Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

В ночь на 16 сентября, получив от Румянцева уведомление, что бригадиры Игельстром и Ржевский со своими отрядами следуют к Бендерам, граф Панин отдал приказ штурмовать осажденную крепость… Вскоре раздался ужасающий взрыв: это средняя мина, начиненная 400 пудами пороха, взлетела на воздух, причинив большие разрушения в укреплениях неприятеля. К тому месту бросились штурмовые гренадерские роты, встреченные сильным огнем турок. Наступившая темь словно непробиваемым панцирем прикрыла наступающих. Только на слух можно было определить, что на валу завязался жаркий бой.

Граф Панин не стал дожидаться просьб о помощи и бросил резервные команды, взятые из дивизии генерал-поручика Эльмпта.

Все три колонны, штурмовавшие Бендеры, почти одновременно вступили на главный крепостной ров. Тогда гренадеры ожесточенно ударили в ворота. Но прочные, обитые толстым железом ворота выдержали натиск. Попытки изрубить или разбить их тоже ни к чему не привели. Ворота остались неприступными. Но тут подоспели штурмовые лестницы…

Все колонны несли потери. Турки с поразительным ожесточением сопротивлялись. Даже и тогда, когда русские ворвались в город, бой продолжался на улицах, в домах, за каждый метр земли. Город уже пылал, повсюду в ужасе метались люди, но тушить пожар, который, казалось, охватил весь город, было некому.

Тогда турки предприняли отчаянный и смелый маневр… Ранним утром, когда бой еще продолжался, они заметили, что все русские силы сосредоточены на штурме: пехота нацелена на крепость, задние траншеи для прикрытия были заняты спешенными карабинерами, пикинерами и гусарами. Лишь кавалерийские части по-прежнему совершали объезды вокруг крепости. В этот момент 500 человек отборной пехоты турок и 1500 лучшей конницы незаметно для русских вышли через ворота, обращенные к Днестру, и по берегу, лощинами, буквально просочились на левый фланг армии. Они намеревались ударить с тыла, отвлечь на себя основные силы штурмующей армии и тем самым спасти крепость от полного разгрома.

Левый фланг армии был прикрыт несколькими эскадронами под командой волонтера Дюринга, который тут же и повел своих кавалеристов против турецкого отряда. Не ввязываясь в бой, турки быстрым маршем устремились к обозам, слабо защищенным командой нестроевых солдат под начальством генерал-поручика Ренненкампфа. Расчет был точным. Уничтожить обозы – это значит нанести большой ущерб армии. Такого она не могла допустить. И первыми увидели смертельную опасность для армии те, кто сражался на крепостном валу.

Полковник Фелькерзам, одним из первых почувствовавший опасность, приказал своим егерям выйти из боя и в спешном порядке направиться на защиту обоза. Заметив движение егерей, и другие отряды двинулись к обозам. Опытный генерал-поручик Эльмпт, которому донесли об угрозе, направил туда подкрепления. Генерал-поручик Вернее и генерал-майор Зорин привели к обозам несколько эскадронов кавалерии. Волонтеры Талызина, спешенные кавалерийские части, расположившиеся в задних траншеях для прикрытия штурмовавших, казаки наблюдательных постов – все свободные от штурма устремились к обозам.

Особую расторопность и распорядительность проявил донской полковник Иловайский, успевший со своими казаками обогнать турок и встретить у обоза, внеся замешательство в их ряды.

А между тем уже большие силы стягивались сюда, беря в клещи 2 тысячи турок. Окруженный со всех сторон неприятель, хотя и понял всю безвыходность своего положения, сражался до последнего; остатки пехоты сложили оружие, и лишь два старших начальника оказались в плену, а весь отряд полег в бою.

И осажденные и штурмующие видели драматический ход событий в поле, за стенами крепости. Как только исход полевого боя был предрешен, граф Панин снова повернул все свои войска против крепости, очищая улицы от неприятеля и подходя к замку, где скрылись турки.

В восемь часов утра из замка вышли депутаты, предложившие условия сдачи.

Граф Панин гордо покачал головой:

– Поздно вести переговоры, когда весь город взят. Вы должны принять наши условия. Объявляю весь гарнизон пленниками ея величества.

Около 12 тысяч турок «обоего пола» оказались пленниками. Город, между крепостными стенами и замком, выгорел почти дотла. Так что пришлось жителей разместить недалеко от военного лагеря в землянках.

Пленные были в плачевном состоянии, а наступившие холода заставили графа Панина выдать им зимнюю одежду. Отправили их в Переяславль на подводах, Эмин-пашу в карете, старших начальников в колясках. Но до Переяславля им не довелось дойти: по слухам, там открылась моровая язва, и пленных вместе с конвоем расположили на зиму в Золотоноше, Ирклееве, Кановцах, Голмазеве, Песчаном, Липлееве, Егатине, Домантове, Хоровке и их окрестностях.

Большие деньги были затрачены на содержание пленных.

Граф Петр Иванович Панин, казалось бы, сделал все, что от него зависело. Но в Петербурге были недовольны его действиями, хотя это недовольство скрывали за высокопарными похвалами, расточаемыми в его честь как победителя Бендер.

И Панин тоже был недоволен. Ему казалось, что его труды были недостаточно вознаграждены, что он вполне достоин фельдмаршальского жезла. Он еще по инерции занимался делами второй армии, но уже начал хандрить, поругивать Екатерину II, выражая тем самым явное недовольство своим положением.

Наконец, сказавшись больным, он попросил увольнения из армии.

Глава 3

Единственный в мире

Невозможно представить себе земного уголка прекраснее, чем Царское Село в теплую и ясную погоду. Екатерина II после утренних обычных занятий выходила в сад и подолгу гуляла в сопровождении любимых собачек по ухоженным дорожкам сада, любовалась пышной растительностью, мраморными скульптурами греческих и римских героев и богов.

Последние дни сентября 1770 года она проводила в Царском Селе. Под ногами шелестели опадавшие листья, хмурилось небо. Но тучи убегали к морю, и с неба снова лились теплые лучи.

Екатерина шла к озеру. «Да, видно, правду говорят англичане, что Царскосельский сад становится единственным в мире. А уж они-то побывали повсюду, могут сравнить. И то: сколько трудов я положила, чтобы приезжавшие сюда справедливо восхищались и гордились трудами рук человеческих, – думала она, подходя к озеру. – Вот Мраморный мост уже начали возводить… Где-нибудь в центре озера нужно воздвигнуть Чесменскую колонну, дабы помнили наши потомки о славной битве на Средиземном море. И кагульскому герою нужно оставить память здесь…»

И мысли самодержицы российской потекли по привычному для нее руслу. Этот год был не только годом славных побед русского оружия на суше и на море, но и годом всевозможных дипломатических осложнений. Особенно беспокоили Екатерину встречи австрийского императора Иосифа и прусского короля Фридриха II. Коварство старого воина и дипломата она хорошо успела узнать, а пылкое честолюбие молодого императора, мечтающего прославиться в веках, тоже вполне понятно… Так что она приложила все усилия, чтобы получить информацию об этой встрече.