Я был адъютантом Гитлера - Николаус Белов

Танки русских, а также их самолеты – плохи, и нашему оружию уступают. Они применяют танки и самолеты всегда только в узких рамках и в относительно малом числе. Поэтому наши войска уничтожают и сбивают их в таком большом количестве. Запас танков и самолетов, кажется, очень велик. Но наши войска во всем так сильно превосходят русские, что мы можем ожидать дальнейшие события с полной уверенностью в успехе».

Таково действительно было первое впечатление наших войск о противнике. В эти дни я на «Шторьхе» вылетал на фронт, стремясь сам получить представление о происходящем. Например, в Литве одна наша часть двигалась через пшеничное поле. Повсюду шла стрельба. Но постепенно выяснилось, что в пшенице засело множество русских, не знавших, что им, собственно, делать. На лицах у них застыли страх и ужас: они считали, что сейчас их всех перебьют. Нашей части на самом деле пришлось с трудом брать этих солдат в плен; все они, по внешнему виду, были молодыми азиатами, которых бросили на фронт всего несколько недель назад.

29 июня Гитлер вновь документально урегулировал вопрос о преемственности: «На основании закона о преемниках фюрера и рейхсканцлера от 13 декабря 1934 г. отменяю все предыдущие распоряжения и назначаю своим преемником рейхсмаршала Великогерманского рейха Германа Геринга».

Июль проходил в Ставке фюрера под знаком весьма оптимистичного настроения. Гитлер убедился в правильности своих соображений. Браухич и Гальдер, а также Кейтель и Йодль ему не перечили. Разделяли ли все они его взгляды, мне было неясно. Гальдер даже (как нам теперь известно из публикации его ежедневных дневниковых записей) считал 3 июля кампанию против России выигранной (если не вообще законченной) всего за 14 дней. Сам я никак такого мнения не придерживался. Но и меня тоже поразило огромное количество военнопленных (группа армий «Центр» доложила 9 июля о 289 800 взятых в плен русских). Вместе с тем я видел, что число русских солдат не уменьшается, а постоянно возрастает. 16 июля Гитлер создал новое «Восточное министерство», компетенции которого распространялись на Россию и Прибалтику; во главе его был поставлен рейхсляйтер Розенберг{236}. Это решение привлекло к себе большое внимание: предвиделись кое-какие трудности, которые действительно со временем появились.

Мельдерс и Галланд

В июне Гитлер пожаловал подполковнику Мельдерсу – первому офицеру в вермахте – мечи и бриллианты к дубовой ветви Рыцарского креста Железного креста. В январе 1942 г. эту награду получил и Галланд. Оба, так сказать, «гнались» наперегонки. Фюрер принял обоих и не пожалел времени подробно обсудить с ними проблемы воздушной войны на Западе. Мне показалось, они хотели избавиться от своих тревог и опасений. Говорили оба откровенно и без боязни. Гитлер внимательно слушал. Галланд жаловался на то, что радио и пресса высказываются о королевском воздушном флоте в уничижительном и заносчивом тоне. В конце беседы фюрер – а было это в разгар зимнего кризиса на Восточном фронте! – дал Галланду понять, что сила русской армии уже сломлена. У меня до сих пор звучит в ушах вопрос, который задал мне Галланд: «Да так ли это?». Я ничего не ответил.

Споры о направлении главного удара

В эти июльские дни у меня сложилось впечатление, что Гитлер переоценивает оперативный успех Восточной кампании. Хотя число пленных, взятых группой армий «Центр», и было очень велико, русские просторы таили в себе неизмеримо крупные людские резервы. Следовало осознавать и то, что на этих широких просторах сосредоточение наших дивизий на направлениях главного удара становилось все более трудным и, прежде всего, требовало много времени. Идеи фюрера, еще с самого начала разработки оперативных планов против России, заключались в том, чтобы отнять у русского все балтийские порты, включая Ленинград, а на юге лишить его всего черноморского побережья вплоть до Ростова.

С целью обсудить данный вопрос еще раз с соответствующими главнокомандующими мы 21 июля вылетели в группу армий «Север». Генерал-фельдмаршал кавалер фон Лееб, который, по сути дела, с самого начала выступал против этой кампании, высказывался на сей раз весьма оптимистически и не усматривал никаких особых трудностей для своего продвижения вперед, после того как ему было обещано предоставить в его распоряжение дополнительно 3-ю танковую группу. Гитлер вновь подчеркнул, насколько важны для него захват балтийских портов и соединение через Ленинград с финнами.

Как выяснилось, командование сухопутных войск, а также группы армий «Центр» отстаивали такие взгляды насчет продолжения операций, которые Гитлер не разделял. Споры о том еще отнюдь не достигли кульминационной точки, когда фюрер в конце июля на несколько дней полностью выбыл из строя из-за заболевания. Для внешнего мира всячески затушевывалось, что он не участвовал в общих трапезах и не появлялся на текущих обсуждениях обстановки. Доктор Морелль намекал: речь идет о легком апоплексическом ударе. Не в порядке сердце и кровообращение, но ему все-таки удастся вскоре вернуть фюреру его прежнюю энергичность и работоспособность. Через несколько дней мы и впрямь смогли констатировать улучшение. Нам было приказано хранить насчет заболевания фюрера строжайшее молчание. Поскольку это критическое состояние его здоровья, могущее возыметь тяжелые последствия, меня сильно взволновало, я 30 июля все-таки рассказал о том моему брату.

3 августа мы вылетели к фельдмаршалу фон Боку в Борисов, где находилось командование группы армий «Центр», и встретились там с Браухичем и Гальдером. Гитлер провел с ними подробные беседы. Обзор военного положения в России, силы противника и территориальные проблемы – вот что стояло на первом плане этих бесед. Браухич, Бок и Гальдер с особенной настойчивостью отстаивали такую точку зрения: группа армий «Центр» имеет только одну цель – захватить Москву. Они были настроены оптимистически: после нескольких дней, необходимых для пополнения вооружением и перегруппировок, данная цель может быть достигнута еще до начала плохого времени года.

Гитлер же мыслил по-иному. Он указал на свой неоднократно высказывавшийся еще до начала похода на Восток план: остановиться в центре всего огромного фронта наступления за Смоленском и силами группы армий «Север» взять Ленинград, а группы армий «Юг» – Ростов. Его намерением было начать из этих двух пунктов наступление на Москву, причем так, чтобы наступательные клинья сомкнулись восточнее ее. Несмотря на длительное обсуждение, решения принято не было.

Борисов запомнился мне и еще по одной причине. Два принца из прусской и вельфской династий, которых я знал по совместной военной службе, заговорили со мной о приказе Гитлера, согласно которому все потомки прежде правивших королевских семей подлежали отчислению из действующих войск и использованию только в тыловых учреждениях. Приказ этот был мне известен, как и резкий и строгий комментарий фюрера к нему. В принципе он относился к ним уважительно и признавал их военные заслуги, но настаивал на том, что они должны вести себя сообразно новой форме государства, а поэтому он больше не может предоставлять принцам никаких привилегий. На это принцы мне возразили, что именно на такого рода привилегии они никогда не претендовали, а желают только одного: нести свою службу, как любой другой солдат-фронтовик. Однако помочь им я ни в какой форме не смог. Хотя они и проявили понимание, но с тех пор стали считать меня человеком второго сорта.