Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

по-восточному долгих проволочек, был готов. Но на тот момент Антиох уже не очень хотел доверять великому карфагенянину независимую миссию. Ганнибал в какой-то степени сумел его убедить в своей искренности после того, как внимание Виллия в начале того года посеяло сомнения[1209]. Однако его великие дарования все еще внушали властному и завистливому царю сомнения – может ли Ганнибал ему служить. Именно в этот момент вмешался Фоант: он победил нерешительность двора своей решительностью, уверенностью и беспардонной лживостью. Он нарисовал перед Антиохом весьма красочную картину ситуации в Греции, которая была столь же фальшивой, как и те сведения, которые он дал своим колебавшимся согражданам по поводу прибытия Великого Царя. Его советы в то же время определялись особыми целями, достижению которых должен был, по мнению военной партии в Этолии, способствовать конфликт между двумя великими державами Востока и Запада: именно поэтому он хотел, чтобы силы царя сосредоточились на Греции. Таким образом, Фоант оказался в оппозиции к Ганнибалу, чей взгляд на войну был более широким и который считал атаку на Грецию лишь деталью в общей схеме наступления, решающим ударом в которой должно было стать вторжение в Италию. Фоант имел гораздо более широкий доступ к царю, нежели Ганнибал, и под его влиянием хорошо продуманный план действий в Западном Средиземноморье был отменен, а Ганнибалу пришлось довольствоваться беззубой ролью советника, которого никто не слушает[1210].

Вторжение в Грецию – вот что теперь занимало все мысли Антиоха. Нельзя было упустить благоприятной возможности, которую давал захват Деметриады. Великий план, о котором так долго говорили придворные, теперь подошел к осуществлению. В качестве торжественного начала предприятия Антиох совершил краткую поездку в Илион и принес жертву древней Афине – как сделали Ксеркс перед вторжением в Европу и Александр, когда вторгся в Азию. Когда царь вернулся в Эфес, хотя с начала года прошло уже много времени, силы, предназначенные для вторжения в Грецию, отправились в море – 40 палубных кораблей, 60 открытых и 200 транспортных[1211].

Пройдя мимо Имброса и Скиата, армада добралась до греческого материка у Птелеи, на левой стороне от входа в Пагасский залив. Здесь царя приняли Эврилох и другие члены партии, которая господствовала теперь в Магнесии; на следующий день его проводили в Деметриаду[1212].

Наконец-то Антиох оказался на греческой земле! Однако характерной чертой этого предприятия оказалось, что, несмотря на то что рука его столько лет оставалась занесенной для удара, сам удар в конце концов оказался поспешным и слабым. Для похода не было адекватной военной силы: вместо тех мириад, которые ждали греки, правитель Азии привез с собой лишь 10 000 пехотинцев, 500 коней и 6 слонов – «сил этих не хватило бы даже для завоевания одной беззащитной Греции, тем менее достало бы их для войны с римлянами»[1213]. Царь переправился в неудачное время, когда уже начинались зимние ветра; и, хотя ему повезло и его флот лишь немного потрепала буря, небольшая селевкидская армия была отрезана от подкреплений вплоть до следующей весны. В таком положении Антиох полностью зависел от энергии этолийцев, как он и ранее полагался на уверения Фоанта, когда принял решение отправиться в поход.

При известии, что Великий Царь высадился со своей армией, по Греции прокатилась волна энтузиазма, отчасти смешанная с разочарованием по поводу малочисленности его войска. Политическая ситуация, которую создало его присутствие, была в какой-то степени двусмысленной. Царь все еще утверждал, что не питает никаких враждебных намерений по отношению к Риму. Он явился не затем, чтобы завоевывать римские земли, но чтобы достичь именно того, что объявили своей целью сами римляне, – освободить Элладу от господства чужеземцев. Если римляне были искренни, признавая независимость Греции, то почему они должны были возражать против присутствия на этих берегах дружелюбно настроенного царя? Если греки действительно были свободны, то почему им нельзя было дружить одновременно с Римом и Антиохом? Нельзя отрицать, что цветистый язык филэллинской партии в Риме до некоторой степени поддерживал подобную точку зрения[1214].

Однако теперь никакие фразы с обеих сторон не могли скрыть ни от кого реальный факт: то, что каждая держава имела в виду под свободой Греции, было преобладание в каждом государстве партии, служившей ей самой, – то есть ее, державы, собственная гегемония.

Сразу после прибытия Антиоха в Деметриаду состоялась встреча ассамблеи этолийской федерации в Ламии (в последнее столетие она находилась под властью этолийцев)[1215], подтвердившая прежнее приглашение, адресованное Антиоху. Царь явился туда лично. Его приветствовали бурей аплодисментов. При данных обстоятельствах неудивительно, что в какой-то степени Антиоху пришлось извиняться, однако он обещал, что весной Греция действительно увидит те колоссальные армии и флот, о которых она столько слышала. Между тем он хотел бы поблагодарить этолийцев за предоставление провианта войскам, которые его сопровождали.

Римская партия среди этолийцев, сознавая тщетность своих усилий, выступала за невозможный компромисс: вместо объявления войны Риму Антиох должен лишь предоставить свои услуги в качестве арбитра[1216]. Случилось так, что председатель ассамблеи в том году принадлежал именно к этой партии, но даже его влияние было заглушено настроениями народа. Антиох был избран главнокомандующим конфедерацией, и совет тридцати мужей, избранный из внутреннего совета – апоклетов, был назначен, чтобы помогать царю своими советами[1217].

Глава 20

Война в Греции

Великий Царь прибыл в Грецию. Он и его этолийские друзья столкнулись с двойной проблемой: как стать хозяевами этой страны и как отбить последующую атаку Рима. Они должны были немедленно переходить к завершению первой части своей задачи, если хотели оставить себе хоть какой-то шанс преуспеть во второй. Греция лежала перед ними, заброшенная, после изгнания македонцев и ухода римлян оставленная на произвол своих собственных капризов и собственных оборонительных сил. Внезапный маневр Антиоха – его вторжение в Грецию в такое позднее время года – наряду с множеством недостатков имел одно преимущество. Он застал Рим врасплох. У Рима совершенно не было войск к востоку от Адриатики, за исключением подразделений Бебия в Аполлонии – два легиона со вспомогательными войсками, которые до весны не могли бы пересечь горы Эпира; еще 3000 римлян и италийская пехота были на кораблях претора Атилия. Тит Фламинин и его собратья-децемвиры для того, чтобы остановить продвижение Антиоха, вынуждены были почти полностью полагаться на набор войск в самих греческих государствах – тех, что были дружественны Риму. Однако на них они могли рассчитывать только постольку, поскольку сами государства не отклонились от избранного