Собрание сочинений в десяти томах. Том 3 - Юзеф Игнаций Крашевский

не соберем, сколько они требуют, заплатим половину, скажем, что больше не нашли… Попросим отсрочки.

— Половину! — подтвердил Зудерман. — Они жадны, возьмут и половину; а пока дождутся остального, их уж и след простынет.

— Ну, ладно и так, — сказал Герман, — а теперь держите язык за зубами и кланяйтесь низко до земли, пока их черти не унесут отсюда.

— Зудерман, — прибавил Альберт, — поедет в Сандомир уговаривать мещан, чтобы они поступали так же, как мы, и подчинились князю Опольскому. Генриха я пошлю в Сонч, может быть, и он к нам примкнет.

— С сандечанами ничего не выйдет, — заметил Хинча, который предвидел больше осложнений, чем другие. — Я бы советовал их не трогать — это наши враги. Если Краков пойдет направо, то они уж, наверное, свернут влево. С ними не выйдет ничего хорошего.

Но Альберт, который считал себя умнее Кечера, пожал плечами.

— И в Сонче есть наши, — коротко отрезал он, — мы столкуемся. А если бы их не было, мы поселим их умышленно. На Сонче мы могли бы держаться, да не забудем и о Познани, надо отвоевать ее у него.

Широко задуманный план заговора ослепил господ советников и окрылил их горделивыми надеждами.

Альберт показался им как раз подходящим человеком для борьбы с маленьким князем.

Они смотрели на него с уважением, как на своего пана и князя, догадываясь, что то, что он только что высказал, должно было давно уже сложиться в его душе, но теперь созрело и обнаружилось в надлежащий час. Им уже мерещилась новая жизнь.

Войт Альберт, оглядев собравшихся, заметил на всех лицах выражение почтения и веры в себя. Один только Хинча Кечер устремил глаза в пол и что-то обдумывал, но не решался высказаться перед всеми.

Герман крепко пожал руку Альберта, его примеру последовал Пецольд из Рожнова, а Зудерман заранее улыбался в надежде, что поляков всех вырежут, и тогда начнется чисто немецкое царство. В эту минуту войт Альберт был действительно королем и повелителем города, и все готовы были подчиняться ему.

Еще раз наказав собранию осторожность и молчание, Альберт распустил своих единомышленников.

III

В шинке при пивоваренном заводе на Гродзской улице, недалеко от рынка, продавалось пиво собственного изделия, славившееся своей густотой и крепостью, и те, кто побывали с Локотком в Гданьске и попробовали тамошнего черного, как смола, густого пива, утверждали, что шелютинское пиво было не хуже.

Что он там примешивал, как варил его и чем приправлял, что оно было так вкусно и никогда не кисло, а, напротив, постояв, становилось еще вкуснее, это было его тайной. Сам он выделывал солод, собственными руками приготовлял закваску, и никто не знал его секрета. К Шелюте приходили и те, что посещали городскую пивную. Шинок его имел еще ту выгоду, что тут же помещался мясник, который приготовлял различные мясные кушанья. Здесь можно было и хорошо выпить, и вкусно поесть. В главной горнице всегда горел огонь, и две служанки с веселыми шутками суетились около котла и очага. Шелюта всегда старался, чтобы хоть одна из них была молодая и красивая, так как знал по опыту, что это еще улучшает вкус нива.

Здесь было всегда весело. Одним из постоянных гостей Шелюты был некто Чемостка, который был известен всему городу, а раньше и замку своими шутками. Без него не обходилась ни одна веселая беседа.

В то время люди веселые, особенно забавники и шуты, были в большом почете, и в каждом городе, при каждом княжеском или магнатском дворе были свои любимцы, оживлявшие и развлекавшие гостей на пирах и собраниях. Поэтому и мы должны изобразить их. Они являются необходимой принадлежностью картины того времени.

Чемостка был притом особенный шут, он смешил не только словами, но и всей своей особой. Его руки, ноги и голова двигались не так, как у всех людей, но были выворочены, как у куклы, и так сгибались, что казалось, вот-вот он разлетится в куски. Он был непомерно худ и длинен, лицо у него было вытянутое и вечно смеющееся. Он ни одного шага не делал по-человечески: то выбрасывал вперед ноги чуть не на сажень, то вытягивал руки вверх или выделывал ими какие-то необыкновенные движения. Кожа на его голове двигалась, как будто была чужая, он умел шевелить ушами, каждым — отдельно, а когда строил печальную гримасу, можно было лопнуть со смеха. Родом он был поляк, но при дворе Лешка Черного выучился говорить по-немецки и шуточки свои говорил, по желанию, по-польски или по-немецки. Случалось ему и латынь коверкать, чтобы показать, как он был умен.

Достаточно было взглянуть на Чемостку, и вся его фигура невольно возбуждала смех.

У Шелюты его знали все, гости над ним потешались, и очень может быть, что премудрый пивовар нарочно кормил и поил его, чтобы он не ходил в другое место. Случалось, что и гости бросали ему деньги, чтобы побудить его к новым шуткам.

Чемостка пел петухом, изображал разных птиц и животных и так умел передразнить манеру и голос каждого человека, что люди просто диву давались. Среди поляков он издевался над немцами, среди немцев вышучивал поляков… даже ксендзам не давал он пощады и так ловко подражал их пению, как будто учился у них. У Чемостка был здесь свой угол на лавке, и когда ему нечего было делать, он усаживался так, что поднятые кверху колена закрывали ему лицо, а руками он охватывал их. В таком виде он казался совсем маленьким, сокращался на две трети своего роста. В таком виде он отдыхал и даже спал, и казалось, он держит свои ноги для того, чтобы они не убежали от него.

Платье на нем было, вероятно, то самое, которое подарила ему княгиня Грифина, все оно было в заплатах, полинявшее и вытертое. На голову и плечи он набрасывал что-то вроде капюшона коричневого цвета, предохранявшего его от холода, и так ходил по улице. Монахи сердились на него за этот капюшон и не раз пытались сорвать его, но длинные ноги помогали ему уйти, а у Шелюты были такие уголки, где никто не мог бы добраться до него. Случалось, что он прятался между бочками с пивом на заводе.

Городские советники редко удостаивали своими посещениями пивную Шелюты, а шляхта избегала кабачка под ратушей, но и там, и здесь бывали исключения. Служащие в замке и воины охотнее заходили к Шелюте, и Мартик, как мы уже знаем, был здесь частым гостем.

Из мещан приходили сюда те,