Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - Сергей Сергеев

Но длань красного самодержавия оказалась куда тяжелей, чем у самодержавия романовского. Постановление политбюро «Об антисоветских группировках среди интеллигенции» от 8 июня 1922 г. гласило, что отныне «ни один съезд или всероссийское совещание спецов (врачей, агрономов, инженеров, адвокатов и проч.) не может созываться без соответству ющего на то разрешения НКВД РСФСР. Местные съезды или совещания спецов разрешаются губиспол комами с предварительным запросом заключения местных отделов ГПУ (губотделов)». ГПУ предписывалось «произвести… перерегистрацию всех обществ и союзов (научных, религиозных, академических и проч.) и не допускать открытия новых обществ и союзов без соответствующей регистрации ГПУ. Незарегистрированные общества и союзы объявить нелегальными и подлежащими немедленной ликвидации». ВЦСПС было предложено «не допускать образования и функционирования союзов спецов помимо общепрофессиональных объединений, а существующие секции спецов при профсоюзах взять на особый учет и под особое наблюдение. Уставы для секций спецов должны быть пересмотрены при участии ГПУ. Разрешение на образование секций спецов при профобъединениях могут быть даны ВЦСПС только по соглашению с ГПУ». Политотделу Госиздата совместно с ГПУ надлежало «произвести тщательную проверку всех печатных органов, издаваемых частными обществами, секциями спецов при профсоюзах и отдельными наркоматами (Наркомзем, Наркомпрос и пр.)». Первостепенное внимание в цитируемом документе уделялось высшей школе – было решено «в целях обеспечения порядка в в[ысших] у[чебных] заведениях образовать комиссию из представителей Главпрофобра и ГПУ (…) и представителей Оргбюро ЦК для разработки мероприятий по вопросам: а) о фильтрации студентов к началу будущего учебного года; б) об установлении строгого ограничения приема студентов непролетарского происхождения; в) об установлении свидетельств политической благонадежности для студентов, не командированных профессиональными и партийными организациями и не освобожденных от вноса платы за право учения… Той же комиссии (…) выработать правила для собраний и союзов студенчества и профессуры». 23 ноября ГПУ издало циркуляр своим органам по работе в вузах с тем, чтобы на каждого профессора и политически активного студента составлялась личная картотека, формуляр, куда бы систематически заносился осведомительский материал.

Несколько позднее в сфере особого внимания советской политической полиции оказались школьные учителя. «Как отмечалось в докладной записке, подготовленной в 1925 году ОГПУ для Сталина, „в отношении учительства… органам ОГПУ, несомненно, предстоит еще много и упорно работать“. Секретный циркуляр по ряду регионов страны от 7 августа 1925 года фактически объявил чистку и предписывал немедленно приступить к замене нелояльных к советской власти учителей школ выдвиженцами, окончившими педагогические вузы и техникумы, а также безработными педагогами. „Замену“ учителей предписывалось проводить через особые „тройки“ в совершенно секретном порядке. На каждого учителя конфиденциально составлялась характеристика. Сохранились несколько протоколов заседаний комиссии по „проверке“ учителей Шахтинского округа с сентября по декабрь 1925 года. В результате из 61 подвергнувшегося проверке учителя 46 (75 %) были сняты с работы, 8 (13 %) – переведены в другую местность. Остальных было рекомендовано заменить или не использовать на данной работе» (Н. А. Белова).

В августе – сентябре 1922 г. на пресловутых «философских пароходах» были высланы за границу более ста выдающихся русских интеллектуалов. В конце 1920-х – начале 1930-х гг. практически одновременно произошел разгром едва ли не всех видов интеллигенции – инженеров (Шахтинское дело, дело Промпартии), экономистов (дело Трудовой крестьянской партии), гуманитариев (Академическое дело, дело славистов) и офицеров (операция «Весна» – репрессировано не менее 10 тыс. человек). Одновременно производились масштабные кампании по «очистке» от «социально опасных» интеллигентов Москвы, Ленинграда и других крупных городов. 7 мая 1929 г. шеф ГПУ Г. Г. Ягода инструктировал своих ближайших подручных: «Злостная агитация в Москве принимает довольно большие размеры… Необходимо ударить по всей этой публике, особенно важно сейчас, ибо здесь пройдут целый ряд кампаний: чистка сов. аппарата, выселение из домов нэпмановского элемента, лишенцев и др. …Необходимо провести широкие аресты злостных агитаторов, антисемитов, высылая их в Сибирь… Даже с семьями, особенно, если это „бывшие“ люди». Молодым людям «буржуазного» происхождения и сомнительного образа мысли был фактически закрыт доступ в советские вузы.

