Девятнадцать стражей (сборник) - Пратчетт Терри Дэвид Джон

Полларда обступили со всех сторон, смотрели угрюмо. У многих в руках появилось оружие.

Помощник шерифа потряс головой:

– Что за дерьмовый бред! Вон же его револьвер, лежит в поилке. Отгоните проклятого страуса и сами посмотрите!

Красавчик тем временем, не обращая внимания на толпу, пил, вытянув длинную, чешуйчатую шею. Его взяли под уздцы, отвели в сторону…

– Ну и кого ты думал одурачить, Поллард? Где тут револьвер? Я, например, вижу только мутную воду да еще крохотную песчаную совку. Ты, часом, ничего не перепутал? Может, он стрелял в тебя из совки?

В этот момент и подошел мистер Джон Хук, позвольте представиться, господа, детектив-инспектор. Попросил прощения за то, что вынужден был ввести в заблуждение уважаемых обитателей Плевка. Объяснил, что расследовал некое давнее дело, имеющее, как оказалось, неожиданное – и прискорбное – продолжение.

Мистеру Полларду – и это было особенно отмечено в докладе, а также подтверждено многочисленными свидетельствами – хватило дерзости на то, чтобы попытаться выхватить второй револьвер. Он, вне всяких сомнений, намеревался выстрелить в мистера Хука. Но сделать это преступнику не позволили.

Дальнейшее развитие событий было зафиксировано в докладе инспектора с образцовой лаконичностью. Питер Поллард, он же – Роберт Радзинович, он же – вулфхиллский Буджум не отрицал того, что убил Дэвида Шлоссмана. Также он не стал отрицать обвинений в убийстве шести девиц легкого поведения.

Впрочем, если бы и отрицал, это ничего бы не изменило. Как сказал своей супруге игрушечных дел мастер, господин Колин Мур, одного приговоренного дважды не вздернешь.

О чем господин Мур не стал говорить жене, так это о бамдубовом муляже револьвера, который фокусник заказал у него сразу, как только вернулся с охоты на лысых койотов. А мистрис Памела Хамфри ни с кем не спешила делиться подозрениями о судьбе песчаной совки, которую неудачливый подмастерье обнаружил пару дней назад и которую приобрел у нее покойный Дэви.

Это был очень маленький город, здесь жили смекалистые люди, а еще здесь очень любили покойного Дэвида Ловкача.

Скайвал «Нетерпеливый» явился в назначенный срок, и детектив-инспектор, мистер Джон Хук, поднялся на его борт, как и прибыл – с минимумом багажа. Добавилась к нему разве что клеточка с диковинной питомицей.

Сидя у огромного панорамного окна в ресторации, мистер Хук рассеянно просовывал кусочки хлеба сквозь стальные прутья и думал о тех словах доктора Уэбба: в каждом из нас, думал он, – стоит только хорошенько покопаться – отыщется свой паразит из прошлого. Тварь, которая, возможно, даже сохраняет нам жизнь, но лишь до поры до времени.

Он спрашивал себя, что лучше: посмотреть этой твари в лицо или не знать о ее существовании до самого последнего момента.

Впрочем, у него-то выбора уже не было. Когда пилюля сработала, они с Дэвидом Шлоссманом заглянули в самые глубины души друг друга. И поняли друг о друге – и о себе – все, до конца.

Что бы там он ни говорил, Шлоссман жаждал мести. Ему понравилось то, что он видел в глазах сообщников Буджума перед их смертью. И он хотел для Буджума не просто правосудия, но справедливости, как Шлоссман ее понимал: позорной, неотвратимой казни, от которой его не спасли бы ни шериф, ни сам губернатор.

Мистер Хук понял это в тот самый момент, когда их сознания распахнулись друг навстречу другу.

Тогда же Шлоссман узнал, почему на самом деле Хук взял у старшего инспектора отпуск и прилетел в Хокингленд. Семь лет назад молодой следователь спешил поскорее раскрыть свое первое дело и проигнорировал показания девушки, которая едва не стала жертвой Буджума. Так – косвенным образом – Хук стал причиной смерти Кросса, Карпентера и Стокли.

Искупление и справедливость. Он прилетел сюда за ними, но понял, что настоящая справедливость для него заключается в том, чтобы позволить Шлоссману отомстить – став таким образом соучастником убийства.

