Форсайты - Зулейка Доусон

– Боже правый!

Упоминание о двенадцатом настолько ошеломило десятого, что он вскочил как ужаленный.

– Послушай, я и не думал…

Флер, в свою очередь, встала, взгляд ее из-под темных опущенных ресниц – на этот раз их движение вниз сопровождало всего лишь зевок – говорил, что реакция мужа ее ничуть не удивила.

А Майкл уже был целиком во власти новой мысли. Теперь, в свете этого открытия, он пересматривал прежние свои заключения. Безусловно, это все меняет. Как Киту поступить, если жена не вернется к нему? Какими средствами располагает в этом случае закон? Ведь этот ребенок – наследник! Возможно ли рассмотрение в суде лорда-канцлера, пока ребенок еще не родился? Это, конечно, головоломка, и, похоже, в родословной Монтов таких заковыристых еще не было. Поговорить с Уитекером – и немедленно, иначе он не уснет. Ай да сын! Его невозмутимость в таком деле – это явно унаследовано по женской линии!

До него дошло, что Флер собирается выйти из комнаты. Для нее с этой темой покончено. Она здесь ничего сделать не может, значит, пусть все идет своим чередом. Что поделаешь – французская кровь. Ламоты в чистом виде!

– Ты думаешь, на самом деле его волнует только это? – спросил он напоследок, когда она была уже у двери.

И опять плечи Флер приподнялись на мгновение.

– Зачем толочь воду в ступе, милый. Не засиживайся долго.

Пока Майкл сидел и грезил, камин погас. Он оградил экраном остывающее пепелище и, забыв об Уитекере, отправился наверх.

Спустившись на следующее утро к завтраку на полчаса позже обычного и через два с лишним часа после того, как ее брат укатил в Лондон, Кэт в полной мере ощутила себя временно исполняющей обязанности единственного отпрыска.

– Доброе утро, все!

– Доброе утро, соня! – отозвался отец. – Яичницу, почки, или претендуешь на остатки колбасы?

В его тоне она различила чуть утрированное bonhommie [117] . Потерлась мимоходом щекой о его щеку.

– Почки, пожалуйста, и кофе, если еще остался. Мама…

– Доброе утро, дорогая. Кофе здесь, вон там – теплое молоко.

Флер с несвойственной ей готовностью подставила дочери щеку для поцелуя. Потом Кэт подошла к Эм.

– Ба!

– Блоур только что принес свежее. Точен, как швейцарские часы. – Эм погладила внучку по руке. – Ты так мило целуешь, Кэт. Мне все кажется – войду в кухню и увижу, как Августина его заводит, этого Блоура. Кто сегодня охотится?

Ответила Флер:

– Вивиан – да, Нона – нет, стало быть, Майкл – да, а я – нет.

– Вивиан? – сев на место, спросила Кэт.

– Боюсь, отдохнуть от него тебе в этот уик-энд не придется. – Отец поставил тарелку перед ней, сел и поверх своей тарелки взглянул на нее, будто в голову ему пришла запоздалая мысль. – А ты случайно не разругалась с ним в офисе?

– Да нет, ничего подобного – просто я на уик-энд пригласила Астрид и Джайлса.

Минутное молчание.

– Ну, класс! – выпалил отец.

– Вот холера! – воскликнула бабушка.

– Ты мне не сказала, – бросила мать – слишком поспешно на фоне всеобщего благостного настроения.

– Что за выходки, Кэт?

– Это моя вина. Кэт сказала мне об этом, когда вы оба были с Китом. Мне казалось, я вам передала, но все эти дни я какая-то вареная. Блаженство в неведении. Бигби, да? Не помню. Ох, как неловко!

– Ну и ну! – высказавшись таким образом, баронет подумал с минуту, как бы сменить тему.

– А как Бигби котируется сейчас в издательских кругах?

– Сейчас – довольно высоко. Он только что заполучил нового американского автора, и ему присудили золотую звезду.

– Слава Богу. Он охотится?

– Да, он прирожденный охотник, пап, – Пенникрайкские пустоши…

– А, конечно.

– Теперь вспоминаю – дядюшка все ездил туда до мировой войны. От них потом мало что осталось, и ездить туда перестали. Потом война, а теперь их включили в Национальный фонд. Ну как я, Кэт?

– Бесподобно, Ба. Берк тебе и в подметки не годится.

Чело баронета просветлело.

– Ну ладно, звучит не так уж плохо. Только умоляю, Кэт, скажи ему – пусть не вздумает подстрелить зверя, по которому промахнется Вивиан. Не стоит искушать судьбу.

– Загородное рабочее совещание, – заключила Эм. – Не пришлось бы Блоуру обзавестись шарабаном!

Бигби приехали минут за сорок до Мессенджеров. Первоначальный шок, вызванный перспективой «служебного уик-энда», de facto улегся, и ленч прошел оживленно и шумно. Подкрепившись знаменитым охотничьим пирогом Августины и столь необходимым для поднятия духа отменным кларетом, суматошные послеполуденные часы провели в рощице, на чем веселье отнюдь не закончилось.

