Фарсаны - Cемен Слепынин

— Помалкивай, знаток, — оборвал его Иван и бросился вниз.

В своем кабинете он окутался облаком связи и отыскал Дениса Кольцова. Тот отдыхал, сидя в глубоком кресле. Увидев гостя, художник встал.

— Нашелся?

— Саня? Пока нет… Но я нашел нечто удивительное. Очень прошу ко мне… Старый художник проявил расторопность и минут через десять был в мастерской.

— Воскресла? — остановился он в изумлении перед “Светом и тьмой”.

— Это кибер постарался. Успел снять молекулярную копию. Но я не за этим звал. — Иван кивнул в сторону покрывала и, похлопав сияющего Афанасия по плечу, сказал: — Открой.

Старый художник, как и всегда в подобных случаях, взглянул на полотно как профессионал и холодный аналитик. Он заговорил о таинственных ритмах света, о законах простоты и античного лаконизма форм. Это огорчило Ивана. “Видно, ошибся я в своей оценке”, — подумал он.

Но Кольцов внезапно смолк. Глаза его изумленно расширились. “Пробрало”, — торжествовал Иван. Он чувствовал: старый мастер увидел картину и “услышал” ее. Увидел полотно, где все трепетало и мерцало, воздух струился, а краски светились, взаимно проникали друг в друга и… говорили, пели, звучали.

Минуту или две художник находился целиком во власти картины. Потом взгляд его переместился в нижний угол, где чуть приметно светилась подпись.

— Верно, — прошептал он. — Поразительно верно.

Наконец Кольцов оторвался от полотна и повернулся к Ивану.

— Где мальчик? А ну подай мне его сюда! Ах да, сбежал… Найти! Немедленно найти!

— Ищут.

— Да ты понимаешь, что это такое? Редчайшее явление! Связать в одно целое живопись с музыкой, искусство пространственное с искусством временным удалось пока лишь одному Ришару.

— Я слышал эту легенду, — кивнул Иван.

— Ришар — не легенда! Я ведь стар, как библейский Мафусаил, и лет сто назад, в дни юности, был знаком с Ришаром — астролетчиком и художником исключительной и трагичной судьбы. А талант — эту судьба и богатство чувств… В распоряжении Ришара оказались только что изобретенные тогда объемные и светящиеся краски. И он сотворил живописно-музыкальное чудо. Но картина и ее творец погибли во время извержения венерианского сверхвулкана. А нейтронных молекуляторов тогда еще не было… У нашего Сани тоже исключительная судьба. И все, что он пережил, передумал, нашло выражение в “Полонезе”. Да, талант — не только природное дарование, это прежде всего судьба, сама жизнь! Не такая, конечно, как у Юджина Веста. Этот одареннейший байбак душевно пассивен, готов всю жизнь пролежать на боку…

— Ты несправедлив. Юджин много работает.

— “Работает”… — усмехнулся Кольцов и показал на картину Сани. — Работать надо вот так! А про Юджина мне только что сообщили: отправился в длительный туристский круиз. Того и гляди, станет “вечным туристом”…

“Полонез” старый художник решил взять с собой. Заодно прихватил “Свет и тьму”.

— Жюри еще не закончило работу, — пояснил он. — И мы вместе подумаем, что делать.

Этот грузный и обычно медлительный пожилой человек удивил Ивана своей напористостью и расторопностью. Вечером того же дня Яснов увидел его возникшим из облака связи.

— Удача! — возгласил Кольцов. — “Свет и тьма” уже в пути на всемирную выставку, а “Полонез” в виде исключения сразу отправляется в Солнечную галерею. Так что можешь поздравить Саню с почетнейшим званием лауреата “Золотого кольца”.

Иван вяло поблагодарил. Тревожные мысли, мелькнувшие еще утром, в саду, с новой силой завладели им. А тут еще Зина подлила масла в огонь. Едва успел Денис Кольцов “раствориться”, как облако связи вновь заструилось.

— Я боюсь! — Зина едва сдерживала слезы. — Саня уже не мальчик, чтобы прятаться в лесу. Тут что-то другое…

Опасения Зины и недобрые предчувствия Ивана сбылись. Утром из облака связи явился Октавиан Красс. Вид у “бога вечности” был весьма бледный.

— Саня… — начал он и замолк.

— Что — Саня? Говори же!

— Его искали не там… Он прятался у нас, в “Хроносе”, в металлических лесах энергосистемы.

— А сейчас?

— Сбежал… В свою эпоху.

Октавиан сжато и отрывисто рассказал, как все произошло. Сане удалось погасить роботов, охраняющих “Скалу”. Сбежал он не в мягком комбинезоне, а в полускафандре с жестким корпусом…

— Сейчас буду у вас, — коротко бросил Иван и кинулся на стартовую площадку.

Из “ласточки” ж выжал предельную скорость и через семь минут был уже у хроноэкрана. Здесь собралось около десятка сотрудников “Хроноса”.

— Скоро “Скала” реализуется на Горе Духов, — говорил Октавиан. — Хроношока у Сани не будет. Он ведь абориген той эпохи.

Хроноглаз отфокусировался и нацелился на седловину Горы Духов. Кроны деревьев уже окутались в зеленый, полупрозрачный весенний бархат. На гибких ветвях появились клейкие листья, слышался их влажный лепет. Стоило, казалось, протянуть руку — и пальцы коснутся верхушки ближней березы.

Между стволами виднелись ярко освещенные солнцем одиночные островерхие скалы, отороченные снизу зазеленевшей майской травой. Внезапно, как гриб с острой шляпкой, выросла из земли еще одна скала, ничем, казалось, не отличающаяся от своих сестер. Трещина в камне разошлась, превратившись во вход. Оттуда, из капсулы времени, высунулась голова — точнее, непрозрачный колпак полускафандра.

Секунду — другую Саня колебался, потом осторожно ступил на поляну перед “Скалой”, откинул колпак и огляделся по сторонам.

— А “Скалу” забыл закрыть, — прошептал кто-то.

— Он вернется, — с надеждой сказал Октавиан.

Надеждам этим как будто суждено было сбыться. Саня взглянул вверх и наверняка увидел звездочку — хроноглаз. На лице юноши отразилась растерянность. Тревожное мигание “звездочки” он, конечно же, понял как приказ вернуться. Не спуская с нее завороженного взгляда, Саня попятился, нащупал за спиной неровные края входа в “пещеру” и наполовину скрылся в ней. Еще полшага, и вход закроется, капсула автоматически начнет обратный бег во времени.

Затаив дыхание все ждали этого полушага. Но Саня, В нерешительности постояв, вдруг кинулся прочь от “Скалы”. Ее зев остался открытым… Юноша миновал седловину и вскоре показался на вершине. Остановился перед затейливо изогнутыми скалами — “духами Фао”. Потом зашел под крону березы с раздвоившимся снизу стволом. Ее почки только начали распускаться. Сквозь мелкую листву, как сквозь зеленую кисею, видно было, что делал Саня. Он сел на камень — излюбленное место колдуна, взял палку и поворошил еще не погасшие угли.