Вечный зов (Том 2) - Анатолий Иванов

На лице Полипова отразилось недоумение.

- А я тебе одним примером это поясню, - усмехнулся Лахновский. - Вот ты насмерть затоптал несколько коммунистических фанатиков... как их? Засухин, кажется, фамилия одного. А других - забыл, давно Полина Сергеевна мне писала. Да не в фамилиях дело. Разве это не помощь? Сколько бы они вредных для нас дел наделали?!

Этот дряхлый Лахновский, этот старик говорил возмутительные вещи, против которых вдруг запротестовало все существо Полипова, а в голове его заметалось: да, с одной стороны, так, он их... с помощью Алейникова... Знает ли этот проклятый Лахновский про Алейникова? Знает, конечно, разве Полина не написала? Но с другой стороны, все это намного сложнее. С другой-то стороны - при чем тут он? Алейников это! Ну да, при его, Полипова, желании, можно сказать даже с его помощью. Но этого никто и никогда не докажет. Такое уж время. Вон Кружилин, даже Субботин - и те не осмелились бросить ему такое обвинение. А этот Лахновский... Наглец! Какой наглец!

Петр Петрович Полипов, кажется, забыл, где он находится, и, возмущенный, поднялся было, чтобы возразить ему. Но тут же напоролся на острые, неподвижные зрачки Лахновского, мысли, беспорядочно толкущиеся в мозгу, сразу исчезли. И он, вскочив, нелепо стоял, безмолвный, одной рукой опираясь о стол, другой о спинку стула.

- Ну, оправдываться хочешь? - выждав, проговорил Лахновский. - Говори. А я послушаю.

Но говорить Полипову было нечего, оправдываться, собственно, не перед кем и ни к чему. Постояв, он медленно и тяжко осел, стул под ним заскрипел.

- Вот, видишь... - На изношенном лице Лахновского проступило что-то живое. - Как говорится у нас, у русских, против фактов не попрешь.

- Вы... вы не русский. Нет! - неожиданно для самого себя, желая в чем-то возразить Лахновскому, бросил Полипов.

Прикрыв было сморщенные веки, Лахновский быстро вскинул их, посмотрел на Полипова с недоумением. И промолвил с грустной усмешкой:

- А вы, Петр Петрович?

Полипов хотел ответить утвердительно. Но не ответил, только снова, второй раз за сегодняшний вечер, вспомнил, как он когда-то бросал в лицо жене наполненные злобой и яростью слова, что он русский и ему ненавистна даже сама мысль, что русскую землю топчут иноземцы, что немцам никогда не победить России. И еще вспомнил, как Полина, слушая его, сперва насмешливо улыбалась, а потом, кажется, на лице ее появилось недоумение, какое-то беспокойство.

Полипов ничего не сказал, а Лахновский и не требовал ответа на свой вопрос, он, кажется, тут же забыл о нем. Он, по-прежнему сложив обе руки на трость, сидел неподвижно и смотрел в сторону, на закрытое, кажется, ставнями окно и занавешенное изнутри тяжелой шторой. Потом неглубоко вздохнул и произнес:

- Стар я, Петр Петрович... Вот что жалко. Умру скоро. Не увижу нашей победы.

- Какой? Немецкой?

Лахновский дернул веками, полоснул глазами Полипова.

- Нет... Гитлер - он дурак. Ах, боже мой, какой он идиот!

- Любопытно, - уронил Полипов, сдержанно усмехнувшись. - Объясните уж тогда, почему он...

Слова "дурак" и "идиот" Полипов произнести не решился.

- Что же... я объясню, - после непродолжительного молчания сказал Лахновский. - До июня сорок первого года это была самая могущественная сила в мире, способная перекроить мир. Страны падали перед ним, как трава под косой. Вся Европа стояла на коленях. Вся. Только Англия... Вы хорошо помните те события?

- Как же... газеты читал, - неопределенно ответил Полипов.

- Ага, - кивнул белой головой Лахновский. - Тогда знаете, что такое Дюнкерк. И вот представьте - по-моему, это не трудно представить, - что бы произошло, если бы тогда, в сороковом году, после разгрома французов и бегства англичан, Гитлер переправил бы свои дивизии через Ла-Манш и напал на Англию? Что, а? Сколько бы продержались англичане? Неделю? Две? Ну?

- Не знаю, - сказал Полипов.

- "Не знаю"... - буркнул недовольно Лахновский. - Очень бы недолго. Очень бы скоро немцы вошли в Лондон, как они входили в столицы всех европейских государств. Не было силы, которая могла их остановить. Не было, понимаете?! визгливо вскрикнул он.

- Д-да... пожалуй.

Лахновский будто удовлетворился этими словами, успокоился, только часто и торопливо дышал. Но потом и дыхание его стало ровнее и тише.

