Зулус Чака. Возвышение зулусской империи - Эрнест Риттер

Чака решил отправить к белым более солидного посла и выбрал для этого Джона Кейна, которого должны были сопровождать Мбозамбоза и Номандламби. Впоследствии они были, однако, отозваны и заменены Айзексом. О качестве присланных ему даров Чака имел вполне точное представление. По словам Брайанта, он считал их ничего не стоящей дрянью. Рассматривая их, он с помощью Айзекса стал искать эликсир. Англичанин записал, что, не найдя эликсира, «Чака был чрезвычайно разочарован. Горько вздохнув, он улегся на циновку и заснул».

Седьмого сентября 1828 года Чака счел, что срок траура по его матери истек и наступило время «вернуть ее дух домой», а двору и всей стране — возвратиться к нормальной жизни. Приняв такое решение, он совершил обряд очищения от мрака, в который погрузился после смерти Нанди. «Для этой церемонии каждый скотовладелец доставлял несколько телят: затем поочередно вспарывал телятам брюхо с правой стороны и вырезал желчный пузырь, оставляя животное издыхать в страшных муках. Телят этих не разрешалось есть». Чака хотел, чтобы напоследок даже животные издавали стоны скорби. В связи с обрядом очищения были специально мобилизованы запасные полки. «Каждый из них проходил церемониальным маршем вокруг Чаки. При этом скотовладельцы, державшие в руках желчные пузыри, обрызгивали воинов желчью».

До совершения этого обряда Фин опасался, что Чака завершит траур новыми человеческими жертвами. Поэтому он явился к королю и сказал, что хочет обратиться к нему с просьбой по очень важному делу.

— Чем ты так встревожен, Мбуязи? — спросил Чака. — Если я могу помочь тебе — рассчитывай на меня.

— Я опасаюсь, что опять начнется резня, — отвечал Фин.

— И это все? — с улыбкой сказал Чака. — Тогда не бойся. Обещаю тебе, что никто больше не будет убит.

Фин отметил в своих записках, что Чака сдержал слово.

Подавленное настроение сменилось общей радостью. Зулусы предавались бешеным пляскам, сопровождавшимся веселыми песнями. «Было заколото много быков. А Чака подвергся окончательному омовению особыми составами, которые приготовили туземные врачеватели». Затем «король с большей частью своего народа отправился в дальний лес для совершения национального обряда снятия траура... После этого все пошли купаться в реке, как предписывал обычай. Только тогда Чака разрешил жителям своих владений снять траур».

На прощание премьер-министр Нгомаан обратился к собравшимся со следующей речью: «Народ, — сказал он, — целый год оплакивал ту, которая стала духом, оберегающим Чаку. Но есть и другие народы, населяющие иные страны. Они не явились сюда оплакивать смерть Великой матери земли и кукурузы. Очевидно, они воображают, что, если до сих пор не покорены, это не случится с ними и в будущем. Ничем иным нельзя объяснить их поведение. Раз из глаз этих народов нельзя выжать слезы, надо начать против них войну. Захваченный скот станет слезами, пролитыми на могиле Нанди».

После этого запасные полки были демобилизованы и распущены по домам, чтобы Чака мог жить в «блестящей изоляции» от воинов и стражей. Он уверял, что в охране нуждаются только робкие, слабые или заурядные властители.

Чака продолжал хранить гордое одиночество, а тем временем в песочных часах его жизни одно отделение пустело, а другое заполнялось, показывая приближение конца. Он совершил почти невозможное: прошло ведь всего двенадцать лет с тех пор, как он стал вождем небольшого клана зулусов и главой маленького государства, из центра которого за час ходьбы можно было достигнуть любого рубежа. В то время подвластная ему территория составляла всего сто квадратных миль, теперь же она достигала двухсот тысяч квадратных миль; племена, отколовшиеся от его империи, распространяли свою экспансию все дальше и дальше, постепенно подчинив себе еще миллион квадратных миль. Он довел свое войско, представлявшее собой сначала беспорядочную толпу в пятьсот человек, до пятидесяти тысяч человек. Дисциплина в его армии стояла выше, чем в римских легионах в лучшие для них времена. Одно лишь имя Чаки заставляло трепетать все племена от реки Грейт-Кей до Замбези и от Индийского океана до самых отдаленных уголков Бечуаналенда.

Сидя на скале у Дукузы, как орел в гнезде, Чака устремлял свой взор в глубину материка. Слева от себя он мог видеть полоску океана. Чака думал о том, чтобы заселить пустующие земли Натала народом свази с севера, а страну свази — коса, тембу и бац'а с юга. Все они говорили по-зулусски или по крайней мере на родственных диалектах. Чака намеревался посвятить следующие двенадцать лет своей жизни делу колонизации и укрепления своих владений, но главной своей задачей он считал овладение знаниями белого человека; через эту школу должны были в будущем пройти все его подданные.

Итак, через двенадцать лет он одолеет невежество с той же энергией, какую проявил при создании зулусской нации. «И тогда, — думал он, — зулусы смогут померяться силами с величайшими народами земли». К этому времени он будет располагать также «эликсиром», который продлит его жизнь за нормальные пределы, а это даст ему достаточно времени для осуществления всех его честолюбивых планов. Чака принял твердое решение никогда не вступать во вражду с англичанами. Напротив, он хотел связать оба народа самыми тесными узами, так как считал, что борьба между ними может только причинить вред обеим сторонам.

Таковы были мечты Чаки, которыми он поделился с Мбопой и Пампатой. Между тем Мкабайи не давала покоя Дингаану и Мхлангане. Используя весь свой яд, она неустанно призывала их собраться с духом и убить сводного брата. Оба они не раз отправлялись в Дукузу, чтобы действовать. Но, увидев атлетически сложенного колосса, с его сверлящим взором, они всякий раз чувствовали, что кровь их превращается в воду, а мужество замерзает. «Он грозен!», — шептали они и возвращались домой. Один, без стражи, без оружия, Чака продолжал внушать им ужас, хотя под кароссами у них были спрятаны укороченные ассегаи.

Снова и снова Пампата выговаривала Чаке за то, что он отказался от стражи. Премьер-министр Нгомаан умело поддерживал ее.

— Безумие превращать себя в мишень для врагов, — говорил он.

— А кто мои враги? — спрашивал Чака.

— Кто знает? — говорила Пампата. — Всякий, кто затаил обиду, честолюбец, стремящийся занять твое место, или человек, который боится тебя. Любой из них может стать твоим убийцей.

Чака смеялся.

— Мои братья не честолюбивы. Дингаан — тряпка и ни о чем, кроме женщин, не думает, а Мхлангана — слишком честный воин, чтобы замышлять что-либо против меня. К тому же я хорошо отношусь к ним — зачем же им меня убивать?