Лезвие бритвы (илл.: Г. Бойко, И. Шалито) - Иван Ефремов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рамамурти говорил об идеале женской красоты, рожденной издавна Индией — страной, напоенной плодотворным зноем солнца, влажным дыханием могучих ветров моря. Влажная земля рождала неистовое буйство жизни, неодолимо стремившейся к солнцу и небу, быстро расцветавшей и наливавшейся силой. Тропическая природа, порождая изобилие растений и животных, так же быстро и беспощадно убивала в убыстренной смене поколений, ускоренном круговороте рождений и смертей. Оттого образ Парамрати отличается от современного, когда городская жизнь оттолкнула человека от верного чувства прекрасного, возникавшего в единении с природой.
А в Древней Индии скульпторы и живописцы были едины в своих стремлениях. Красные фрески пещерных храмов Аджанты с их черноволосыми узкоглазыми женщинами, фрески Танджоры, скульптуры Матхуры, Санчи, Кхаджурахо и Конарака. На весь мир прославилась скульптура якши из ступы Санчи — поврежденный изуверами торс женщины, изваянный в первом веке до нашей эры. Он был украден из страны во времена английского владычества и продан в Бостонский музей в Америке. В Америку же попал бюст амазонки — йогини из храма шестидесяти четырех йогиней в Мадхья Прадеш.
Рамамурти так живо описал эту статую с широко раскинутыми руками, гордо поднятой головой и очень высокой, словно рвущейся вперед грудью, придавшей всей фигуре ощущение полета, что Тиллоттама увидела ее круглое лицо с узкими, длинными глазами, маленьким полногубым ртом и знаком огня между четкими бровями…
Йогиня-ведьма, спутница Кали, обычно ассоциируется с рыжеволосой женщиной, которая берет себе любовников из смертных, но убивает их в жертву черной Дурге. Это очевидный отголосок каких-то чрезвычайно древних и темных тантрических обрядов матриархата.
Даярам рассказывал о великолепной Врикшаке — нимфе дерева, о чете летящих гандхарвов необыкновенного изящества в Гвалиорском музее, о статуе женщины с чашей в музее Бенареса, принадлежащей матхурской школе и очень похожей на участницу элевзинских празднеств Эллады, о древнейших статуях якши в Матхурском музее.
Даже здесь, вот там к северу, есть загадка — в храме Сурья, построенном Читрагуптой, статуя бога в святилище изображена в высоких сапогах, которые носили только древние пришельцы — арии.
Заметив взгляд, брошенный Тиллоттамой на плоские золотые часики, Даярам сказал:
— Я задерживаю вас, но мне хочется еще поделиться с вами впечатлениями о современной картине, которая перекликается с образами прошлого. Ее создатель — художник Метхарам Дхармани. Это «Туалет Парвати» — утреннее одевание богини на дворе небольшого храма в прозрачном воздухе на фоне голубовато-серых холмов, таких же, как эти,— Даярам показал на тонувшие в знойной дымке горы Виндхья.— На картине вдали снеговые вершины, а в узких долинках у храма — пирамидальные кипарисы. Одинаковая радость разлита в природе и гибких, прекрасных, полуобнаженных телах Парвати и ее прислужниц. И вся картина в ее светлой гамме красок звучит как утешение.
— О, я почти вижу ее! — воскликнула Тиллоттама.
— Женщины там очень похожи… на вас. Особенно смуглая девушка, стоящая с подносом справа.
— Я не видела картины и не могу судить,— чуть недовольно поморщилась Тиллоттама.
— И не только на той картине. Здесь недалеко есть изваяние девушки, которая могла бы быть вашей сестрой.
— Сестры бывают очень разные,— Тиллоттама искоса взглянула на художника.
— Вы не верите? — Даярам почувствовал легкое головокружение.— Вот он, этот храм, совсем рядом.
Тиллоттама озабоченно посмотрела на часы, потом решительно повернулась.
— Пойдемте, только очень быстро! — Она подошла к краю платформы и сказала несколько слов на урду своему провожатому.
Тот буркнул что-то и поплелся за молодыми людьми, держась в некотором отдалении.
Через несколько минут они стояли в галерее святилища Вишванатха перед статуей сурасундари. Из груди девушки вырвался крик восхищения.
— Если я правильно поняла ваш рассказ,— сказала Тиллоттама после продолжительного молчания,— то эта апсара не такая, как женщины в Карли.
— Значит, вы правильно поняли. Две тысячи лет назад скульпторы, стараясь сделать свои идеи понятными для всех, шли по пути усиления, подчеркивания того, что они считали прекрасным. Их волшебство заключалось в том, что созданные ими изображения не утратили красоты и кажутся полными жизни, а это может быть только при великом мастерстве и верном понимании. Смотрите, ваша сестра живет! О боги, как вы обе прекрасны!..— И, повинуясь внезапному порыву, художник до земли склонился перед Тиллоттамой, отпрянувшей от него в изумлении.
— Пора идти, меня ждут. Я очень благодарна вам, муртикар. С вами оживают древние храмы и прошлое сливается с настоящим.
— Мы еще не знаем, как много интересного в храмах нашей страны! Я только прикоснулся к их изучению. Вот если бы здесь был мой учитель, профессор Витаркананда!
— Странное имя, звучит как псевдоним йога.
— Это и есть псевдоним, под которым он пишет свои литературные произведения.
Она снова взглянула на часы.
— Но профессора нет с нами, и для меня достаточно ваших познаний. Мне они кажутся безграничными.
— Так позвольте…
Вместо ответа она подняла обе ладони перед собой и сцепила указательные пальцы, затем согнула пальцы правой руки, оставив большой выпрямленным. Это были обычные мудра — жесты рук в танце, и Даярам легко прочитал их.
— Как, вы отказываетесь? — огорченно спросил он.
— Жест сикхара имеет значение не только отказа.— Ее тонкие пальцы быстро замелькали, два вниз, три наперекрест.
Художник перестал понимать их смысл. Тиллоттама рассмеялась, склонив голову и блестя своими колдовскими глазами.
— О мой ученый друг, оказывается, есть вещи, которых и вы не знаете. А это всего лишь знаки влюбленных по нашему древнему канону любви — Камасутре! Я показала вам, что хоть и трудно, но я буду здесь, в сикхаре, завтра, после того как солнце станет на западе. Не я виновата, у древних не было точного времени. Ну, а мы с вами живем в двадцатом веке и добавим — в пять часов. Хорошо?
Рамамурти с восторгом согласился и, выйдя на балкон галереи, следил за гибкой фигурой в черном сари, торопливо сбежавшей по боковой лестнице и скрывшейся за кустами вместе с угрюмым провожатым.
Даярам едва дождался следующего дня. И опять Амрита-Тиллоттама была в том же простом черном сари, и дешевые «народные» браслеты из кусочков зеркала ослепительно горели на солнце, придавая ее гладким бронзовым рукам почти грозную красоту украшенной звездами богини. Она шла быстро, даже бежала и чуть запыхалась, но на этот раз позади не плелся неприятный телохранитель.