- Ну... вот. А теперь и подумайте. Сейчас Англия и Америка - союзники России. Второй фронт они не открывают, и я не знаю, откроют ли! Никто пока этого не знает. Но они - союзники России, помогают ей вооружением, продовольствием... не знаю, чем еще. Подумайте, говорю, с кем была бы сейчас Америка, эта могущественная страна, если бы Англия была под властью Гитлера, воевала на его стороне. А, с кем? Не с Гитлером?

- Да, да, возможно... - Полипов вытер опять вдруг выступившую на лбу испарину. - Вполне возможно. Потому что... все это логично вы...

Лахновский ждал этих слов напряженно, как ждет подсудимый приговора, и, чтобы лучше расслышать, даже вытянул в сторону Полипова длинную, жилистую шею.

- Именно, - произнес он удовлетворенно. - Именно логично. Америка неизбежно была бы на стороне Германии. И тогда бы... А теперь...

Лахновский низко уронил голову, коснулся лбом сложенных на трости рук и так застыл.

По-прежнему стояла глухая, гнетущая тишина. Над столом висела фарфоровая керосиновая лампа с абажуром, было слышно, как потрескивал за стеклом язычок пламени. "В лампе, видимо, не керосин, а бензин", - подумал Полипов.

- Невероятно, непостижимо... - простонал Лахновский, отрывая голову от сложенных на трости рук. - Как же мог Гитлер, опытный политик, так чудовищно просчитаться? А? Отвечайте!

- Я вам Гитлер, что ли? - обозленно сказал Полипов, - Как он мог? Он, видимо, боялся, что еще год-два - и Советский Союз станет ему не по зубам...

Произнеся все это, особенно слова "не по зубам", Полипов несколько смутился, даже испугался. "Черт его знает... оскорбится еще, проклятый старик", - мелькнуло у него. Но Лахновский лишь бросил коротко:

- Ну?

- Вы же знаете... Мы стремительно развивали индустрию, оборонную промышленность. Гитлер же это понимал.

- Да, может быть. Может быть... - Лахновский вздохнул теперь глубоко. - Ну и что? Пусть год, пусть два... Зато вся мощь Англии и Америки была бы в распоряжении Гитлера. Теперь же, после Сталинграда... И сейчас вот на курском направлении началось. Скоро нам из этого Шестокова придется, видимо, убираться. Вон партизаны обнаглели - под самой деревней шныряют. Бергера убили... Он, видимо, нужен был им живым. И я им нужен живым. Да, теперь жди нападения на самое Шестоково. Вот такие дела, такие дела, Петр Петрович...

Лахновский вдруг рывком выкинул из кресла свое тело, торопливо пошел, тыкая тростью в ковры, к противоположной стене, будто намереваясь с ходу проломить ее. Но у самой стены стремительно повернулся, пошел, почти побежал назад.

- Вот такие дела, Петр Петрович! - повторил он, останавливаясь возле кресла. - Нет, Гитлеру этой войны не выиграть. А это значит... это значит, что нам не выиграть вообще... в этом веке.

Помолчав, послушал зачем-то тишину. И в этой полнейшей тишине еще раз воскликнул:

- В этом веке!

Сел на старое место, нахохлился, будто его грубо и несправедливо обидели.

- Как это горько сознавать, Петр Петрович! Как горько умирать с этой мыслью!

Полипов, изумленный, ничего не мог сказать. Да Лахновский и не требовал этого.

За дверью, закрытой портьерой, послышался шум, какой-то скрип, напомнивший, что жизнь где-то там еще не кончилась, еще продолжается, жуткая и непонятная. Полипов повернул к двери голову. Портьера колыхнулась, и появился Кузин-Валентик в той же форме подполковника советских войск.

- Герр штандартенфюрер... - начал было он, но Лахновский досадливо махнул рукой:

- Сейчас. Подождите там...

Полипов понял, что этот тип явился в связи с его дальнейшей судьбой, распоряжение о которой скоро последует. "Какова она теперь будет? И чем все кончится?" - думал он, чувствуя подступившую к горлу тошноту.

- Да, плохи дела у немцев, коль они решились на крайности... на физическое устранение кого-то из советского руководства. Может быть, самого главного руководителя... - произнес Лахновский.

Губы Полипова побелели и сами собой открылись.

- Не может быть... Не может...

- Ну, все может быть. Я, впрочем, не утверждаю. Так, догадки. Да не трясись! Твоя кандидатура, к счастью для тебя, отпала... в связи с гибелью Бергера. - Он насмешливо оглядел Полипова, который в своей грязной гимнастерке с помятыми погонами был жалок и непригляден. - Да если б и не отпала, не прошла бы. Вон какие молодцы имеются, - кивнул он за дверь, куда вышел Валентик. - Такие пойдут на все. На все!

Последние слова он вытолкнул из себя с трудом, багровея от накатившего вдруг приступа удушья. Затем, дергая истертой, морщинистой шеей, долго кашлял, прикладывая ко рту выхваченный из кармана платок.

Не переставая кашлять, он вынул из другого кармана темный пузырек, высыпал из него на трясущуюся ладонь две или три пилюли, торопливо бросил их в рот.