Странники между мирами - Владимир Ленский

Точно искусственные, свились локонами на голове медные волосы; несколько белых прядей рассыпались среди них, отчего шевелюра казалась совершенно пестрой. Такими же пестрыми были и глаза, зеленые с желтой россыпью точек вокруг зрачка.

Человек этот не был красив. Длинноносый, с острым подбородком, рябой: если материалом для создания его образа и послужил какой-то самоцвет, то поверхность этого самоцвета долго подвергалась воздействию ветра и дождей — она вся была в щербинах.

— Помоги мне! — повторил Элизахар.

Юный человек впервые изменил положение. Он приподнял руку, разрушив тяжелые капли на своей перчатке. Повернул голову. Чуть приоткрыл губы.

Элизахар смотрел, как он встает. Разгибает колени, поднимается на ноги. Синий свет костра, обезумев, метался по золотой короне. В тумане носились длинные ломкие голубые лучи, и серые клубы, пронизанные ими насквозь, рассыпались росой. Все больше прозрачных окон появлялось в густой влажной пелене.

Человек приблизился, наклонился и рукой в перчатке ухватился за нечто, мешавшее Элизахару дышать. Медленно, причиняя жгучую боль, из тела вышла первая игла, и следом за нею потекла горячая кровь. Исчезновение второй Элизахар почти не заметил — его сразу охватила слабость.

Лежа на земле и глядя снизу вверх на неправдоподобно юное, испорченное щербинами лицо, он еще мгновение пытался узнать незнакомца, а после уплыл по синей реке.

Но ничто не исчезло. По-прежнему рядом находился юноша в короне, и по-прежнему пылал костер, только в глубине пламени начали появляться красноватые полоски. Туман окончательно рассеялся. Медные стволы деревьев поблескивали, усеянные крохотными капельками воды. В другом мире вставало солнце, но здесь, между мирами, рассвет угадывался лишь по тому, как менялся цвет коры у древних деревьев.

Юноша в короне молча смотрел на человека, истекавшего кровью у его ног. Затем поднял лицо к небу и позвал кого-то:

— Аньяр!

По-прежнему было тихо, и неожиданно между деревьями появился второй: очень высокий, с черной кожей и очень светлыми голубыми глазами. На миг руки обоих переплелись, затем Аньяр склонился над лежащим и начал рассматривать его.

Человек в короне спросил:

— Какой я теперь?

Голубые глаза на черном лице блеснули:

— Ты вернулся, Гион. Все осталось прежним.

Течение синей реки внезапно сменило направление, и от этого у Элизахара закружилась голова. Он не понимал причины такой странной перемены, хоть и знал, что должен был бы ее знать; это ощущение мучило его. Ему не нравилось, что воды потащили его обратно. Куда? Там, в сплошной синеве, было чересчур хорошо — должно быть, поэтому. Всегда найдется кто-то, кто не допустит чтобы Элизахару было чересчур хорошо. Даже удивительно: почему судьба тратит столько усилий на то, чтобы испортить жизнь какому-то солдату. Даже в его смерть вмешаться не побрезговала.

Потом он услышал музыку. Она доносилась издалека — из какого-то недостижимого места — и тем не менее была различима совершенно явственно. Элизахар даже узнал инструмент — клавикорды. Кто-то играл, уверенно извлекая из клавиш нежную, неспешную мелодию.

Что-то знакомое почудилось Элизахару в этой музыке. Вряд ли он слышал ее когда-либо в прошлом. Он мало музыки слышал на своем прежнем веку, а эта не была похожа ни на полковой марш, ни на бацанье плясовой в каком-нибудь захудалом трактире.

Река, как назло, замедлила течение и теперь еле двигалась. Элизахар почти не приближался к источнику музыки, а ему болезненно хотелось услышать ее лучше.

И, как будто угадав его желание, она зазвучала громче. К первой теме прибавилась вторая, аккомпанемент подхватил и подчеркнул ее. Теперь музыка была повсюду, она заполняла мир и придавала ему форму; в ней заключался смысл существования. Настал миг, когда Элизахар перестал сомневаться: отныне он твердо знал, что именно слышит и откуда знает каждую ноту, каждую вариацию, посылаемую неведомым музыкантом в бесконечность всех миров, какие только существуют.

Эта музыка была Фейнне.

Бегущие пальцы мгновенно вызывали к бытию её гибкий стан, точно очерчивали его в воздухе горящей линией, которая держится еще секунду, прежде чем растаять. Упавшая на клавиши кисть бережно изымала из инструмента гармонический аккорд, и тотчас появлялось милое лицо с подбородком сердечком и широко расставленными невидящими глазами; оно плыло перед взором и медленно таяло вместе с угасанием звука.

Кто-то воскрешал Фейнне, вызывал ее во внешний мир с помощью музыки — и сотворил хрупкую, постоянно разрушающуюся и постоянно возрождающуюся вселенную по имени Фейнне.

Музыка становилась шире, а образ девушки — все более прочным и ярким. Наконец он утвердился совершенно, от кончиков пальцев на ногах до пушистых каштановых волос, собранных в пучок на затылке. Элизахар крикнул:

— Фейнне!

В то же самое мгновение волна вынесла его на берег, и его пальцы вцепились в корень растущего там дерева, а музыка, разразившись последним торжествующим аккордом, смолкла. Образ Фейнне вспыхнул ослепительными красками и погас.

Элизахар лежал на берегу и тяжело переводил дыхание. Оранжевое пламя весело прыгало по дровам. Густая зелень травы обжигала зрачки.

— Садись к нам, — проговорил чей-то голос совсем близко.

Элизахар ухватился покрепче за корень и выбрался к костру. Ему сразу стало тепло; холод, сжимавший грудь, отпустил, и он с наслаждением вздохнул.

— Садись же, — повторил голос чуть раздраженно.

Что-то в этом голосе показалось Элизахару знакомым. Он глянул на говорившего сквозь ресницы и увидел прозрачного старика, с которым проделал долгий путь к охотничьему домику — в попытке освободить и спасти Фейнне.

— Чильбарроэс! — прошептал он.

— Больше нет, — был ответ. — По крайней мере, на это время.

Чья-то рука подхватила Элизахара и помогла ему устроиться. Черная рука, сильная, с благородными пальцами.

Теперь он видел обоих: медноволосого юношу с короной на голове и чернокожего эльфа с синими глазами. Оба рассматривали солдата с одинаково недовольным выражением, которое проступило на их — таких разных — лицах.

Эльф проговорил:

— Тебе видней, брат, но в последние годы ты начал совершать слишком много ошибок...

— Только не эту, — отозвался Чильбарроэс. — Он — не ошибка. Я уверен.

— Я страшно голоден, — сказал Элизахар. — У вас найдется, что поесть?

Чильбарроэс пожал плечами, а его спутник поворошил угли чуть в стороне от веселого пламени и вытащил серую от золы тушку рыбы.

— Дай, — сказал вдруг Чильбарроэс. — Дай мне попробовать, Аньяр!