Когда крепости не сдаются - Сергей Голубов

У Юханцева были свои люди в инженерных частях, — те, кого он давно и хорошо знал, кому верил без оговорок. Эти люди имели задачу — забрать «языка» из вожаков зеленой стаи и живым пригнать в Харьков на разборку. Люди старались. Они уже знали в лицо нескольких вожаков, а иных и по кличкам. Но захватить никого до сих пор не удавалось. Бывали очень досадные срывы: волки уходили из самых рук. Особенно досаден был последний случай. Юханцев только головой качал да встряхивал сивыми кудрями, слушая рассказ Якимаха. Разговор происходил в коридоре УНИ, у громадной стеклянной двери, выводившей отсюда на площадку лестничной клетки. Они стояли у стены, близко один к другому, осторожно приглушая голоса. Голова Якимаха была забинтована, — он трое суток провозился в околотке. Как же, однако, вышло, что «пруссак», на котором он уже верхом сидел, все-таки выскочил из-под своего наездника и унес ноги, чуть не превратив голову Якимаха в студень? Якимах очень хотел рассказать подробно и обстоятельно, но не мог. Все дело с того момента, когда он вцепился в «пруссака» и оседлал его, до развязки, заняло так мало времени, и так много за это короткое время всего совершилось, что без путаницы не обойтись. Да и голова — в дырьях, не держит. Он помнил только, что на пальцах правой руки «пруссака» надето было пятерное железное кольцо или вроде кольца, и когда удар его правой руки пришелся Якимаху сперва в лицо, а потом в голову, тут же — все и кончилось. От крови во рту стало горячо и солоно. Череп будто лопнул, брызнув густым огнем. Сердце ухнуло, замерло, провалилось, какие-то камни посыпались на спину, и, как ни старался Якимах пошире раскрыть глаза, ему ничего не виделось, кроме ослепительных разноцветных волн…

— Ну? — спрашивал вполголоса Юханцев.

Якимах молчал. Глаза его, все еще красные и пухлые после недавней передряги, страшно таращились из-под белых марлевых повязок, — он глядел сквозь стеклянную дверь на площадку лестницы.

— Да ну же?

Якимах молчал. Тогда и Юханцев взглянул на лестницу. Площадку пересекали два человека. Один из них был Дрейлинг. Другого Юханцев никогда не видал. Но с той минуты, как увидел, уже забыть не мог. Лоб этого человека был слегка скошен назад, а крепкие, тяжелые челюсти, наоборот, выступали. Зоркие темные глазки бегали под лысыми бровями. Короткие волосы странно двигались на голове вместе с кожей, — по-звериному. Нос его был крив, — словно перебит посередине. И к щеке большим белым пятном прилип пластырь.

— «Пруссак»… — прошептал Якимах.

— Что?!

Первым порывом Юханцева было броситься за кривоносым. Вторым — не бросаться. Дрейлинг и кривоносый медленно шли через площадку. Они были заняты разговором. Дрейлинг не мог не видеть за стеклом, в двух шагах от себя, Юханцева. Он даже вежливо поклонился, — вот я иду с человеком в желтой гимнастерке и синих галифе, и черт мне не брат, потому что надо знать очень многое для того, чтобы хоть что-нибудь понять в том, почему и зачем я с ним иду. Заметив и разгадав все это, Юханцев решил не бросаться, — верный расчет: Дрейлинг попался, но не надо его пока пугать; клещи сами замкнутся, когда… «Пруссак» тоже повернул, голову к двери; сначала его рысьи глаза скользнули по Юханцеву, потом уперлись в Якимаха. Тут наступил миг, — страшно короткий, если его отбить по секундам, и неимоверно долгий как для «пруссака», так и для Якимаха: они смотрели друг на друга; «пруссак» узнавал в забинтованном человеке своего смертельного врага, а Якимах все полнее и полнее сознавал себя узнанным. И, наконец, все стало ясно всем четверым…

Карбышев докладывал Фрунзе. Юханцев, по обыкновению, присутствовал. В просторном кабинете командующего было тихо и прохладно. Фрунзе стоял у окна, лицом к широкой площади. Поставив ногу на уголок стула, опершись локтем о колено и перебирая бородку пальцами, он казался сейчас Карбышеву одновременно и близким и далеким. Между тем вопрос, который поднимался докладом Карбышева, был очень важен. Речь шла об усилении дорожно-мостовых частей за счет сокращения саперных. Руководство по укреплению позиций Карбышев предлагал перенести на пехоту.

