Мрак - Юрий Никитин

— Так и сказал? — спросил Любоцвет недоверчиво.

— Слово в слово, — поклялся Ховрах. — Это ж наш воинский бог! Он и говорит по-мужски.

Холодное осеннее солнце зябко поднялось из-за края темной земли. Маленькое, съежившееся, оно сонно смотрело на мир, который уже заждался прихода зимы с ее метелями и толстым покрывалом снега.

Кречет завел долгий спор с Гонтой о кордоне между Куявией и Артанией, он знал много, но Гонта теперь сам держал свою дружину на кордоне, сталкивался с артанцами и в схватках, и в торге, знал их доводы, потому возражал умело, рассказывал и то, чего Кречету и не снилось. Привлеченные громкими голосами, к ним подъехали Любоцвет и Ховрах. У Любоцвета уши вытянулись от любопытства, глаза горели возбуждением. За прошлый день и ночь он так много узнал!

А Ховрах пожал плечами:

— Все говорят, что раздоры начались из-за земель Гога. Так и в старых хрониках записано. И волхвы тому учат детишек... Но я-то жил в детинце, знаю правду.

Любоцвет подпрыгнул, едва не упал с коня. Голос сорвался на писк:

— Расскажи! Ой, расскажи...

— Да что рассказывать, — Ховрах опечалено махнул рукой. — На самом деле все войны начинаются из-за баб. Жена царя Остапа тронулась на волховстве, все секрет вечной жизни искала... Тут стакнулась с Тарасом, братом Остапа. Тот тоже больше проводил времени с волхвами, чем в благородной охоте, травле зайцев или правлении царством. Люди начали шушукаться, а Остап вообразил, что жена ему изменяет... Однажды застал ее в башенке, где они голова к голове с Тарасом разбирали тайные значки на медных пластинках. Сдуру почудилось нивесть что. Он ее разрубил мечом, а потом и на брата кинулся. Тарас едва унес ноги. Тут и началась вражда...

Любоцвет слушал с раскрытым ртом. Спросил, едва дыша:

— А Славия почему ввязалась?

— А царь Славии Панас был добр и слаб. То одного жалко, то другого. Помогал тому, кто в этот момент кидался за помощью.

В глазах Любоцвета заблестела влага от великого сочувствия:

— Так вот из-за чего... Бедная женщина!

Лицо Ховраха омрачилось:

— И совершенно невинно пострадавшая.

— Да, — вздохнул Любоцвет.

— Уж мне-то известно, — сказал Ховрах с мрачной гордостью, — мне лучше всех известно, что с Тарасом они только разбирали тайные значки.

— Откуда известно? — спросил Любоцвет почти шепотом.

Кречет и Гонта вытянули шеи. Подъехали и другие воины, все прислушивались, толкали друг друга локтями.

— Потому что ее сердце принадлежало другому, — ответил Ховрах значительно. — Потому что душой и телом была с другим! Не с мужем, конечно... Как и ее сестра, жена Додона, ныне запертая в высокой башне.

Он пнул коня в бока и поехал вперед. Там одиноко маячил Мрак на большом черном коне. Любоцвет смотрел вслед, раскрыв рот. Во взгляде юного богатыря было великое почтение.

Воины ехали с сумрачными лицами. Все знали, что едут на верную смерть, но взгляд у каждого был тверд, а руки на поводьях не дрожали. Мало кто переговаривался, каждый больше думал о своем, вспоминал близких, перебирал прожитую жизнь.

Ховрах обогнал всех, конь под ним шел весело, а сам Ховрах внезапно заорал удалую песню. Он подскакивал на спине терпеливого коня как мешок с овсом, вид у него был веселый и беспечный. А песня была о будущем пире, где вина потекут не реки, а разольется море, жрать станут только на злате, на сребре пусть собаки едять, все будут топтать ковры, лапать толстых девок...

Гонта долго крепился, наконец кивнул Мраку:

— Поет!

— Поет, — согласился Мрак.

Гонта хмуро буркнул:

— И ты ничего не хочешь ему сказать?

— О том, что нас ждет?

— Да.

— А ему все равно. Он радуется каждому мигу жизни. А звону мечей тоже обрадуется как старой доброй драке.

— После драки можно проспаться, а после пира, что нас ждет, проснешься уже под лапой Ящера. Стоит ли ему класть голову?

— Думаешь, Додон его не пощадит?

Гонта оскорбился:

— Вроде не знаешь нашего царя!

Мрак долго смотрел в спину Ховраха. Тот без нужды горячил коня, сворачивал с дороги, срывал на скаку верхушки промерзшей за ночь травы, нюхал, с гнусным хохотом разбрасывал, передразнивая величавых волхвов.

— Ладно, — сказал Мрак наконец. — Мы отъехали уже далеко. Скоро и стены Куявии... Отправь его обратно.

— Не поедет.

— Придумай!

Гонта хлопнул себя по лбу, догнал Ховраха, возопил отчаянным голосом:

— Совсем забыл!.. Я должен отдать Медее важный наказ. Ховрах, будь другом. Скачи к ней, я черкну пару слов. Это очень важно!

Он вытащил из сумки сверток тонко выделанной телячьей кожи. Мрак с хмурым любопытством смотрел на непонятные значки. Гонта щедро рассыпал их по листу, свернул в трубочку, перевязал шелковым шнурком и залепил воском, что разогрел в ладони. Ховрах с неодобрением смотрел как Гонта для верности приложил перстень с печатью. Конечно, читать он не умеет, как и Мрак, но по дороге мог бы показать волхву...

— Это очень важно, — повторил Гонта настойчиво. — Скачи обратно! А мы будем ждать тебя здесь.

— Нет, — поправил Мрак, — впереди по дороге неплохая корчма. Там на постоялом дворе отдохнем, заночуем. И подождем.

Ховрах переводил ошалелый взор с одного на другого, наконец с великой неохотой принял свиток. На лице была горькая обида. Из-за корчмы, подумал Мрак насмешливо. Все-таки впервые за стол сядут раньше него.

— Только не разграбьте дотла, — предупредил Ховрах. — Я буду скакать обратно быстро! В глотке у меня будет сухо как в норе полевой мыши.

Конь под ним встал дыбки, развернулся на задних ногах и с места погнал таким галопом, что выбивал из промерзшей земли сухие комья. Гонта нетерпеливо тронул своего коня. Мрак спросил:

— Что ты накарябал?

— Чтобы Медея сразу поднесла ему такую чару! Ну, дабы сразу с копыт. А потом, когда очнется, чтобы толстые девки... он толстых обожает, чесали спину так, дабы только хрюкал. И чтоб все время подносили кувшины с вином. Это его задержит надолго. Очень надолго!

Они горько засмеялись. Копыта коней глухо и невесело стучали по твердой как камень дороге.

Оба за сотню шагов от постоялого двора уловили запах бражки, кислых щей. В воздухе было нечто бодрящее, что заставляет орать, петь, ввязываться в бесшабашные драки.

— Корчма, — определил Гонта с удовольствием. — Что без нее дороги?

— Что без нее жизнь? — засмеялся Мрак. — Этот мир от преисподней только корчмой и отличается. Убери корчму — и вместо нашего красного солнышка засияет черное.

Ворота были распахнуты настежь. Во дворе у коновязи обнюхивались кони, из щелей ковальни пробивались струйки дыма. Гонта с удовольствием посматривал на раскрытые двери. Оттуда доносились веселые песни, вопли, а аромат наваристого борща, вытеснив дрянной запах щей, потек навстречу как тяжелая душистая смола, разнежившаяся на солнце.