Путь Моргана - Колин Маккалоу

Положение осложнилось, когда лейтенант Ферзер отказался взять себе щенка, похожего на Уоллеса (правда, он умолчал о том, что причина его отказа – ненависть и к шотландцам, и к шотландским терьерам).

– Куда же мы его денем? – растерялся Шарп.

– Может, отдадим Эсмеральде или его прихвостню Кларку? – предложил Джонстоун.

Все собравшиеся саркастически рассмеялись.

– Нет, мы отправим юного Макгрегора в тюрьму. Ни у кого из каторжников нет собаки, – решил Шарп.

Удачное решение срочно обмыли послеобеденным портвейном и ромом.

Чуть позже, сразу после обеда, два морских офицера, хозяева бульдога и скотчтерьера, спустились в камеру. Шарп нес малыша Макгрегора. Оба офицера были пьяны в стельку, но это никого не удивило, особенно в праздничный день. Еще никто из каторжников не видел морских офицеров трезвыми после обеда. Только на «Дружбе» трезвенник Ральф Кларк расплачивался ромом с плотниками, которым заказывал конторки и бюро, и с каторжниками, которые шили ему всю одежду, от рубах до перчаток.

Чтобы выбрать из множества жаждущих будущего хозяина Макгрегора, принесли три колоды карт: в жеребьевке могли участвовать лишь те, кто вытянет из колоды туза бубен. Под радостные крики трое мужчин показали бубновых тузов. Сидящий за столом Шарп попросил принести три соломинки, но, чтобы удержать их в кулаке, ему понадобилась помощь Джонстоуна.

– Кто вытянет самую длинную – тот и выиграл! – объявил Шарп.

Вопя от восторга, длинную соломинку вытащил Джо Лонг.

– Длинная досталась Лонгу! – Шарп так расхохотался, что свалился со скамьи. Пока Ричард и Уилл бережно ставили его на ноги, Джо схватил на руки барахтающегося щенка и принялся целовать его.

– До прибытия в Ботани-Бей он побудет с мамой, – решил Джонстоун. – А на берегу мы отдадим Макгрегора новому хозяину.

«Доброта Бога безгранична, – думал Ричард, убаюканный качкой и ромом, приглушившим желание подняться на палубу. – С тех пор как умер бедняга Айк, жизнь для простодушного Джо утратила всякий смысл. А теперь у него появился пес, маленькое живое существо, требующее заботы и любви. Бог сжалился над одним из моих подопечных. Хорошо бы и остальным повезло. Когда мы сойдем на берег, держаться вместе нам станет труднее».

Скорость движения судов превысила двести семь сухопутных миль в день и оставалась такой до конца декабря; погода стояла отвратительная – высокие волны, шквалы, ревущие ветры. К югу от сорок третьей, «ревущей» широты ветры и вправду ревели.

Тысяча семьсот восемьдесят восьмой год встретил путешественников ненастной погодой и неизбежным ветром, по мере приближения к сорок четвертой широте они все чаще попадали в штормы. А потом налетел попутный бриз – такой сильный, что три судна прошли целых двести девятнадцать миль в день. Поскольку южная оконечность Земли Ван Димена могла появиться на горизонте в любую минуту, лейтенант Шортленд приказал на всякий случай привязать к тросам якоря. Ветер усилился, «Дружба» лишилась лиселя на фор-стеньге, который разорвало в клочки, а земля все не появлялась.

Опасаясь рифов и подводных скал, в семь часов вечера четвертого января Шортленд приказал кораблям замедлить ход. На следующее утро над океаном разнесся долгожданный крик: «Земля!» Наконец-то! Самая южная оконечность Нового Южного Уэльса представляла собой нагромождение массивных утесов.

Обогнув мыс, корабли сменили курс с оста на норд; последнюю тысячу миль пути до Ботани-Бей время тянулось особенно медленно, цель была совсем рядом, но пока оставалась недосягаемой. Ветер вновь переменился и вместе с течениями оказывал сопротивление судам. Бывали дни, когда трем кораблям удавалось пройти всего несколько миль, но чаще они качались на одном месте, поминутно поднимая и спуская паруса. А порой налетали ветры, которые матросы называли безжалостными. Однажды ночью с «Дружбы» сорвало фор-марсель, а утром – дерик-фал. Суда поднялись до тридцать девятой широты, а затем вновь вернулись на сорок вторую. Стаксель «Дружбы» изорвало в клочья – это был уже пятый парус, которого судно лишилось после отплытия из Кейптауна. Теперь «Дружба» двигалась вперед с черепашьей скоростью.

Хотя в отличие от матросов каторжники не слишком унывали от такой медлительности, зато они сильно страдали от недоедания. Вдалеке порой показывались берега Нового Южного Уэльса, но никто не мог определить, что это за земля. К счастью, у путешественников появилось новое развлечение: многочисленные тюлени плескались и резвились вокруг кораблей, важно похлопывали себя плавниками по бокам, ныряли, вертелись, фыркали и вздыхали. Чудесные, веселые существа! А где были тюлени, там обнаруживались и косяки рыбы. На столе каторжников снова появилась уха.

К пятнадцатому января суда продвинулись на север до тридцать шестой широты и вскоре увидели мыс Дромадер, названный так капитаном Куком за сходство с кораблем пустыни.

– Осталось сто пятьдесят миль, – сообщил Донован, сменившись с вахты и встав с удочкой у борта.

Уилл Коннелли вздохнул. Стояла жаркая, но облачная погода, читать ему не хотелось, и он решил заняться ловлей рыбы.

– Мистер Донован, порой мне кажется, что мы никогда не доберемся до Ботани-Бей, – произнес он. – После сочельника умерло еще четыре каторжника – всем известно почему. Их сразила не лихорадка или дизентерия, а отчаяние, тоска по дому и безнадежность. Большинство моих товарищей провело на этом страшном корабле уже целый год – нас привезли на борт шестого января прошлого года. Прошлого года, подумать только! По-моему, эти люди умерли потому, что перестали верить в то, что когда-нибудь они покинут Корабль смерти. Вы говорите, еще сто пятьдесят миль? Сто пятьдесят или десять тысяч – какая разница? За этот год мы узнали, как далеко находится край света. И как долог путь от него до родины.

Донован поджал губы и заморгал.

– Потерпи еще немного, – наконец заговорил он, глядя на пробковый поплавок. – Капитан Кук предупреждал, что здешние течения коварны, но тем не менее мы движемся вперед. Нам нужен лишь свежий бриз с юго-востока, и мы за один день доплывем до Ботани-Бей. Погода меняется: сначала будет шторм, а потом – ветер с юго-востока. Я точно знаю это.

А пока паруса то поднимали, то опускали. Тюлени уплыли, их место заняли тысячи морских свиней. Однажды душным и влажным днем небеса разразились грозой. По сравнению с ярко-алыми ослепительными зигзагами молний, поражающих воображение англичан, лиловые облака казались темнее дыма над Бристолем, то и дело раздавался оглушительный треск грома, дождь лил сплошной стеной, струи падали отвесно, несмотря на свирепый норд-вест. За час до полуночи гроза вдруг мгновенно утихла, сменившись прекрасным свежим бризом с юго-востока, который дул так долго, что вскоре путешественники увидели белые и желтые скалы, деревья, изогнутые песчаные пляжи и длинные зубчатые челюсти залива Ботани-Бей.