— На Каховке, под Перекопом и на Чонгаре, — говорил он, — саперы применялись лишь в качестве рабочей силы. Как технический руководитель, сапер не был там нужен, потому что с укреплением легких полевых позиций, пехота превосходно справлялась сама…

Как и всегда, предложения докладчика вполне разделялись комиссаром. Но и Карбышеву, и Юханцеву было известно, что Лабунский решительно против них возражал. Больше того, уезжая в Севастополь, он просил без него не ставить этого вопроса. Однако вышло так, что в Севастополе он задержался, а реорганизация армии не могла и не позволяла ждать. Дивизии разукрупнялись, бригады уничтожались; формировались штабы стрелковых корпусов, при корпусе — саперный батальон, при дивизии — рота. Будущее дорожно-мостовых частей или определялось теперь, или не определялось вовсе. Юханцев настоял на сегодняшнем докладе. Фрунзе сразу понял и суть и неотложность дела.

— Вы правы, товарищи, — сказал он, — так и, надо будет сделать.

Карбышев и Юханцев переглянулись. Комиссар с довольным видом взъерошил волосы. Скупая улыбка тронула глаза и губы Карбышева.

— Позвольте доложить, товарищ командующий: Аркадий Васильевич против моих предложений.

Фрунзе быстро отошел от окна и сел в кресло.

— Но ведь командую я, — тихо проговорил он, — а не Лабунский.

И вдруг развязался широкий разговор — один из тех разговоров, когда талантливая человеческая мысль выходит на простор и свободно проявляются наступательные порывы творческого ума собеседников. Фрунзе умел и любил развязывать такие разговоры Он с удовольствием следил за Карбышевым, за тем, как менялся у него на глазах этот интересный человек. Всегда сдержанный, осторожный в словах, аккуратный даже в улыбках, всегда в узде, он точно снял сейчас с себя все эти сдержки и, упразднив контролирующее чувство такта, спорил и доказывал.

— Вышло «Наставление по полевому военно-инженерному делу», — говорил он, — в этом наставлении найдутся и каталоги чуть ли не всех автомобильных фирм, и детали всевозможных фортификационных посгроек. Но о том, что такое позиция, для чего и как она строится, — обо всем этом нет ни звука. Как же это назвать на языке войскового командира, которому азбука военно-инженерного дела необходима до зарезу?

— А вы думаете, что необходима? — поддразнил Карбышева Фрунзе, — я читал вашу статью. Все очень интересно и важно, почти все правильно. Никто никогда не ставил так военно-инженерных вопросов, как это сделали вы. Однако… нет ли у вас пересола в том, что относится к пехоте?

— В чем вы видите пересол, товарищ командующий? — энергично заспорил Карбышев. — Недосол, пожалуй… Побоялся шагнуть как бы надо. Плевна, Шипка, Шахе, все укрепленные позиции первой мировой войны, Царицын, Уральск и Каховка времен гражданской войны — все подтверждает мою правоту. Коли необходимо, пехота всегда сумеет быстро и легко укрепить для обороны слабые позиции. Надо только пехоте материально и технически помочь. Надо кое-чему обучить ее… Чему?

— Я вам скажу чему, — улыбнулся Фрунзе, — наступательности. Именно она — основа воспитания бойца. Ее целям служит фортификация. Потому и надо бойцам знать фортификацию. Красноармеец должен уметь окапываться при всякой обстановке…

— Но останавливаться только для того, чтобы окопаться, — упаси бог, — вставил свое слово Юханцев.

— Верно. Маскировка должна стать привычкой бойца во всех случаях боя. Боец должен уметь обороняться. Но наступает он или обороняется, фортификация помогает ему усилить свой огонь. Все это так. Но ведь вы хотите гораздо большего. Судя по статье, вы не прочь превратить пехоту в саперов…

— Нет, товарищ командующий, —.горячо проговорил Карбышев, — я не этого хочу.

Разговор сверкал, уходя все вперед и вперед. Он не был спором, — расхождения падали, как только к ним прикасались. Но вместе с тем он и походил на спор тем, что общность взглядов возникала не иначе, как из их расхождения. И от этого разговор казался, да и в действительности был очень интересен для собеседников. Говорили о том, что инженерное укрепление позиции бывает необходимо всегда, когда одна или обе стороны стремятся по каким-либо причинам оттянуть решительное столкновение, как это, например, было при той же Каховке. А если так, то изучать устройство укрепленных позиций полевым войскам необходимо. Карбышев утверждал:

— Они должны уметь воевать на позициях не хуже, чем на маневре…

Фрунзе говорил:

— В статье у вас написано, что главное на войне — не танки, не бронемашины, не авиация, а человек. Это верно, так как техника не заменяет человека в военной борьбе, а лишь усиливает его. Но сказано это с пересолом, как и многое другое. Успех современного боя решается соединенными усилиями всех родов войск. Только действуют они все в интересах пехоты, ибо она всегда была и остается основным родом войск. Между тем сомнению не подлежит, что без авиации, пушек, бронемашин и танков пехота бессильна.