Каллиграфия - Юлия Власова

— Ах, если б у меня был мой телепортатор! — всхлипывала Джулия, чье свечение теперь поумерилось, позволив осоловевшему Туоно несколько прийти в себя.

«Не решетка, а настоящий кипятильник!» — ошалело бормотал он, нетвердым шагом бредя по камере и разглядывая волдыри на ладонях. И если бы сию минуту кто-нибудь выдвинул версию о столкновении с Землей кометы, о мощном извержении подводного вулкана или же о втором Тунгусском метеорите, Туоно без колебаний принял бы все три, запросто отметя любые факты, подрывающие их убедительность.

«Будь у меня телепортатор, — думала между тем невольница, — не удержали б меня эти стены! Не сидела бы я взаперти, и ни ключ, ни запор…»

Тут только она заметила, что кто-то ковыряется в замочной скважине ее тюрьмы, и, мерцая, на корточках подобралась к самой решетке.

Не сказать, чтобы Клеопатра когда-нибудь взламывала замки, но в данный момент действовала она столь тихо и осторожно, что грабители-дебютанты вполне могли бы у нее поучиться.

— Ты?! — прошипела Джулия, вытянувшись перед нею в полный рост. — Как ты посмела?!

— Стража разбежалась, хозяин велел не мешать. Я здесь, чтобы тебя спасти.

— Дуреха, не нужна мне такая свобода! Ты выставила себя на посмешище, ты принизила собственное достоинство, связавшись с извращенным убийцей. Ты называешь его хозяином. И после этого мне принять свободу из твоих рук?! Ну, уж нет! Я лучше приму смерть из лап этого мерзавца!

— У меня не было другого выхода, — воззвала к ее милосердию Клеопатра. — Моррис мог задушить меня, мог бросить на съедение псам, и не сослужила б я той службы, какая была мне предопределена.

— Так, значит, ты подлизывалась и стелилась перед ним…

— Из лучших побуждений, уверяю тебя!

— Из лучших побуждений?! — вскипела Венто. — Да где ты эту фразу успела выучить?! Бьюсь об заклад, в притоне своего хо-зя-и-на! Потаскуха, вот ты кто! Растленная, безнравственная плебейка!

— Ах, не надо так, прошу! — расплакалась Клеопатра, опускаясь на колени и едва удерживая пальцами нагревшуюся шпильку, которая играла роль отмычки. — Мой поступок низок и постыден, но Энгай бы оправдал… Он оправдал бы… Разве пожертвовать собою ради друга не есть высшая из добродетелей?

Она не решалась сказать «ради сестры», потому что Джулия ее отвергла, отвергла в порыве необузданной ярости, слишком рано и слишком уж поспешно впустив разочарование в свое сердце. И сейчас — это было видно по ее лицу — раскаивалась в опрометчивости, с какою вынесла африканке сокрушительный приговор.

Раскаленная дверь ее темницы со скрипом отворилась — проход был открыт, но Джулия не двинулась с места. Осознав, на какую жертву пошла кенийка ради ее спасения, какому риску подвергалась, спускаясь в катакомбы, девушка поначалу не могла придумать ничего, что умалило бы горе вызволительницы, которая, рыдая в голос, согнулась так низко, что еще чуть-чуть — и она бы коснулась лбом пола.

— Что у вас там происходит? — возмущенно прокаркал Туоно, не осмеливаясь приблизиться к заграждению и уж тем более высунуть оттуда свой любопытный нос. — Эй, кто-нибудь скажет мне, в чем дело? Куда подевался караул?

Его проигнорировали самым бессовестным образом, и, покинутый всеми, он агрессивно ударил ногой по алюминиевой супнице, так что она отлетела в дальний конец камеры, после чего рывками высвободился из пиджака, в котором становилось жарко.

А Клеопатра чувствовала себя так, словно ее исполосовали ножом; груз обиды клонил голову к земле. И вдруг к этой тяжести добавилась тяжесть гораздо более ощутимая: что-то горячее мягко опустилось на шапку черных, как смоль, волос и припекло кожу под лопаткой.

— Прости мне мою импульсивность, — проникшись ее страданием, проговорила Джулия. — Ты столько сделала для меня, а я… Тошно жить с таким характером, вот уж поверь!

Плечи африканки дернулись последний раз, рыдания стихли, и через несколько долгих минут она чинно распрямила спину, не зная, то ли улыбнуться, то ли вновь удариться в слезы. Ее голубые глаза подернулись туманом, губы подрагивали, и весь облик живо напоминал одну из картин Эжен Делакруа с изображением сиротки на кладбище, за исключением, разве, того, что сиротка была светлокожая.

— Значит, ты не злишься? — слабым голосом спросила Клеопатра.

— Злюсь?! Да это на меня следует гневаться! Сколько я непотребства нагородила! Уж и сама не припомню. Так стыдно! Но признайся честно, вы с Моррисом не…

— За кого ты меня держишь?! — изогнула брови негритянка. — До этого дело не дошло. А если б и дошло, я бы тотчас наложила на себя руки. Этакого позора вольным жителям Кении не стерпеть!

Туоно подглядывал за ними, насколько позволяла неостывшая решетка, и подслушивал с немалым интересом.

— Вот теперь моя душа спокойна, — сказала Джулия. — Иди ко мне, сестренка! Ты вела себя, как истинная героиня! Как шпион в стане врага. Да ты и была, по сути, шпионом.

Прорицатель-сикофант, который в принципе не выносил сантиментов, искривился, фыркнул, и, опомнившись, принялся звать охрану. Мало того, что девчонка нежничает с его «добычей», так она, по-видимому, собирается еще и удрать!

— Клео, не забыли ль мы о нашем старом друге? — спросила Венто, плутовато скосив глаза в сторону соседней камеры, обитатель которой топал ногами, надрывал глотку — в общем, вел себя отнюдь не благопристойно.

Клеопатра оценивающе оглядела погнутую шпильку для волос, не разжимая зубов, сказала: «Сей момент!» — и приступила к вскрытию замка. После всего, что ей пришлось пережить по вине Туоно, на ее непредвзятое отношение нечего было и рассчитывать. И дверь она отворила «ясновидцу» лишь затем, чтобы обрушить кулак на его плешивую макушку.

— Так вот, кто морочил мне голову, выдавая себя за прозорливца! — воскликнула Джулия, с величайшим презрением взирая на оглушенного. — Хорошо, что я не приняла его откровения за чистую монету! Клео, ты чего?

Африканка выглядела встревоженной, хотя явных поводов для тревоги не было. О том, чтобы вновь запереть заместителя в камере, она не хотела и слышать, а заметание следов так и вовсе назвала бессмысленным занятием.

— Мы попусту теряем время! — торопила она, настойчиво дергая Джулию за платье. — Замешкаемся — и сами не заметим, как сюда нагрянет Моррис!

В конце концов, та уступила, глубоко недоумевая, отчего разбежались охранники и отчего Туоно впал в немилость.

Скалясь от нестерпимой боли в висках, Люси лежала, на обтянутом кожей диване и бессознательно сжимала руками голову. Моррис решил испытать на ней какое-то из своих излучающих устройств? Что ж, такова расплата за неудавшееся покушение. Невдомек ей было, что Дезастро и сам порядочно исстрадался под воздействием жестких лучей, «генератор» которых пустился теперь наутек вместе с верной кенийкой. Оттенки заката были Люси не по нутру, веки отяжелели — словно свинцом налились, а из-за спертого воздуха она не могла, как следует, вдохнуть, что приводило ее в полнейшее расстройство.