Франция. Большой исторический путеводитель - Алексей Дельнов

Король же обрел министра, способного наилучшим образом проводить политику, которая была ему по душе. Официально Кольбер занимал должность генерального контролера, в которой совмещались функции министров финансов, торговли, мануфактур и внутренних дел.

Главная заслуга Кольбера перед Францией - он обеспечил успешное развитие промышленности на многие годы вперед. Но он же довел до крайностей абсолютистский характер управления страной.

Кольбер действовал в постоянном тесном контакте с королем: ежедневно с портфелем под мышкой спешил к нему в кабинет для пространных докладов и обсуждения важнейших дел.

Основными исполнителями правительственной воли на местах по-прежнему были интенданты. Они назначались на неопределенный срок и, будучи людьми из народа, из кожи лезли вон, чтобы удержаться на престижной и хорошо оплачиваемой должности. Интенданты внимательно присматривали за еще существующим, но уже сильно урезанным самоуправлением.

Парламентам король объявил, что прерогатива издавать законы принадлежит только ему. Парижский парламент больше не отвечал за порядок в столице, его поддержание целиком было возложено на полицейского генерал-наместника. Король вообще не любил беспокойный и горластый Париж. После того, как стала пригодна для жилья версальская резиденция, он появлялся в своей столице только шестнадцать раз.

Полиция больше, чем безопасностью соотечественников, была обеспокоена их благонадежностью. Всякий, кто внушал опасение, мог по тайному распоряжению короля или его генерального контролера оказаться в тюрьме и пробыть там сколь угодно долго, про него могли вообще забыть.

Когда в 1789 г., во время революции народ захватил Бастилию, в одной каморке обнаружили скелет, закованный в цепи. Скорее всего, это был один из таких случайно забытых. Вот так же пожизненно засадили и знаменитую «железную маску», чей образ стал сюжетом для многих литературных и кинопроизведений. Так и осталось неизвестным, кто это был: брат-близнец Людовика или министр миланского герцога, упрятанный сюда по просьбе своего господина. Или еще кто. Сейчас историки склоняются к версии, что «маской» был Эсташ Доже, слуга предшественника Кольбера - министра финансов Николя Фуке. Когда его хозяина арестовали в 1661 г. по подозрению в присвоении огромных сумм, таким бескровным, но все равно страшным способом избавились и от него - ближайшего прислужника, который слишком много слышал и знал.

На печать, говоря современным языком, был надет намордник: в 1661 г. из 44 узников Бастилии 12 были газетными писаками, позволившими себе вольности в адрес правительства.

Власти контролировали все до мелочей: определяли, кому можно красоваться шитьем и галунами на одежде, кому нет, кому и как украшать кареты, какой длины носить парики, даже кому дозволено покупать битую дичь.

В отместку свободолюбивые остряки наводняли-таки страну сатирическими листками, но печатали они их в Голландии или Швейцарии. Попадись их авторы в лапы полиции - не миновать им галеры или виселицы.

В результате претерпевал изменения психологический тип личности: даже в среде гордого французского дворянства, привыкшего вести себя независимо и зачастую склонного к безрассудной вспыльчивости, стали преобладать верноподданные, готовые льстить и унижаться ради чинов и награды. Таким создавались все условия: в Версале была введена почетная должность носителя ночного королевского горшка.

Служба при дворе была обязательным условием для всех желающих сделать более или менее значимую карьеру. У короля была прекрасная память, и если к нему подводили кандидата на должность, который не был ему знаком по дворцовым церемониям, он произносил сухо и безапелляционно: «Я его не знаю и не хочу видеть».

Принцы и прочие большие сеньоры окончательно превратились в ищущих монаршей милости сановников. Во всех сословиях людям приходилось все больше поступаться самоуважением (соответственно, росла склонность к самомнению и чванству - если для этого были какие-то условия, разумеется). Буржуа усилено искали обходные пути, давали взятки ради получения выгодных подрядов, льгот и ради снижения налогов.

Великие драматурги Корнель и Расин в своих творениях к месту и не к месту распространялись о долге служения государю. Менее склонный к конформизму Мольер, бывший одно время любимым автором короля Людовика, в конце концов был удален и на склоне лет испытал немало невзгод.

