Юрий Андропов. Последняя надежда режима. - Леонид Млечин

23 марта он сообщил, что Соединенные Штаты «приступают к осуществлению программы, рассчитанной на то, чтобы наводящую ужас советскую ракетную угрозу отразить мерами оборонительного харак­тера... Народ мог бы жить в безопасности, зная, что безопасность обеспечивается тем, что мы в состоянии перехватить и уничтожить стратегические баллистические ракеты до того, как они достигнут нашей территории».

Рейган искренне считал, что государство, которое первым со­здаст орбитальный комплекс с противоракетным оружием, будет надеж­но защищено от ядерного нападения. Эти надежды на успехи военного космоса породили американскую так называемую стратегическую обо­ронную инициативу (СОИ). Отдельные пункты рейгановской программы казались технически осуществимыми. Ракеты можно сбивать зенитными снарядами с высокой начальной скоростью. Ракеты можно уничтожить, взорвав рядом ядерное устройство. И наконец, ученые утверждали, что в самом ближайшем времени ракету можно будет разрушать лазер­ными лучами со спутника.

Рейгановская военно-космическая программа стала тяжким уда­ром для советских военных. Столько лет они создавали огромные ар­сеналы баллистических ракет с ядерными боеголовками, способными уничтожить Соединенные Штаты. Неужели американцы смогут запросто сбивать их в космосе и многолетние усилия пойдут прахом?

Вечером 24 марта к Андропову в больницу приехали его помощ­ник по международным делам Александр Михайлович Александров-Аген­тов и известный дипломат Олег Алексеевич Гриневский.

Андропов сидел за небольшим столиком в полосатых пижамных брюках и вязаной, похожей на женскую, кофте. Гриневский отметил, что за полгода Юрий Владимирович сильно изменился. Он как-то по­тускнел и сильно похудел. Только взгляд стал еще острее и неулыб­чивее.

Юрий Владимирович поручил подготовить ответ на заявление Рейгана о СОИ и опубликовать его в «Правде». Одновременно разраба­тывались планы наращивания вооружений, которые бы просто разорили страну. Дополнительные ракеты предполагалось установить на терри­тории Чехословакии и ГДР. Советский военный флот — надводный и подводный с ядерными ракетами на борту — готовили выдвинуть побли­же к американским берегам. Запуск ракет из района Арктики сокращал подлетное время до минимума. Разрабатывалась и специальная подвод­ная ракета.

Началась разработка нового мобильного ракетного комплекса «Скорость», который собирались установить поближе к границам западных держав. Задача — уничтожить стартовые позиции амери­канских ракет в Европе раньше, чем они взлетят.

Готовилось размещение новых ракет средней дальности «Пио­нер» на Чукотке. Заканчивалась установка новой системы противора­кетной обороны Москвы. Разработали зенитно-ракетный комплекс с ядерной боеголовкой, который гарантированно уничтожал американские «першинги». Правда, получалось, что для этого надо устроить ядер­ный взрыв над Москвой... Но этому ужаснулись только потом, при Горбачеве, а пока военная промышленность осваивала выделяемые ей миллиарды.

По мнению посла в Соединенных Штатах Анатолия Добрынина, в 1983 году советско-американские отношения еще больше ухудшились, они оказались в низшей точке со времен начала холодной войны. Со­ветские политики не уловили, что Рейган говорил об оборонительном оружии. Он не собирался нападать. Он хотел гарантировать своей стране безопасность от ядерного удара.

Рейган пытался установить личный контакт с Андроповым, что­бы обсудить пути улучшения двухсторонних отношений. Юрий Влади­мирович не верил в искренность американского президента. Это была характерная для Андропова подозрительность, воспитанная в нем дол­гим жизненным опытом, писал Александров-Агентов.

Генеральный секретарь видел в американском президенте чело­века, готового поднять градус конфликта до прямой конфронтации, и, по существу, готовился к войне. Андропов даже допустить не мог, что Рейган искренне пытается сделать шаг ему навстречу. В середине мая Рейган заявил, что если Андропов приедет на сессию Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорк, то он готов с ним встретиться. Москва никак не реагировала. Вопрос о встрече с американским президентом отпадал даже не по политическим соображениям.

Андропов уже совсем не мог ходить.

Председатель КГБ Чебриков, понимая, что в ноябре генераль­ный секретарь просто не сможет подняться на трибуну Мавзолея, 11 мая 1983 года написал в ЦК записку:

«В период проведения партийно-политических мероприятий на Красной площади выход из Кремля к Мавзолею В.И.Ленина осуще­ствляется по лестнице в Сенатской башне. Разница в уровнях тротуа­ра в Кремле и у Мавзолея В.И. Ленина более 3,5 метра.

