В тени Катыни - Станислав Свяневич

3. Вскоре после Катынского расстрела отношение к полякам со стороны советских властей резко изменилось. Стоит также подчеркнуть, что вообще к полякам применялись довольно мягкие методы следствия, пытки к ним, по сравнению с русскими заключенными, применялись много реже. Во второй половине 1940 года было много слухов, что осужденным на смертную казнь полякам ее заменили на более мягкие виды наказания.

После нападения Гитлера на Россию высшие эшелоны власти в СССР стали серьезно сомневаться в правильности решения о ликвидации польских офицеров. Вполне возможно, что и до этого Меркулов был искренен, говоря Берлингу, что «с поляками поспешили». Во всяком случае, захваченных в это время в Литве польских военных уже не расстреливали, а доставили в лагерь в Грязовце.

Мне кажется, что одним из факторов смягчения отношения к полякам было занятие Гитлером Франции. В самом деле, Гитлер, занятый войной на Западе, не был страшен Советскому Союзу. Гитлер, ставший хозяином всей Европы, становился опасным. Поляки в такой ситуации могли пригодиться, а это, в свою очередь, исключало ликвидацию пленных.

В феврале 1941 года следствие по моему делу было закончено, закончено в довольно мягких тонах, и следователь разговорился со мною. Разговор наш носил самый общий характер, но все же я нашел в его словах нотки опасения и неверия в советско-германский союз. Я посмотрел на стену кабинета. Там висела карта Югославии, вся утыканная разноцветными флажками, обозначавшими, видимо, советскую агентурную сеть. Я подумал, такая экспансия в зоне германских интересов явно не может быть расценена Гитлером иначе чем провокация.

Дело было как раз в то время, когда Сталин изо всех сил старался сохранить союз с Гитлером. И я до сих пор задаюсь вопросом: отдавал ли Сталин себе отчет, что деятельность его разведки и пропагандистской машины явно провоцирует Гитлера? Особенно, если учесть, что германский диктатор вовсе не был подлинным государственным мужем. Хотя он и подчеркивал постоянно свою политическую проницательность, все его решения принимались под действием эмоций. Он был еще более, чем Сталин, подчинен собственной фразеологии и легко впадал в гнев и истерику.

Таким образом, чтобы избежать вооруженного столкновения, Сталину следовало быть крайне осторожным и не стоять на пути немецкой экспансии. Кроме того, равновесие советско-германских отношений, несмотря на явно прогитлеровскую ориентировку Сталина, было чрезвычайно слабым. В свою очередь, диалектика Катыни может быть полностью понятна только при учете этого слабого равновесия в советско-германском союзе.

Примечания

1. J.K. Zawodny. Death in the Forest. The Story of the Katyn Forest Massacre, p. 128.

2. Ronald Hingley. The Russian Secret Police. Moscowite, Russian and Soviet Political Security Operations, 1965–1970. Hutchinson, 1970, p. 189.

3. R. Higley, op. cit., p. 12.

4. Имеется в виду изданная московским издательством «Наука» в 1965 году книга А.М. Некрича «1941. 22 июня». В этой работе автор возлагает всю вину за поражения в начале войны на Сталина, уничтожившего цвет советского армейского командования, и на бездарность Буденного и Ворошилова. Кстати, книга послужила поводом к эмиграции А.М. Некрича на Запад. Дело в том, что книга, написанная с позиции антисталинизма, пришлась не ко двору тогдашним советским правителям, проводившим явную политику реабилитации Сталина и сталинизма. Ее появление было началом полосы травли автора. Позже книга была изъята из всех локальных библиотек, а в центральных — переведена в так называемые отделы спецхрана. (Прим. переводчика)

5. A. Nekrich. June 22 1941. University of South California Press, 1988.

6. Zbigniew Brzezinski. The Permanent Purge. Harvard University press.

7. Robert Conquest. The Great Terror. Pinguin Books, 1971, p. 298–300.

8. Albert Speer. Erinnerungen. Propyaen Varlag. Berlin, S. 183.

9. bidem, S. 319.

10. George F. Kennan. Russia and the West. Mentor Book, p. 292.

Глава XII. Россия и Польша

Разгадка Катынской трагедии не только важна сама по себе, она важна еще и с точки зрения истории отношений между Польшей и Россией — двух соседних государств, тесно связанных друг с другом и имевших немало конфликтных ситуаций на протяжении веков. Я не верю в существование «вечных» и «постоянных» врагов, но следует признать, что некоторые факты и события могут ухудшать отношения между народами для целых поколений и могут приобрести еще более мрачную окраску с исторической перспективы. Могут они и оказать влияние на принимаемые в будущем решения. Есть в истории и элементы чисто эмоционального характера, они тоже играют не последнюю роль в политической жизни. Конечно, не все они толкают на войны, есть среди них и те, что способствуют укреплению дружбы и доверия.

На мой взгляд, в польско-российском историческом споре есть некоторая неточность. Спор этот начался еще во времена Ивана III, и основными сторонами в нем были Московская Русь и Великое княжество Литовское. Ну а после того, как литовские великие князья получили польскую корону, а литовско-русское население — их вотчины, оно стало все более и более полонизироваться, спор этот превратился в спор между Польшей и Россией. Даже во времена разделов Польши большая часть шляхты все еще мыслила категориями Великого княжества Литовского, — государства давно переставшего существовать и исчезнувшего с политической карты Европы.

Пушкин в своем замечательном стихотворении, посвященном ноябрьскому восстанию, писал именно о реванше Литвы. Пилсудский в начале двадцатых годов, по мере того как польские границы продвигались на Восток, также пытался возродить единство земель бывшего Великого княжества, не зависимого от варшавского правительства и Сейма. Но после поражения под Киевом ему пришлось оставить эти попытки.

Описанный мною ранее спор с Ксаверием Прушиньским как раз и заключался в том, что он готов был во имя дружбы с Россией зачеркнуть великолитовские традиции нашей истории. Я же считаю, что эта традиция была и есть органичной частью того, что я называю родиной.

Сейчас возрождение Великого княжества Литовского, казавшееся таким возможным в 1919 году, отошло в прошлое. Но на повестку дня стал вопрос независимости Украины, Белоруссии и Прибалтийских государств. И трудно сказать, как эта проблема отразится на советско-польских отношениях. Да и сама Польша, вышедшая из огня Второй мировой войны, это уже не Польша Пилсудского, она уже не является носителем великолитовской традиции.

В течение последних двухсот лет польский народ многое претерпел от России. Но следует и признать, что множество поляков до самой Первой мировой войны жило в России, любило русских женщин, участвовало в промышленном и культурном развитии страны, многие из польских офицеров дошли до генеральских званий в русской армии, немало польских ученых преподавало в российских университетах и т. д. Я сам принадлежу к поколению, прошедшему через русскую школу, и знаю больше стихов Лермонтова и Пушкина, чем Мицкевича и Словацкого. И хотя еще школяром я стал участвовать в польском национальном конспиративном движении, был полностью захвачен идеями Пилсудского, я все же не потерял любви к русскому народу, искусству и литературе.