когда на нашем курсе военные занятия были позади.

Когда летом 33-го года я впервые переступил порог института, случайно поговорил и случайно познакомился с профессором Эйнгорном, он произвел на меня очень сильное впечатление: я почувствовал, что это не просто профессор того дела, к которому я тогда с молодым пылом устремился, а человек незаурядный и этим делом увлеченный. Мне хотелось побольше о нем узнать, но тогдашние мои соученики ничего, даже фамилии его не знали, а расспрашивать преподавателей я стеснялся. Теперь Эйнгорн не первый год читает здесь лекции, а я уже не застенчивый юноша, и понемногу удалось кое-что о нем узнать.

Александр Львович Эйнгорн — основоположник современной, для нашего времени — новой, науки градостроения. Его имя известно во многих странах, он — член нескольких зарубежных научных обществ. В недавно созданном Гипрограде — институте по проектированию городов – он ведет большую работу: под его руководством разработаны первые в мире нормы планировки и застройки городов и поселков. Этими еще не изданными и никем не утвержденными нормами пользуются не только в Гипрограде, но и в других проектных организациях, и даже за границей при разработке проектов новых и реконструкции старых городов и поселков. Он бывший меньшевик и не просто меньшевик, а лидер харьковских левых меньшевиков.

Иногда в наших коридорах его встречал и видел, как почтительно здороваются с ним преподаватели и старшекурсники, и вспоминал жалобы Егорова-Капелюшного на то, как небрежно с ним здороваются студенты. Эйнгорн отвечал большей частью молчаливым поклоном, как мне казалось, не отдавая себе отчета не только в том, с кем здоровается, но и в том, что вообще здоровается. Он производил впечатление углубленного в мысли и нездорового или не очень здорового человека. С тех пор, как я его видел, он осунулся и постарел, немного ссутулился, морщины, мешки под глазами. Я был бы рад, если бы он меня вспомнил, но он так же отрешенно здоровается со мной, как и с другими.

Третий курс, первый семестр. Эйнгорн читает нам лекции об основах градостроения во всех его аспектах. Теперь это прописные истины, а тогда они воспринимались как откровения, и иногда в аудитории сидели с нами и даже стояли у стены люди разных возрастов, пропустившие в доме архитектора какой-либо доклад Эйнгорна или его сотрудников. Впервые мы услышали, что города должны быть разделены на функциональные зоны: промышленно-складскую, внешнего транспорта, жилую и массового отдыха, что зоны должны быть отделены друг от друга санитарными разрывами, размеры которых зависят от характера и количества вредных выбросов предприятий и их шума, а санитарные разрывы — озеленены деревьями и кустарниками, подобранными с учетом их способности поглощать выбросы именно этих предприятий. Впервые мы слышим, что размер жилого квартала не может быть произвольным: его нужно рассчитать на такое количество населения, которое оправдает размещение в квартале школы и дошкольных учреждений, чтобы детям не приходилось пересекать улицы, магазинов с товарами повседневного спроса, столовых и кафе, чтобы жителям квартала не нужно было далеко ходить. В каждом квартале должна быть хоть небольшая, но хорошо озелененная территория для отдыха со спортивными и детскими игровыми площадками. Такой удобный для жизни квартал Эйнгорн называл микрорайоном. Застройку его надо осуществлять с сохранением существующего рельефа, а не с его уродованием и созданием искусственного. Жилые дома так должны быть ориентированы по сторонам света и так запроектированы, чтобы в каждой квартире было солнце, но без перегрева, и возможность хорошего проветривания. Недопустимо размещать квартиры в подвалах и полуподвалах — придет время, когда оттуда будут переселять. Эйнгорн говорил о необходимости такой планировки города и такого его инженерного оборудования, чтобы жизнь в нем была удобной и здоровой, но при этом никогда нельзя забывать, что город должен быть красивым. Это не красота ради красоты, а необходимость; город — среда обитания, и она отражается на настроении и даже психике людей, а значит — на их здоровье, и формирует вкус. Он подробно говорил о том, из чего складывается красота города, и что ее разрушает... Но, прошу прощения, — увлекся, я пишу не учебник, а всего лишь воспоминания. Эйнгорн читал лекции не просто хорошо, а заражал слушателей своим увлечением. Учебников — никаких, а я ловлю себя на том, что забываю конспектировать. Он, как Николай Степанович из «Скучной истории» Чехова, чувствовал, когда аудитория уставала, и умел ее встряхнуть шуткой или забавной историей. Вот он говорит о проблемах городского транспорта и о том, что на Западе идет полемика — какими должны быть городские магистрали. Кто-то утверждает, что нужно щадить рельеф и не бояться кривых. Другой ему возражает: мы строим не средневековые города с узкими кривыми улочками, и добавляет: «Кривая — дорога осла». Эйнгорну задают вопрос: какими же все-таки должны быть городские магистрали? Я помню его ответ: рецептов нет, как нет прямых дорог — они, за редкими исключениями, всегда кривые, либо в горизонтальном, либо в вертикальном отношении, надо стараться избегать кривизны одновременно в обеих плоскостях.

В конце семестра — общеинститутское собрание. Я ничего о нем не помню, кроме одной врезавшейся в память сцены, да и эту сцену я вижу как кадр немого кино, без единого звука. Стоит почему-то не на трибуне, а у эстрады, поставив на нее один сапог, тогдашний секретарь парторганизации и наш преподаватель истории ВКП(б) Кравцов, и мы видим его профиль. Он показывает пальцем на Эйнгорна, трясет им и громит Эйнгорна, а за что — нам непонятно. Рядом со мной — Толя Мукомолов, он шепчет мне: «Так в чем же меньшевистская закваска?» Сидит Эйнгорн, в хорошем костюме, с отсутствующим выражением. Типичный большевик и типичный меньшевик – такими нам показывали их во всех видах тогдашнего искусства. «Как в кино», — тихо говорит мне Толя. Ждали, что скажет Эйнгорн, но он не выступает. На экзамене отвечаю по билету, и вдруг чувствую, что Эйнгорн меня не слушает, и вижу — смотрит на меня и улыбается.

— А я вас узнал, — говорит он, — и рад видеть. Значит, жизнь вас не сломала, это хорошо.

Но потрепала изрядно — вон сколько седины. Значит, идете в выбранном направлении — это приятно. Он ставит пятерку, подписывает и отпускает меня, продолжая улыбаться.