Григорий Распутин. Тайны «великого старца» - Владимир Хрусталев

После этого разговора Хвостов понял, что дни его сочтены и его перемещение на должность министра внутренних дел было только временным для соблюдения приличия. Назначая Макарова, императрица надеялась, что он будет более податлив, но, к счастью, этого не оказалось». (Родзянко М.В. Крушение империи и Государственная Дума и февральская 1917 года революция. М., 2002. С. 173.)

Протопресвитер русской армии и флота Г.И. Шавельский также отметил в своих воспоминаниях: «В Ставке знали, что Сазонов слетел из-за польского вопроса; знали и то, что польский вопрос провалился вследствие вмешательства императрицы. Изменение принятого Государем и объявленного им решения мало кого удивило. Удивило всех другое – это назначение министром иностранных дел Штюрмера, никогда раньше не служившего на дипломатическом поприще и не имевшего никакого отношения к дипломатическому корпусу. Когда в штабной столовой Ставки за обедом заговорили о состоявшемся новом назначении Штюрмера, ген. Алексеев заметил:

– Я теперь не удивлюсь, если завтра Штюрмера назначат на мое место – начальником штаба.

Сказано было это с раздражением и так громко, что все могли слышать. Мы вступили в такую полосу государственной жизни, когда при выборе министров близость к Распутину ставилась выше таланта, образования, знаний, опыта и всяких заслуг. Штюрмер был другом Распутина… И этим компенсировал все… Теперь Штюрмер был всесилен. С января он состоял председателем Совета министров. Умный и прозорливый старик Горемыкин для курса данного времени оказался непригодным». (Шавельский Г.И. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 2. М., 1996. С. 61.)

После того как цесаревич Алексей Николаевич вернулся в Царскую Ставку в Могилев, он получил повышение: чин ефрейтора. Как и раньше, он был подвижен и шаловлив. У цесаревича установились особые и дружеские отношения с английским генералом Вильямсом. Алексей Николаевич сделал своим обыкновением ежедневно проверять, как у Вильямса застегнут мундир, и генерал всякий раз нарочно оставлял одну пуговицу не застегнутой. “Опять вы неаккуратны”, – заявлял ему цесаревич.

По воспоминаниям генерала Вильямса, были у них и более шумные забавы: они играли в футбол чем ни попало, обстреливали друг друга хлебными катышками за столом и даже обливали друг друга водой из фонтана в саду, затыкая пальцем струю, а затем внезапно направляя ее друг на друга или на кого-либо. Зачастую доставалось всем, промокали настолько, что им приходилось переодеваться. “Разумеется, то были детские забавы, но все равно они помогали разрядить обстановку”, – замечал английский генерал. Военный атташе вспоминал и более серьезные минуты. Когда генерал Вильямс получил известие о гибели от ран своего сына, воевавшего во Франции, то к нему тихо пришел цесаревич Алексей Николаевич. Сев рядом с опечаленным генералом, он непосредственно по-детски произнес: “Папа велел мне посидеть с Вами. Он подумал, что Вам сегодня будет одиноко”. (John Hanbury-Williams. The Emperor Nicholas II as I Knew Him. New York: E.P. Dutton, 1923. P. 110, 139.)

Император Николай II, находясь в Ставке, в привычной для него манере вел регулярные дневниковые записи:

«4-го июля. Понедельник

Очень жаркий день. В 10 1/4 [ч.] на дворе перед штабом простился с 4-й сотней Конвоя, отправляющейся завтра в поход к Терской дивизии.

За 3-е июля в боях на Волыни взято пленных – около 317 офиц., 12 630 н. ч. и захвачено 30 орудий, из кот. 17 тяжелых.

Прогулку совершили вверх; я прошел за Городокский мост на быстроход[ном] моторе. Купался с Алексеем. Вода была теплая. До обеда принял Ник[олая] Мих[айловича]. Обедал вице-адм[мирал] Колчак, вновь назначенный Командующим Черноморским флотом. Занимался»[172].

По воспоминаниям начальника Морского управления штаба Царской Ставки в Могилеве капитана 1-го ранга А.Д. Бубнова читаем о положении на Черноморском флоте и замене его руководства: «Вступление в строй к концу 1915 г. мощных броненосцев и эскадренных миноносцев новейшего типа позволило значительно усилить наступательные операции Черноморского флота.

Они были главным образом направлены на уничтожение порта Зангулдак и лежащих в его непосредственной близости единственных турецких угольных копей, откуда Константинополь и турецко-немецкий флот снабжались углем, а также на прекращение морских сообщений между Константинополем и Трапезундом, по коим шло снабжение турецкой армии, действовавшей в Анатолии против нашей Кавказской армии.

К осени 1916 г. операции эти привели к разрушению копей и торговых сооружений Зангулдака и к уничтожению всех паровых и более или менее значительных парусных судов турецкого торгового флота, последствием чего явилось полное прекращение снабжения Константинополя углем, а турецкой армии боевыми запасами по морю.

Это чрезвычайно затруднило и так уже тяжелое положение Турции и турецко-германского флота, ибо впредь пришлось доставлять уголь по уже сильно загруженной железной дороге из Германии, а снабжение Анатолийской армии боевыми запасами осуществлять на расстоянии тысячи километров по суше без железных дорог.

Однако, несмотря на наличие в составе Черноморского флота новых мощных броненосцев, набеги немецких крейсеров на Кавказское побережье продолжались, ибо наши броненосцы были тихоходные и не могли их настичь.

Набеги эти в течение зимы 1915/16 г. стали предметом резких жалоб наместника на Кавказе великого князя Николая Николаевича Верховному командованию и раздражали общественное мнение. Прекращены они могли быть лишь путем тесной блокады или минирования Босфора. Но, несмотря на повторные указания Верховного командования командующему Черноморским флотом адмиралу Эбергарду, командование Черноморским флотом упорно отказывалось принять эти меры, ссылаясь на то, что для блокады Босфора нет вблизи подходящих баз, а для минирования не хватает мин заграждения, ибо большинство минного запаса израсходовано для обороны наших берегов.

Выражения эти были до известной степени справедливы, но все же Морской штаб Верховного главнокомандующего полагал, что даже в существующей обстановке и с наличными средствами Черноморского флота можно предпринять более энергичные меры в районе Босфора в целях воспрепятствования выходу судов турецко-немецкого флота в Черное море.

При выяснении этого вопроса оказалось, что главным противником этих мер был начальник оперативного отделения штаба командующего Черноморским флотом капитан 2 ранга Кетлинский, пользовавшийся неограниченным доверием и поддержкой Эбергарда.

В целях побуждения командования Черноморского флота к более энергичным действиям я был командирован с соответствующими указаниями Верховного командования в Севастополь, где довольно холодно встречен чинами штаба флота. <…>