Люди совестливые старались замыкаться в своем узком семейном и дружеском кругу. Кто побогаче, устраивали домашние салоны.

Крестьян бесцеремонно привлекали к бесплатным «общественно-полезным» работам. Особенно впечатляюще это выглядело во время дальних поездок короля, который имел обыкновение выбирать довольно неожиданные маршруты. Под личным руководством Кольбера сгонялись тысячи обитателей окрестных сел: они в ускоренном темпе чинили, а то и прокладывали дороги и наводили мосты. В правовом отношении это мотивировалось старинной дорожной повинностью.

Когда предполагался спуск новых галер и требовались гребцы для них - судьи получали инструкцию упечь туда побольше обвиняемых.

Людовик писал в наставлении своим наследникам: «Божья воля требует, чтобы всякий, кто родился подданным, повиновался без рассуждения… Тот, Кто дал людям государей, хочет, чтобы их чтили, как Его наместников, и сохраняет лишь за Собой право судить их поведение… Государи имеют полное распоряжение над всеми имуществами в стране, как светскими, так и духовными». Конечно, отчасти такие претензии - плоды неумеренной гордыни, при всем желании удовлетворению не подлежащие. Но все же призадумаешься: а так ли уж наши отечественные самодержавные реалии отличались от передовых европейских?

Налоги, особенно прямой (подушный) - талья, взимались немилосердно. За своевременный и полный сбор их отвечали интенданты, которые, в свою очередь, отдавали их на откуп. Откупщики же действовали порою как настоящие разбойники. Выплачивая сразу всю положенную сумму из своего кармана, они стремились потом возместить ее с возможно большей лихвой. В результате процесс сбора сильно растягивался во времени, и были случаи, когда с одного конца деревню потрошили в сопровождении отряда вооруженной полиции сборщики налога за текущий год, а на другом конце орудовали их прошлогодние коллеги.

Из косвенных налогов особенно лютым был налог на соль. В тех районах, где было мало соляных варниц или они вообще отсутствовали, устанавливался некий норматив: минимум потребления этого продукта, а, соответственно, и минимум уплачиваемого налога. У людей, которым не на что было купить хлеба, описывали имущество за то что они недостаточно запаслись солью. Напротив, там, где соль производилась в избытке, устанавливалось верхнее ограничение: чтобы королевские служащие как можно большее ее количество могли вывезти в другие регионы.

Устраивались внутренние таможни, а тот, кто пытался провезти соль контрабандой, минуя их, очень сильно рисковал. За это ежегодно арестовывалось порядка 11 тысяч человек, несколько сотен из которых попадали на галеры.

Не намного меньше рисковали и потребители: в домах устраивались обыски, и у кого находили контрабандную соль (она, как правило, была белее) - хорошо, если отделывался штрафом. В Провансе, где соли производилось особенно много, ежегодно уничтожались излишние ее запасы - для поддержания высокой цены на общенациональном рынке.

Большие изменения происходили в сфере религии. Установившаяся было относительная веротерпимость уходила в прошлое. Людовик считал, что его положение абсолютного монарха предполагает и его безусловный религиозный авторитет для подданных. Если же значительная их часть ходит в иные, чем он, храмы - это можно рассматривать как явную форму противодействия.

После падения в 1629 г. Ла-Рошели гугеноты утратили всякую воинственность. Более того, их боевые вожди, такие, как Тюренн и Конде, перешли в католичество и стали прославленными королевскими полководцами. Их примеру последовали многие дворяне. Оставшиеся протестанты принадлежали в основном к буржуазии и составляли наиболее образованную и деятельную ее часть (протестантская этика!), особенно на юге. В промышленности, морском деле, торговле они занимали видные позиции и приносили большую пользу стране.

Но вот король, опираясь на католическое духовенство и любезных ему иезуитов, взялся за очередное «искоренение ереси». Гугенотам были запрещены их синоды - большие религиозные съезды. Власти стали закрывать и разрушать кальвинистские храмы там, где их право на существование не было специально оговорено Нантским эдиктом Генриха IV. Иезуиты получили право забирать гугенотских детей в свои закрытые школы. Надо признать, что там они получали превосходное образование, а потом им обеспечивали назначение на весьма привлекательные должности - прием типично иезуитский.