Иван Болотников Кн.1 - Валерий Замыслов

«Урусы сметливы. Умеют ставить города. Придется лезть через водяное кольцо и тащить к стенам тараны и пушки», — подумал Джанибек.

Мурза съехал с холма и приказал собрать тысяцких и темников на курлутай[238].

— Мы у Раздор, — сказал он. — Готовы ли темники взять крепость урусов? Говори, Давлет.

Джанибек вперил острые волчьи глаза в могучего желтолицего темника в малиновом чекмене. Еще вчера он был тысяцким, сегодня же Джанибек поставил его на место Саипа. Он был из знатного рода Гиреев — молодой, отважный и горячий.

— Мои воины рвутся в бой, мурза. Никакие преграды не остановят моих славных джигитов. Прикажи — и тумен сегодня же возьмет город неверных! — воинственно и гордо прокричал Давлет.

— А ты что скажешь, Бахты? Удастся ли нам с ходу взять крепость урусов?

— С ходу городов не берут. И ты это знаешь, несравненный Джанибек. Волка не сразу вынимают из капкана. Зверя вначале надо обложить, — с улыбкой поглядывая на Давлета, произнес Бахты.

— Воинам нужна добыча, они не хотят топтаться у стен иноверцев, — недовольно сказал Давлет.

— Враг силен и хитер, и никто не умеет защищать крепости, как урусы. Они бьются до последнего воина. На стенах сражаются женщины и дети, — проговорил Бахты.

— Что же ты предлагаешь, темник? — качнувшись на шелковых подушках, спросил Джанибек.

— То же самое, что всегда делаешь ты, наихрабрейший мурза. Ты умеешь брать города. Тебе покорились крепости Валахии и Буковины, — польстил Бахты. Все последние месяцы он восхвалял военачальника Джанибека.

«Хан Казы-Гирей не вечен, — размышлял темник. — И может настать такой день, когда бахчисарайский трон опустеет. Казы-Гирей не пользуется милостью султана Магомета. Последние походы хана были неудачны. Он не пополнил султанскую казну ни золотом, ни богатым ясырем. А если и этот набег не принесет Казы-Гирею удачи, то его отправят к аллаху. Люди султана хорошо пользуются ядом и кинжалом. Ханский трон займет мурза Джанибек, а я буду его визирем. А там, глядишь, и Джанибек не угодит султану».

— Я верю в искусного предводителя Джанибека. Все, что он прикажет, принесет нам победу! — громко воскликнул Бахты.

Старшие военачальники поспешили поддержать темника:

— И мы верим!

— Приказывай, Джанибек.

Мурза благосклонно обласкал глазами Бахты и властно, сцепив короткими жесткими пальцами рукоять меча, проговорил:

— Раздоры угрожают нашему ханству и турецкому Азову. Дерзкие гяуры[239] пришли в степь, но им никогда не владеть Диким Полем. Степь — колыбель татар. Тан, звери и птицы должны принадлежать Бахчисараю. Раздоры — хищный тигр, но ему больше не рыскать по нашим кочевьям. Мы убьем хищного зверя! Сейчас я подниму воинов и окружу Раздоры. Тумен Давлета перейдет Тан и будет осаждать крепость с реки.

— Я готов, Джанибек! Я перейду Тан и прикажу моим воинам лезть на крепость! — вскочил с мягкой сафьяновой подушки темник.

— Не спеши, Давлет. Сегодня ни один из воинов не полезет на крепость, — охладил пыл темника Джанибек.

— Но почему, мурза?

— Одними таранами Раздор не взять. Надо ждать пашу Ахмета. Он везет по Тану пушки. Юртджи донесли, что паша завтра будет здесь. Потерпи, мой славный Давлет. Не пройдет и ночи, как мы обрушимся на презренных гяуров.

Джанибек резко поднялся, показывая тем самым, что совет военачальников закончен.

— На Раздоры, джигиты!

В тот же час тумен Бахты и войско турецких янычар обложили казачью крепость со стороны Раздорского шляха.

Тумен Давлета начал перебираться на противоположную сторону Дона. Ордынцы набивали кожаные мешки походной пищей, оружием и одеждой, а затем привязывали их к конским хвостам и тянули лошадей в воду. Ухватившись за густую, длинную гриву, воины плыли рядом с конями.

К полудню Раздоры оказались в ордынском кольце.

Глава 11

Осада

В крепости собралось около пяти тысяч казачьего войска. Прибыли заставы, сторожи и станицы с Северного Донца и Айдара, Тихой Сосны и Битюга, Хопра и Медведицы, Иловли и Маныча.

Башни и стены крепости разбили по станицам. Атаманы получили от круга крепкий наказ: стоять храбро, не щадя голов своих; ни один ордынец не должен очутиться на стенах крепости.

