Сказание о Мануэле. Том 1 - Джеймс Кейбелл

— Что искусство для меня и моего образа жизни? — устало ответил жук — навозник. — Меня не интересуют изящные искусства, словесность и другие непристойные идолы зарубежных наций. Меня волнует нравственное благополучие моего потомства, которое я качу перед собой, и я верю, что с помощью Святого Антония выращу богобоязненных жуков — навозников вроде меня, наслаждающихся тем, что соответствует их природе. Что касается остального, я никогда не был против того, чтобы о мертвых говорили хорошо. Нет, нет, мой мальчик, раз все, что я могу, для тебя ничего не значит и раз ты действительно настолько прогнил, ты найдешь жука — навозника достаточно дружелюбным. Между тем, мне платят за заявления, что живые люди отвратительны, непристойны, похотливы и сладострастны, а ведь жить как — то надо.

Затем филистеры, стоявшие по обе стороны, негодующе произнесли в унисон:

— А мы, уважаемые граждане Филистии, вообще не сочувствуем тем, кто возражает жуку — навознику, оправдываясь так называемым искусством. Вред, причиненный жуком — навозником, кажется нам очень небольшим, тогда как вред, причиненный самобытным художником, может быть очень велик.

Юрген теперь более внимательно присмотрелся к этому диковинному существу и увидел, что жук — навозник определенно грязный и вонючий, но в глубине души, похоже, честный и имеющий добрые намерения. И это показалось Юргену самым грустным из всего, что он обнаружил в филистерах. Ибо жук — навозник был искренен в своих безумных поступках, а все филистеры искренне почитали его, так что у этого народа не оставалось никакой надежды.

Поэтому король Юрген обратился к ним сам, вынужденный подчиниться странным обычаям филистеров.

— Теперь судите меня справедливо, — крикнул Юрген судьям, — если есть хоть какая — нибудь справедливость в этой сумасшедшей стране. А если нет, предайте меня забвению, отправьте в преисподнюю или куда — либо еще, где этот жук не так всемогущ, искренен и безумен.

И Юрген стал ждать.

Когда эти вопросы были исчерпаны, жук — навозник ушел, добродушно улыбаясь.

— Мораль, а не искусство, — сказал он, уходя.

Судьи встали и низко поклонились жуку. После совещания, Юрген был обвинен, во вступлении на стезю нежелательной ошибки. Его судьями являлись жрецы Нановиза, Слото-Виепуса и Заполя — богов Филистии.

Затем жрец Заполя надел очки и, справившись в каноническом кодексе, объявил, что такое изменение в обвинительном акте требует при исполнении приговора отделения Юргена от остальных.

— …Ибо каждый, конечно же, должен быть отправлен в преисподнюю своих отцов, как и предсказано, для того чтобы исполнились пророчества. Религия чахнет, когда пророчества не исполняются. Теперь оказывается, что праотцы этого осужденного из плоти и крови были другой веры, нежели прародители этих гнусных иллюзий, и его отцы предсказали совсем другое, а их преисподняя называется Адом.

— Вы недостаточно знаете, — сказал Юрген, — о евбонийской религии.

— У нас так написано в великой книге, — ответил жрец Нановиза, — дословно, без ошибок и помарок.

— Тогда вы увидите, что король Евбонии является главой тамошней церкви и по своему желанию меняет все пророчества. Мудрый Говлэ прямо говорит об этом, а рассудительный Стевегоний был вынужден согласиться с ним, хотя и с неохотой, как вы тут же обнаружите, справившись с третьим разделом его широкоизвестной девятнадцатой главы.

— Говлэ и Стевегоний, вероятно, знатные еретики, — сказал жрец Заполя. — Я считаю, что это было решено раз и навсегда на Ортумарской конференции.

— Э! — сказал Юрген, которому не нравился этот жрец. — Сейчас я могу поспорить, — продолжил Юрген слегка снисходительно, — что вы, судари, не читали ни Говлэ, ни даже Стевегония в свете комментариев Фосслера. И вот поэтому вы их недооцениваете.

— Я, по крайней мере, читал каждое слово, когда — либо написанное любым из этих троих, — ответил жрец Слото-Виепуса, — и нужно сказать, с живейшим отвращением. — А этот Говлэ, в частности, как я спешу согласиться с моим ученым коллегой, самый знаменитый еретик…

— О сударь, — испуганно сказал Юрген, — что вы такое говорите о Говлэ?

— Я говорю вам, что был возмущен его «Historia de Bello Veneris»…

— Вы меня удивляете: все же…

— …Потрясен его «Pornoboscodidascolo»…

— Я едва могу поверить: даже при этом вы должны допустить…

— …И поражен его «Liber de immortalitate Mentulae»…

— Сударь, признавая, что это ранняя работа, в то же самое время…

— …И был шокирован его «De modo coeundi»…

— Но тем не менее…

— …И раздражен невыразимой гнусностью его «Erotopaegnion»! Его «Cinaedica»! А особенно его «Epipedesis», этой самой тлетворной и пагубной книгой, quern sine horrore nemo potest legere…

— Все же, вы не можете отрицать…

— …И прочитал также все опровержения взглядов этого мерзкого Говлэ, написанные Занхием, Фавентином, Лелием Винцентием, Лагаллой, Фомой Гиамином и восемью другими восхитительными комментаторами…

— Вы очень точны, сударь, но…

— …Короче, я прочитал все книги, которые вы можете себе вообразить, — сказал жрец Слото-Виепуса.

Плечи у Юргена поднялись до ушей, и Юрген молча вытянул вперед руки ладонями вверх.

«Да, я понимаю, — говорит Юрген самому себе, — что этот Реалист для меня чересчур обстоятелен. Тем не менее, он выдумывает факты: он публично опровергает Говлэ, которого лично я выдумал, цитируя книги, которые никогда не существовали. А это нечестно, теперь у Юргена остается только один шанс, но, к счастью, верный».

— Что вы там вертите у себя в кармане? — спрашивает старый жрец Заполя, ерзая и приглядываясь.

— Ага, вы вполне можете об этом спросить! — восклицает Юрген. И он развернул пергамент, который вручил ему Магистр Филолог и который Юрген берег до того времени, когда тот понадобится больше, чем его бойкий язык. — О самые неправедные из судей, — твердо говорит Юрген, — слушайте и трепещите! «После смерти Адриана Пятого Педро Хулиани, который должен был быть назван Иоанном, Двадцатым, по причине некоей ошибки, вкравшейся в вычисления, оказался возведенным на святейший престол в качестве Папы Римского Иоанна Двадцать Первого».

— Ха, и что нам с этим делать? — спросил жрец Нановиза, подняв брови. — Зачем вы рассказываете нам о таких неуместных вещах?

— Я думал, это вас заинтересует, — сказал Юрген. — Этот факт показался мне весьма забавным. Поэтому я подумал, что должен его упомянуть.

— Тогда у вас очень странные представления о забавном, — сказали они ему. И Юрген понял, что либо воспользовался заклинанием неправильно, либо чары его магии вожди Филистии недооценили.