Хук мог вмешаться, даже тогда. Мог пробежать отделявшее их расстояние. Арестовать Буджума и передать в руки закона.

В конце концов, разве не в этом заключался истинный долг инспектора?

Он спрашивал себя, чьим же было то решение – остановиться и позволить Шлоссману разыграть его коронный номер?

Желание мести – принадлежало ли оно самому Хуку или передалось от фокусника?

Он понимал, что – так или иначе – с этим отныне ему придется жить, что все это навсегда останется в нем – как те личинки термитов, которые говорили с Томом разными голосами и напоминали о прежних временах.

В конце концов, не в этом ли суть любого искупления?

Вспомнив о термитах, он поневоле взглянул на ночное небо, в ту его часть, где неделю назад мерцала серебряная звездочка.

Но сейчас небосвод был пуст и черен, как всегда.

Роберт М. Вегнер

Еще один герой

(Перевод Сергея Легезы)

Первые признаки близкой атаки проявились на восточном небе. Низкие тучи вздулись, отклеились от горизонта, там возникла щель, и в нее ворвался одиночный луч света. Луч стал шире, разошелся в стороны, словно желая раз и навсегда отрезать клубящуюся массу от земли, будто был он гигантским ножом, которым безумный кондитер кроит слои адского торта. Нижний слой – равнина, вспаханная взрывами, испещренная болезненными пятнышками остекленевшей земли и воронками, в которых проступала грязная вода; верхний – черная, будто сон могильщика, матовая, пожирающая свет туча, состоявшая из сажи, пыли, поднятой взрывами, и ядовитых дымов. «Тучей» это называли исключительно потому, что на языке солдат не было слов, чтобы описать это нечто, которое годами висело над планетой.

Торт Люцифера. Приятного аппетита.

Луч света отсек наконец барочные завихрения от земли и исчез – так же внезапно, как и появился.

А потом в землю ударила молния. Оторвалась от поднебесного клубленья и на миг осветила брюхо туч. Затем следующая, и еще одна, все быстрее и быстрее. Одна за другой, пять, десять, полста в секунду. Через миг весь огромный слой растянувшихся вдоль горизонта туч казался огромным аэростатом, привязанным к земле миллионами огненных нитей. Молнии ударяли одна возле другой, словно попойка, которую решили устроить себе языческие боги, закончилась соревнованием: кто раньше вмажет в землю молнией.

Прошла почти минута, прежде чем сестра Вероника Аманда Рэдглоу услышала первый гром. Она попыталась подсчитать. Атмосфера густая, поэтому шестьдесят на четыре, двести сорок, добавить два ноля, итого двадцать четыре тысячи. Двадцать четыре километра. А казалось, молнии били на расстоянии вытянутой руки. Наверняка были гигантскими.

– Сержант, – постучала она стального колосса по плечу. – Где он?

Гора железа медленно повернулась к ней. Конечно, сестра знала, что это не металл, а лишь скорлупа, по сравнению с которой сталь – все равно что свинец по сравнению с алмазом, но что поделать, если даже на ощупь материал обманчиво походил на железо? Ксенометаллургии ее в ордене не учили.

Сержант был двухметровым негром, в броне же возвышался на все два двадцать, и поэтому ему приходилось наклоняться, чтобы бросить на нее взгляд над воротником шлема.

– В бункере.

Прозвучало так, словно голос его доносился из стальной бочки. Она мысленно улыбнулась: ассоциации с металлом возникли у нее не зря.

– Один?

– За ним присматривают двое моих.

– Хорошо, – она довольно кивнула. – Остальные готовы?

– Минут через двадцать пять нам придется принять оглупители. – Он пожал плечами, но, увидев ее взгляд, добавил – Это третья линия, сюда они не доберутся. А если доберутся, мы успеем проснуться.

– Я уже видела солдат, которые верили, что калехи до них не дойдут или что они сами успеют, как вы сказали, проснуться. Поверьте, сержант, я этого не забуду до конца жизни.

Он смерил ее взглядом, а в темных глазах блеснул вопрос: «Так долго, да? Что, собираешься выжить, шляясь по фронту в сутане и с четками в руках?»