Дикарка для Хулигана - Настя Мирная

— Та авария… Она не просто забрала у меня два года жизни. Она меня убила.

— На выходных мама отвезла нас с братьями к бабушке. У папы была работа, поэтому он должен был приехать на следующий день. У меня поднялась температура. Сопли, кашель. Чтобы я не заразила остальных, мама оставила их с бабушкой, а сама повезла меня домой. Знаешь, я тогда не понимала, что происходит. Когда мы зашли в дом, то я видела только голого отца и женщину… Блондинку, которая скакала на нём сверху. Я просто смотрела на них, как заворожённая. А мама… Она вдруг начала плакать и кричать. Та женщина подскочила и начала одеваться. Папа завернулся в одеяло. Он всё просил, чтобы мама перестала кричать и истерить, чтобы выслушала его. Она только ударила его, схватила меня на руки и выбежала на улицу. Папа выбежал следом. Умолял, чтобы она подумала о детях. Просил дать ему объясниться. Мама тогда заявила, что он больше никогда никого из нас не увидит. Посадила меня на заднее сидение и захлопнула дверь. Они ещё долго ругались, но я не слышала. Потом мама запрыгнула в машину, и мы уехали. Я смотрела в заднее стекло и… Знаешь, я думала только о том, что могу больше никогда его не увидеть. В тот момент это было для меня самым страшным. Но потом… Был ливень. Я помню, как суматошно бегали по лобовухе дворники. Как сметали с него потоки воды. Мама всё плакала, а я звала её. Старалась успокоить. Но она будто не слышала. Потом позвонил папа. Она опять кричала и рыдала в трубку. А потом… Следом… был удар. Несколько мгновений невесомости и опять удар. Оказалось, что мы слетели с моста в реку. Мама была без сознания. А я… я… Я не чувствовала ног ниже колена. Всё болело, а они нет. Мне было страшно. Больно. Я тоже начала плакать. Звала маму. Просила помочь мне, но она не реагировала. Я кричала. Старалась выбраться, но ноги зажало. А вода медленно заполняла салон, начиная с багажника. Только через время я узнала, что мы упали прямо на валун передней частью. Задняя была ниже. Когда вода достигла спины, мне было та-ак холодно. А она всё поднималась и поднималась. Добралась до горла. Я старалась приподняться на руках. Держалась, сколько могла. Задирала голову. Задерживала дыхание. Но её становилось всё больше. Я больше не могла держаться. Сил не осталось, но я хотела жить. Я боролась до последнего. Я помню это чувство, как ледяная вода, попадая в нос, стекала по горлу. Я кашляла, но только набирала больше воды. Я чувствовала, как она заполняет лёгкие. А потом… Темнота. Мне вдруг стало так хорошо и тепло. Холод исчез. Тело не болело. Я снова могла шевелить ногами. Я была где-то, где не бывает больно. Где всегда светит солнце, которого можно коснуться и не обжечься. Невиданные растения. Такие яркие цвета, которых я никогда не видела. Странные звери. Мне было так легко. Я могла там летать, а потом… Вернулась боль. Я была мертва двенадцать минут сорок семь секунд.

Выговаривая всё это на одном дыхании, снова становлюсь пятилетней девочкой. Я опять проживаю каждую секунду той роковой ночи. Слёзы без конца стекают по щекам. Соль иссушивает и стягивает кожу. Несмотря на то, что мне ужасно холодно, липкий пот покрывает всё тело.

Егор почти не дышит. Его крепкое тело твёрже камня. Его тоже трясёт, но он ничего не говорит, позволив мне закончить рассказ. Забившись кислородом, продолжаю самую страшную часть повести.

— На моих ногах ниже колена не было ни одной целой кости. Они были перемолоты в крошку. В пыль! Держались только на остатках кожи и жил. Потом начались бесконечные месяцы анализов и операций. Одиннадцать операций, за которые мне поставили синтетические трансплантаты взамен тех костей, что не удалось спасти. А не осталось почти ничего. За это время меня не раз переводили в разные больницы. Сменялись врачи, медсёстры, палаты, языки разговоров. Русский, немецкий, английский, опять русский. Когда мы вернулись из штатов, началась реабилитация. Родители опять были вместе, но я ещё столько раз видела, как мама плачет. Они привозили братьев каждый день. Они поддерживали меня. Веселили. Тима рассказывал, какого это пойти в первый класс. Жаловался на уроки. А потом они уходили. А я мечтала уйти с ними. Своими ногами. Встать и пойти. Но не могла. Любое движение было пыткой. Сначала мне даже они не давались, но я не могла сдаться. Я хотела не просто жить. Я хотела ходить. Я хотела бегать. Не отставать от братьев. Мечтала пойти в школу. Лазать по деревьям. Играть в догонялки. Мне было почти семь. И мне столько ещё надо было сделать в жизни. Я мечтала погулять по улицам Берлина и Лондона. Полазить по горам Шотландии и равнинам Ирландии. Пройтись по Нью-Йорку. На своих двоих. Мне надо было столько увидеть! Шли недели, но ничего не менялось. Я начала сдаваться. Я не хотела никого видеть. Я завидовала братьям. Я их ненавидела. И родителей тоже. Но именно в этот день, как знак, я впервые смогла пошевелить ногой. Совсем немного. Через боль, но я смогла! Сначала были упражнения на кровати и тренажёрах. Разминки. Первые шаги. Андрей тогда всегда был рядом. Он заменил мне вечно рыдающую мать и винящего себя отца. Помогал мне вставать. Идти. Шаг за шагом. Всегда держал. Когда падала — поднимал. Поддерживал. Обещал, что я обязательно буду бегать. Я верила ему. Двенадцатилетний брат был единственным, кто верил в меня. И я пообещала, что пойду ради него. Сначала с костылями. Потом с тростью. Через год после выписки я начала бегать. К тому моменту, как вышла из больницы, я уже знала лучше многих других, что такое боль, ужас, измена, разбитое сердце, предательство, смерть. В семь лет я знала и понимала больше, чем большинство людей узнают за всю жизнь. Когда мне было пять, Диана Дикая умерла. Вместо неё вернулась Даня. Которая ненавидела розовый цвет и платья. Которая поклялась себе, что никогда не станет такой слабой, как мама. Что никогда…

Я не говорю остального. Не могу сказать, что поклялась никогда не любить, чтобы не позволить кому-то втоптать меня в грязь, как отец сделал это с мамой. Как и не рассказываю о том, что до сих пор не смогла простить