Считали бы целесообразным вместо существующей лестницы смонтировать в Сенатской башне эскалатор.

Просим рассмотреть».

28 июня решение политбюро было принято — «устройство эска­латора в Мавзолее В. И. Ленина». Но эскалатор Андропову уже не по­надобился — он совсем слег...

21 июля американский посол в Москве передал Андропову лич­ное письмо Рейгана. 1 августа Андропов ответил. Он предлагал со­здать конфиденциальный канал связи для обмена мнениями. Приехавше­го в отпуск из Вашингтона посла Добрынина Юрий Владимирович расспрашивал, что Рейган за человек. С одной стороны, враг Совет­ского Союза, с другой — в переписке выглядит разумным человеком, который не прочь улучшить отношения,..

Но попытка снизить накал противостояния двух великих ядер­ных держав не удалась из-за сбитого южнокорейского самолета.

1 сентября 1983 года Андропов провел последнее заседание политбюро и ушел в отпуск. Он в тот же день прилетел в Симферо­поль, а не в Кисловодск, где обычно отдыхал.

Рано утром 1 сентября 1983 года советский самолет-перехват­чик Су-15 двумя ракетами сбил южнокорейский гражданский самолет «Боинг-747». Экипаж и все пассажиры погибли. Мир был потрясен.

2 сентября — уже без Андропова — вновь собрали политбюро. Вел его Черненко. Он только что вернулся из отпуска, но выглядел неважно. А тут разразился невиданный международный скандал. «Мы были поставлены перед фактом, — записал в дневнике после заседания политбюро Воротников. — Кто принимал решение? Знал ли генсек? Это так и осталось неясным».

Советским руководителям не хватило мужества сразу признать, что самолет сбит, и выразить сожаление. Главную скрипку играл ми­нистр обороны Устинов, который самоуверенно доказывал, что «никто ничего не докажет». Первый заместитель министра иностранных дел Георгий Маркович Корниенко позвонил Андропову и пытался объяснить, что попытка все скрыть неразумна.

Андропов ответил, что «Дмитрий категорически возражает», и по другому телефону соединился с министром обороны. Дмитрий Федо­рович обругал Корниенко и посоветовал Андропову ни о чем не беспо­коиться. Все, что выдавил из себя Юрий Владимирович, было вялым пожеланием:

— Вы там, в политбюро, все-таки еще посоветуйтесь, взвесьте все.

Сначала советское руководство вообще отрицало, что самолет был сбит. Потом сообщили, что по самолету стреляли, но не попали. И только с третьего раза, через неделю, в заявлении от 6 сентября, признали, что самолет был сбит, и выразили сожаление «по поводу гибели ни в чем не повинных людей».

Но уже было поздно. Мир возмущался не только тем, что по­гибли невинные люди, но и беспардонным враньем. Ущерб для репута­ции страны быв огромным.

8 сентября 1983 года политбюро — по-прежнему без Андропова — вновь обсуждало вопрос о сбитом «Боингс-747». Устинов говорил:

— Хочу заверить политбюро, что наши летчики действовали в полном соответствии с требованиями военного долга и все, что изло­жено в представленной записке, истинная правда. Наши действия были абсолютно правильными, поскольку южнокорейский самолет амери­канского производства углубился на нашу территорию до пятисот ки­лометров. Отличить этот самолет по контурам от разведывательного чрезвычайно трудно. У советских военных летчиков есть запрет стре­лять по пассажирским самолетам. Но в данном случае их действия были вполне оправданны... Вопрос в том, как лучше сообщить о наших выстрелах...

Советский посол в Соединенных Штатах Анатолий Добрынин отдыхал в Крыму. Его вызвал Андропов. Распорядился:

— Поезжай без промедления обратно в Вашингтон и постарайся сделать все возможное, чтобы потихоньку приглушить этот совершенно ненужный нам конфликт. Наши военные допустили колоссальную глу­пость, когда сбили этот самолет. Теперь нам, видимо, долго придет­ся расхлебывать эту оплошность.

Андропов, по словам Добрынина, был зол на «тупоголовых ге­нералов, совсем не думающих о большой политике и поставивших наши отношения с Соединенными Штатами на грань полного разрыва». О смерти невинных людей он не говорил. Считал, что полет «боинга» — провокация американских спецслужб, но самолет надо было не сби­вать, а заставить сесть на один из советских аэродромов.