Загодя, вдоль всего водяного рва, расставили шестнадцать пушек; но когда татары перебрались на левую сторону Дона, пришлось перетащить пять пушек и на восточную стену.

Родниковская станица Болотникова была поставлена к Степным воротам. Еще с утра казаки забрались на затинный помост и зорко наблюдали за передвижением ордынцев.

— Вот это скопище! — присвистнул Деня. Он всего второй год в Диком Поле и никогда еще не видел такого огромного татарского войска.

Болотников внимательно глянул в его лицо и заметил в глазах молодого казака смятение.

«Волнуются казаки. Но то не страх, а озноб перед битвой. Несвычно в гуще татар находиться. Вон их сколь подошло. Всю степь заполонили! Жарко будет. Ордынцы свирепы, они притащили тараны. Выдюжат ли стены? Хватит ли ядер и зелья у пушкарей?» — поглядывая на орду, подумал Болотников.

— Глянь, робя! Татары за Дон повалили! — прокричал стоявший рядом с родниковским атаманом высоченный казак Юрко.

— Куды это они?… Нешто на Москву? — недоуменно вопросил Деня.

— А все туды, — хмыкнул поднявшийся на стену дед Гаруня. — Переплывут и встанут.

— Пошто?

— Аль невдомек, дурья башка? Чтоб от подмоги нас отрезать. Вдруг с Волги голытьба придет, тут её татары и встретят. Охомутали нас, Денька. Теперь держись!

— Уж не струхнул ли, дед? — подтолкнул старика Секира.

— Я те струхну! — осерчал Гаруня. — Ты еще у матки в подоле не лежал, а я уже с татарином бился. Одна степь знает, сколь я поганых посек. А на тебя ишо погляжу, каков ты казак.

— Погляди, погляди, дед. У меня тоже сабля не заржавеет, — весело молвил Секира.

Этот чернявый, длинноусый казак никогда не унывал, был весел и беззаботен; ничто не могло привести казака в кручину: ни голодные годы, ни лютые зимы, когда приходилось ночевать прямо в стылой, продуваемой всеми ветрами степи, ни горячая степная жара, когда нещадно палило солнце и мучила жажда, ни злая татарва, то и дело набегавшая на городки и станицы. Славный казак Секира!

— А струги-то не зря упрятали, — произнес Васюта, посматривая на левый берег Дона, усеянный ордынцами.

— Не зря, станишники. Сейчас поганым их только и не хватает, — молвил Емоха, поводя длинным горбатым носом.

Вокруг Раздор на много вёрст чернели круглые войлочные шатры и кибитки; из стана врагов доносились резкие, гортанные выкрики тысячников, сотников и десятников, ржание коней, глухие удары барабанов; развевались татарские знамена из белых, черных и пегих конских хвостов, прикрепленных к древкам копий, установленные над шатрами темников и тысячников; дымились десятки тысяч костров, разнося по степи острые запахи жареного бараньего мяса и конины.

— Махан[240] жрут, погань! — сплюнул Емоха.

— А че им? У крымцев табунов хватает. Вишь, сколь нагнали. До зимы не прижрать, — молвил Степан Нетяга.

— И баранины у татар вдоволь, — вздохнул, любивший сладко поесть, могутный и грузноватый Нечайка.

— И вшей-паразитов у каждого по арбе, — в тон ему произнес Устим Секира, сложив руки на груди и покачивая по-бабьи головой.

Казаки загоготали, и этот неожиданный смех несколько растопил в их сердцах тоскливую настороженность.

До самого вечера простояли донцы на стенах, но орда так и не ринулась на приступ.

«Странно. Татары обычно нетерпеливы, они не любят мешкать у крепостей. Эти же почему-то выжидают. Но чего? Подхода новых туменов? Но тут и без них вся степь усеяна. Пожалуй, на каждого казака по десятку ордынцев придется. Тогда почему ж не лезут?» — раздумывал Болотников, прислонившись спиной к затинной пушке.

Со стен никто не уходил: татары иногда штурмовали крепости и ночью. Вечеряли прямо на помосте; хлебали из медных походных казанов мясную похлебку, прикусывая жесткими сухарями и лепешками; жевали вяленую и сушеную рыбу, запивая квасом. Ни браги, ни пива, ни водки в баклажках не было. Атаманы особо наказали:

— О хмеле забыть, как будто его и на белом свете нет. Пьяная башка в сече помеха. Басурманин ужом вьется и коршуном кидается, глаз да глаз за ним. А кто наказ сей нарушит, тому после боя чары не давать.

И казаки не пили, ведали: слово атамана крепко, да и кругом заповедь установлена. Переступишь — ни царь, ни бог тебе не поможет. А какой же казак без горилки?

За стенами, в черной ночной степи, пламенели бесчисленные языки костров, озаряя кроваво-багровым светом холмы и равнину. Отовсюду слышались зурны и воинственные песни татар, они плясали вокруг костров, размахивая кривыми саблями.