Белая борьба на северо-западе России. Том 10 - Сергей Владимирович Волков

нами лайбе. Навроцкий служил в полку Городской охраны и очень деятельно работал в организации П.П. Дурново. Однажды он был арестован. Арест произошел на улице, так как власти, боясь семеновцев, не решились его задержать в казармах. Во время пути на Гороховую, 2, сопровождавший его комиссар зашел в лавочку купить папирос, поручив Навроцкого охране красноармейца. Ударом портсигара по затылку Навроцкий оглушил последнего, бежал и скрылся в казармах. Солдаты заявили, что не выдадут его, а через три дня он вместе с членом нашей же организации Неведомским бежал в Финляндию. По приезде в Северный корпус он был снова назначен в Семеновский полк, принял команду пеших разведчиков и уже в чине штабс-капитана был убит под Царским Селом и похоронен вместе с графом Павлом Шуваловым в ограде Гатчинского собора. По отношению к советской власти семеновцы держали себя аполитично и в частичных выступлениях против власти рабочих и матросов участия не принимали, сохраняя себя для более решительного момента, то есть до появления белых под Петроградом. Состав полка тщательно подбирался, комплектовался из кадровых солдат или людей, безусловно антибольшевистски настроенных. Но к весне 1919 года полк был сравнен с прочими советскими полками и был принужден выделить несколько маршевых рот, которые ушли на Восточный фронт и, вероятно, полностью перешли на сторону Колчака. Вследствие этого физиономия полка сильно изменилась, хотя полк внешне и сохранил свой антибольшевистский дух. К моменту перехода полка к нам в нем числилось до 3 тысяч, но, по заведенному в то время порядку, солдаты были опрошены о желании служить в наших рядах. Желающих оказалось не так много, и в общем полк оказался немногочисленным и избалованным стоянием в столице. Впоследствии из отказавшихся сражаться с красными был сформирован третий батальон полка, но до конца он был слабее первых двух, так как солдаты все время вспоминали о своем первом решении не воевать с красными. Выступив из Петрограда, Семеновский полк был отправлен в деревню Выру близ станции Сиверская. В тот же день отправил делегатов к нам, и, перерезав всех своих комиссаров и коммунистов, семеновцы перешли к белым.

В Терпилицах мы простояли два часа. Там происходило типичное для Северного корпуса совещание начальников. Кроме Алексеева, Зайцева и меня, прибыл командир конноегерей ротмистр Грюнвальд (кавалергард), принявший полк от полковника Бибикова. От штаба графа Палена была лишь общая директива, а не приказ. Предстоящие действия, по заведенному порядку, решали по сговору между собой начальники отдельных частей. В Терпилицах я получил двух конных разведчиков от Семеновского полка, так как иначе, будучи единственным конным во взводе, я никак не мог справиться со сложной задачей артиллерийской разведки и руководства стрельбой, притом при отсутствии вполне действующих телефонов. Один из них, Званцов, до моего ранения оставался при мне вестовым. Это был сильный и смелый солдат, бывший пехотный разведчик. Далее наш отряд двинулся через Канарщину на Артюшкино, где оказался пост батальона капитана Ставского. Полковник Алексеев со мной выехал вперед.

Положение на участке было неважное. За этот день красные успели занять деревню Ольхово, чем поставили в крайне затруднительное положение Волынский полк, оборонявший деревню Клопицы от непрекращающихся атак красных, половина Клопиц сгорела, зажженная огнем противника. В близлежащих деревнях, куда бежали погорельцы, стоял рев баб и детей. Деревни Брызголово и Гомонтово были тоже заняты, и цепи красных подходили к Негодицам.

Вечером приехал Перемикин и вызвал меня к себе. Небольшого роста, худощавый, с цыганскими чертами лица, негромким и как будто простуженным голосом он отдавал приказание и намечал предполагаемую операцию – занятие деревни Ольхово. Он вдавался во все подробности и часто ими увлекался. О характере действий артиллерии он не имел никакого понятия, но всегда принимал во внимание все мои возражения. Он был сторонником неожиданных действий, а потому его излюбленным временем для боя была ночь. Крайне бережливый по отношению к своим солдатам, он требовал того же от командиров рот, заставляя их вдумываться в задачу, и был врагом неоправданных результатом дела потерь. Может быть, его бережливость была причиной, отчего он в своих приказах так увлекался подробностями, а быть может, и пристрастие к формам тактических действий. Пришло донесение о занятии красными деревни Негодицы, наши части отошли на Буяницы – Чирковицы. Все это еще больше ухудшало наше положение. Перемикин принял энергичные меры: приказал немедленно выступать Домогацкому, а конным разведчикам собирать по лесу разбежавшихся людей батальона Ставского. Скоро их набрали человек 30, часть из них приказано было отвести в Волосово на предмет отправки в «штаб Урицкого», то есть на тот свет, так как выяснилась их пропаганда в пользу красных.

Вся ночь прошла в ожидании донесения от Домогацкого. Против нас было тихо, справа у волынцев изредка разгоралась сильнейшая ружейная и пулеметная стрельба. Под вечер слышен был бой в стороне Буяницы, как оказалось, Ставский отбивал атакующих его красных. Под утро затрещали выстрелы в направлении деревни Негодицы, но скоро и там все стихло. Наконец, на взмыленной лошади прискакал ординарец от Домогацкого и сообщил о занятии без потерь с нашей стороны деревни Негодицы и взятии 7 пулеметов.

Весь следующий день семеновцы тщетно атаковали Ольхово, но, потеряв несколько человек, отошли. Я попросил Перемикина о переводе меня на другой участок, так как ввиду лесистой местности действия артиллерии здесь были невозможны, стрельба же по карте без приборов была просто немыслима. Около часа ночи через Поддубье – Стойчино прибыл в Негодицы. Соединившись со взводом 2-й батареи Псковской артиллерийской бригады, стал на позиции у деревни Гомонтово. Командир батареи капитан Тенно сообщил мне, что в артиллерийском деле то же, что и в пехотном: запасов амуниции, снаряжения и снарядов нет. Кое-что ему удалось раздобыть при наступлении, запасных частей у него тоже не было, единственное, чем он мог меня снабдить, были ключи для постановки шрапнельных трубок, которых у меня вовсе не было.

По опушке мызы Гомонтово (имение моего последнего командира бригады барона В.И. Велио195), где у меня был общий с Тенно наблюдательный пункт, расположилась цепь батальона капитана Ставского. Этот батальон был спешно сформирован в Ямбурге из пленных красноармейцев. В Ямбург попадали самые отбросы из числа захваченных пленных, так как лучшие люди немедленно становились в наши ряды и оставались в ротах берущих их в плен полков. Худший же элемент отправлялся в тыл. Кадром батальона Ставского послужила конвойная рота, по офицерскому составу и подбору людей стоявшая высоко, она была разбавлена, как я говорил выше, совершенно непригодным и необученным элементом. Получилось крайне небоеспособное соединение – вся энергия начальствующих