Антиинтеллигентские гонения продолжались вплоть до конца 1930-х, затем сломленным и «перековавшимся» остаткам «бывших» милостиво разрешили влиться в состав новой «трудовой» интеллигенции, которая без них вряд ли сумела бы создать что-нибудь путное. Например, по моим подсчетам, едва ли не 90 % ведущих советских историков – «бывшие» или их дети и внуки. Или вот еще яркий пример: автор «Брянского леса», многодесятилетний главред вполне официозного «Огонька» и видный функционер СП СССР А. В. Софронов был, как недавно выяснилось, сыном расстрелянного в 1926 г. «за связь с контрразведкой Белой армии» в Гражданскую войну юриста Северо-Кавказского военного округа В. А. Софронова, в досоветском прошлом – начальника харьковской полиции…

Естественно, за социальную реабилитацию приходилось платить социальной и идеологической мимикрией, особенно гуманитариям. Философ А. Ф. Лосев, ослепший на строительстве Беломорканала (куда он, естественно, попал не по свой воле), а позднее ставший профессором МГПИ им. В. И. Ленина, рассказывал своему секретарю В. В. Бибихину уже в 1970-х: «Я вынес весь сталинизм, с первой секунды до последней на своих плечах. Каждую лекцию начинал и кончал цитатами о Сталине. Участвовал в кружках, общественником был, агитировал. Все за Марра – и я за Марра. А потом осуждал марризм, а то не останешься профессором. Конечно, с точки зрения мировой истории что такое профессор. Но я думал, что если в концлагерь, то я буду еще меньше иметь… Вынес весь сталинизм как представитель гуманитарных наук. Это не то что физики или математики, которые цинично поплевывали». Бибихин комментирует: «В доме Лосева я видел старые тетради с хвалебными посланиями Сталину на древнегреческом языке». С. С. Дмитриев записал в дневнике 1951 г.: «До чего все же низведено у нас чувство собственного достоинства и самостоятельности в ученых людях… Покойный Михаил Петрович Погодин с его политическими письмами времен Крымской войны просто представляется каким-то античным героем, трибуном. Что уж вспоминать о Чернышевском. Такие смельчаки вывелись навсегда при нашей жизни».

Прежде гордая, вольнолюбивая русская интеллигенция превратилась просто в одну из групп государственных служащих. Сам фундамент ее старорежимной автономии был разрушен – в СССР с начала 1930-х не осталось никаких частных периодических изданий и издательств. Тем не менее после хрущевской оттепели у интеллигенции появилась некая свобода для маневра. Разумеется, быть последовательным оппозиционером и в то же время сохранять блага, получаемые от государства, было невозможно. Лишиться последних и обречь себя на жизнь социального изгоя решались немногие. Но просто работать обслугой непопулярного режима стало уже не престижно. Поэтому советские интеллигенты, желавшие и невинность соблюсти и капитал приобрести, в меру своих творческих способностей и моральных свойств, пытались балансировать между диссидентством и официозом, превратив это увлекательное занятие в настоящее искусство. Некоторые его виртуозы достигали уровня так называемых «придворных диссидентов», совмещавших репутацию крамольных вольнодумцев и личные контакты с руководством советской политической полиции. Титанические фигуры Е. А. Евтушенко, Ю. П. Любимова, И. С. Глазунова – ярчайшее олицетворение этого поразительного явления.

Еще более жестокому погрому поверглась церковь. Коммунистический режим за годы своего правления уничтожил около 200 тыс. священнослужителей. К 1939 г. были закрыты все монастыри; из 37 тыс. действовавших в 1930 г. приходских храмов официально действовали только 8032 (на самом деле гораздо меньше, ибо при многих из них не было священников), например, на всю Тамбовскую епархию – 2 из 110; из 163 епископов продолжали служить только четверо. Атмосферу того времени замечательно передает текст Д. Д. Шостаковича в книге «Знатные люди Страны Советов о религии» (1939): «К созданию антирелигиозной оперы следует отнестись очень серьезно. Тут не отделаешься шуточками и смешками по адресу церковников. Нам нужно могучими средствами музыкального искусства, очень понятного массам, раскрыть невежество и мракобесие людей церкви, контрреволюционное нутро многих из них, их подрывную работу по заданию врагов народа из иностранных разведок». Тем более потрясает мужество тех верующих, которые пытались сопротивляться насильственной дехристианизации. Например, в спецсообщении НКВД от 13 октября 1938 г. говорится о том, как жители села Черная Заводь Ярославской области числом 300–400 человек помешали снятию колоколов в своем храме, притом что даже местный батюшка призывал их «пойти навстречу государству и добровольно сдать колокола».