Чай был подан на тигровой шкуре, расстеленной в большой гостиной перед камином, пылавшим так, будто Блоур, разводя его, намеревался спалить весь дом. Майкл спросил Мессенджера о последнем контракте. Успех его собственных «Военных дневников» был весьма умеренный, а провал «Мирных дневников», повествующих о начале его карьеры в стане оппозиции, оказался беспримерным. Прошло полгода, а тираж так и остался нераспроданным. Не получив от Вивиана предложения о третьем томе, Майкл счел, что лучше лишиться издателя, чем друга.

– Говорят, у вас новый американец, Вивиан?

– Для меня, во всяком случае, новый. Кое-где его уже отфутболили. Эвери Лерер Бойд. Как человек – исчадие ада, а как писатель, по-моему, вполне. А по-вашему, Бигби? – Вивиан позволил себе снизойти к Джайлсу, который как раз собирался приняться за третий кусок торта. – Бигби этого парня знает.

Поколебавшись, Джайлс решил все же взять приглянувшийся кусок, но, тем не менее, приосанился. Он чуть не выпалил: «Кэт тоже его знает», – как бы переход подачи, – но вовремя сообразил, что не в его интересах признаваться, что ему пришлось прибегнуть к ее помощи.

– А по-вашему, Бигби? – повторил Майкл.

– По-моему – тоже, сэр. Я бы сказал, этот человек – маньяк.

Замечание восприняли как объективное.

– Кэт окрестила его «Le Byron du nos jours» [118] , – добавил Джайлс, оставив на сей раз официальный тон. Он взглянул на Кэт, ожидая, что при звуке собственного имени она посмотрит на него, но она увлеклась разговором – вполне дамским, как он тут же определил, – со Старой Дамой, Астрид и с женами хозяина и его старшего партнера.

– Метко, – заметил Вивиан, – Кэт его с ходу раскусила. Волк у дверей.

– А его прошлое? – вступила в разговор Флер. Это был верх изобретательности – выбрать себе место в самом центре, между дамским и мужским кружками. Все эти галереи, моды – извечные женские темы – уже изрядно наскучили. – У байронических типов всегда есть прошлое. Женщина, конечно?

Вивиан кивнул.

– Трагическая история. Из него слова не вытянешь, но я собрал все по кусочкам. Любовь всей жизни, и все такое. Она погибла в войну – француженка, оказалась в Америке, в тридцать девятом вернулась – участвовала в Сопротивлении, ну и убили. Бойд после этого отказался от призыва на службу.

– Еще и отказник по убеждениям?

– Вы только увидите его, Майкл, – сразу все поймете. Нрав изгоя и глаза больной собаки. Американцы послали его ухаживать за малярийными больными – на альтернативную службу, вместе с другими отказниками. С тех пор временами его треплет лихорадка, и тогда он пьет по-черному, ну и так далее. В промежутках пишет.

– Прямо еретик, – отметила Флер, – или кандидат в самоубийцы.

– И то и другое, я бы сказал, – судя по его писаниям. Не самое плохое сочетание, если есть еще и талант.

– А он есть? – спросил Майкл. – Пишет он хорошо?

– Как бог – когда это можно печатать.

– Да ну, в литературе что сегодня непристойно – завтра станет классикой. Взять хотя бы моего старого друга Уилфрида Дезерта. Его разве что не канонизировали спустя двадцать лет после смерти, хотя за два года до нее пытались исключить из клуба. А с этим вашим, похоже, хлопот не оберешься.

– Гений того стоит. Флер, дорогая, Бигби оставил что-нибудь от торта?

Покончив с чаем, из гостиной кто поодиночке, кто парами потянулись в свои комнаты – передохнуть часок и подготовиться к следующему раунду – неизбежному коктейлю перед ужином. Одна из первых скрылась в свое убежище Кэт. Внешне совершенно поглощенная разговором с бабушкой – Кэт развлекала ее рассказом о галереях, в которых побывала в последнее время, не упоминая, впрочем, с кем, – на самом деле она жадно ловила каждое слово о Бойде. Отчитаться о пьесе, виденной в «Амбассадоре», она великодушно предоставила Астрид. Маскировка маскировкой, но румянец на ее щеках бабушка все-таки отметила: «Очень к лицу!»

Слишком на взводе, чтобы разобраться в своих мыслях, слишком захваченная только что услышанным, чтобы взяться за книгу, Кэт несколько минут мерила шагами комнату, потом бросилась навзничь на кровать и лежала теперь, уставив взгляд в пространство.

«Изгой… еретик… гений… глаза больной собаки… самоубийца».

Все эти эпитеты должны бы напугать ее, заставить по-другому взглянуть на этого человека, но она расценила их не более как «объективные замечания», как должное – и в его пользу. Думала ли она о нем как об отступнике? А ее первое впечатление о нем – надо же! – его пальто. А суть в том, что все это вторично, главное – в нем есть изюминка. И это не дает покоя – да, не дает, и еще как! А что до слухов об утраченной любви…