Одна отвергнутая ночь - Джоди Малпас

Я тут же исправляюсь. Один человек говорил.

— Что ты ей сказала? — спрашивает Миллер.

— Ничего.

Он отстраняется:

— Ничего?

— Ты сказал, чем меньше людей знает, тем лучше.

Его лицо искажается болью, и он прижимает меня к себе:

— Красивая, умная девочка.

Опускается тишина, вместе с тяжким бременем миллиона, вызывающих беспокойство, проблем. Их нужно решать, справляться как-то с ними, но прямо сейчас я просто не могу. Я просто счастлива прятаться от жестокого мира, в который нас бросили, оставаясь в безопасности и уюте, которые предлагает Миллер. В уюте, от которого я стала зависима.

— Я не проиграю, Оливия, — клянется он. — Обещаю.

Я не отстраняюсь от него, вместо этого согласно кивая, пока он решительно меня укачивает.

— Так, так, так.

От этого дерзкого приветствия в венах стынет кровь, и Миллер и я поднимаем головы. Мне не нравится то, что я вижу, и мне, определенно, не нравятся злобные черты на его милом лице.

— В подаренном мной телефоне мало пользы, Оливия, если ты не отвечаешь на него.

— Уильям, — выдыхаю, чувствуя, как тело Миллера подо мной наливается свинцом. Боже, Грегори, Уильям, тонна дерьма от Софии. Хуже ситуация стать не могла бы. Суматоха на грани взрыва, и напряженная враждебность, исходящая от Миллера, с приходом Уильяма совсем не снижает моего беспокойства. Всё очень быстро может стать очень страшным.

Уильям с телефоном в руке заходит в комнату, по дороге бросив быстрый враждебный взгляд в сторону Грегори. Бедный Грегори всё так же сидит у стены, растирая шею. Но появление бывшего сутенёра моей мамы быстро привлекает его внимание.

Я вдруг оказываюсь на ногах, Миллер выпрямляется в полный рост, фигура напряжена как у гориллы, готовой к нападению.

— Андерсон, — рычит он, обнимая меня и спиной прижимая к своему торсу.

Уильям сам себе наливает скотч, достав из недр шкафчика невысокую бутылку.

— Ты сказала, что позвонишь мне, Оливия.

Я игнорирую его замечание и, затаив дыхание, жду, когда Миллер с энтузиазмом спрыгнет с обрыва одержимости при виде человека, который не просто вмешивается, но ещё и переставляет его аккуратно расставленные бутылки. Он вот-вот потеряет самообладание.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю.

Уильям медленно отворачивается и наливает в стакан темную жидкость, после чего, понюхав, одобрительно кивает. Я чувствую, как ощетинился Миллер и знаю, Уильям, хоть и с другого конца комнаты, тоже это чувствует. Только он его игнорирует. Провоцирует. Ему известно об обсессивно-компульсивном расстройстве Миллера.

— Мне позвонил Миллер, — заявляет Уильям, как ни в чём не бывало.

— Звонил? — выплевываю я, выворачиваясь из его рук и оборачиваясь, чтобы взглянуть на него. Он пригласил Уильяма вмешаться?

У Миллера раздуваются ноздри, и он своим злым взглядом пригвождает меня к месту.

— Я думал, тебя похитили.

— Думал, меня похитили? — давлю я. — София? — Какого бы дьявола ей это делать? И зачем он звонил Уильяму? Миллер его ненавидит, и я точно знаю, что это чувство взаимно.

Его лицо совершенно спокойное, только в глазах плещется настоящий, дикий страх.

— Да.

У меня нет слов.

Не могу дышать.

А потом что-то ударяет меня, словно пуля в висок.

— Ты сказал Уильяму о том, что за мной следили? — Я готовлюсь к ответу Миллера, хотя и знаю, каким он будет.

Он кивает. Желание поднять руку и сорвать с шеи невидимую петлю слишком сильное, я понимаю, что тру горло, заставляя Миллера наклониться и схватить меня за запястья.

— Оливия? — хриплый голос Уильяма, по-прежнему полный неприязни, привлекает моё внимание. — Когда я говорю, что заберу тебя в определённое время в определённом месте, я жду, что ты будешь там. Когда я звоню, жду, что ты ответишь.

Требуется каждая капля оставшейся у меня выдержки, чтобы не запрокинуть голову и не завыть от отчаяния, даже с отсутствием признаком неуважения, Уильяма всё ещё реагирует на мою наглость. Мне плевать, особенно сейчас.

— Я не чёртов ребёнок, — шиплю, стискивая в хватке Миллера пальцы в кулаки. Я вырываюсь и отворачиваюсь от него. Вся тревога смыта дерьмовыми подробностями, которыми меня только что окатили.

— Ты должна была слушаться, — ласково говорит Миллер у меня за спиной, заставляя меня резко обернуться. У меня голова кружится от всех этих шокирующих событий.

— Чего? — кричу я. По его ледяному взгляду и неохотным словам могу сказать, его убивает признавать это.

Его руки безвольно висят по бокам, широкие плечи ссутулены, всё угрожающие черты вмиг исчезли. Ума не приложу, что с этим делать.

— Если Андерсон о чём-то просит, Ливи, ты должна слушаться.

Только я подумала, что меня уже ничто не сможет шокировать, и он говорит мне это?

— Он хотел забрать меня. Я была с тобой! И я должна слушаться? Типа, я должна была послушаться, когда он снова и снова говорил мне уйти от тебя?

Взгляд Миллера становится злым и обращается к Уильяму:

— Никогда не слушай, если он говорит тебе это, — шипит он.

Запрокинув голову, я смотрю в потолок, ища помощи и спрашивая себя, что и кого мне следует слушаться.

— С чего бы Софии, по твоему мнению, меня похищать? — С трудом верится в то, что из моего рта вылетают все эти вопросы. Знаю, мне понадобится дерзость, чтобы выжить с Миллером Хартом, но не чёрный же пояс или… я выдыхаю, из меня вылетает осознание. — Самозащита.

— Это необходимость.

— На случай, если одна из твоих ревнивых подстилок попытается похитить меня?!

— Оливия! — кричит Миллер, взбесившись, я же, вздрогнув, замолкаю.

В поле моего зрения вдруг появляется Грегори, и я на какое-то время концентрируюсь на нём: челюсть отвисла, глаза переполнены тревогой:

— Ушам своим не верю, — бормочет он. — Мы что, на съемках «Крёстного отца»?

Подойдя к дивану, закрываю глаза и опускаюсь устало, спиной прижимаясь к мягкой подушке:

— Только она не удерживала меня против воли. — Делаю вдох, пытаясь отыскать в сумасшедших сейчас мыслях разумные вопросы. — Связь со мной приведёт к твоему уничтожению. — Смотрю на него. — Так она сказала. — Если раньше её предостережение казалось абсурдным, сейчас спокойное лицо Миллера и говорящий взгляд сбрасывают на меня реальность. — Она… она… это пра… — Я останавливаюсь, собираясь с мыслями, и позволяю им сорваться робким шёпотом. — Она права?

Миллер кивает, разбивая мой и так уже рухнувший мир. Страх, затерявшийся за шоком и злостью, обрушивается на меня с новой силой и парализует. Желудок скручивается. Я слышу вдох Грегори. Чувствую, как напряжён Миллер. И я чувствую грусть… Уильяма.

Софии известны последствия ухода Миллера? Он закован в кандалы, и не только женщинами, живущими в паутине извращенных удовольствий. Мне плохо. Его уничтожение? Кто эти люди?