Лавкрафт: Биография - Лайон Де Камп

Любопытно, что Лавкрафт, кажется, никогда не бунтовал против моральных устоев своей матери.

Что правда, то правда — некоторые фрейдисты доводят символизм до сомнительных крайностей, обнаруживая половые органы во всем вытянутом или пустотелом. Однако, принимая во внимание саму жизнь Лавкрафта и его позы, вышеупомянутые умозаключения вполне правдоподобны.

С другой стороны, Лавкрафт обладал исключительным воображением. Оно сводило воедино все виды потрясающих идей, из которых лишь незначительная часть содержала явный сексуальный символизм. Сам же Лавкрафт заметил: «…Забавно поразмышлять, как психологи будущего поняли бы чьи-нибудь рассказы. Без всяких сомнений, они нашли бы глубокий смысл в уходах Кларкэш-Тона от земной реальности, в разгуле убийств Боба с Двумя Пистолетами, да и в моих указаниях на космическую запредельность и путешествия в минувшие века в осыпающемся и населенном колдунами Аркхэме»[434].

В то время как Уилбур Уэйтли испускает дух на полу библиотеки Мискатоникского университета, тварь из верхнего этажа дома Уэйтли вырывается и начинает опустошать местность. Она плющит дома и пожирает скот и людей. Она невидима, и у нее множество ног, которые оставляют отпечатки словно стадо слонов. Армитейдж добывает дневник Уэйтли, повествующий о его оккультном развитии:

«Сегодня выучил Акло для Саваофа, которые не понравились, ответ идет с холма, а не из воздуха… Похоже, у того, что живет на верхнем этаже, будет верный шанс. Я могу увидеть его ненадолго, когда делаю вурский знак или дую на него порошком Ибн-Гази…»

Слова «Акло» и «вурский» происходят из повести Мейчена «Белые люди», в которой говорится о «буквах Акло» и «нечестивом вурском своде».

Армитейдж и двое бесстрашных коллег-профессоров отслеживают чудовище до холма с кругом из камней. Они делают тварь видимой, опрыскивая ее порошком Ибн-Гази…

«Данвичский кошмар» — один из лучших рассказов Лавкрафта, богатый на идеи и постоянно держащий в напряжении. Однако использование Лавкрафтом фонетического написания для отображения диалекта («Господом клинусь всимагущим, ни знаю, чиво он хочит и чиво сабираица делать») по современным нормам излишне. Писатели девятнадцатого века вроде Киплинга часто использовали этот прием, современные же приучены обращаться к нему весьма редко. Одна из причин этого — многие нынешние читатели освоили методы чтения с листа, и незнакомые комбинации букв сбивают их с толку.

Несколько лет назад по «Данвичскому кошмару» был снят одноименный художественный фильм. Хотя как развлечение он и неплох, но по воздействию он и близко не стоит рядом с оригиналом. По своему обыкновению Голливуд превратил Уилбура Уэйтли в обычного юношу и снабдил его девушкой, дабы обеспечить обязательную любовную сцену. Необъяснимые эпизоды и спецэффекты нагромождены один на другой так, что, должно быть, приводили в замешательство даже самого внимательного зрителя.

Райт купил «Данвичский кошмар» за двести сорок долларов — самой большой чек за литературный труд, который когда-либо получал Лавкрафт. Однако после завершения этого рассказа он не писал новой прозы более полутора лет — несмотря даже на то, что наслаждался некоторыми признаками успеха. Британская составительница антологий Кристина Кэмпбелл Томпсон отобрала три его рассказа, которые были изданы в 1927–1931 годах под выходными данными «Селуин энд Блант, Лтд»., Лондон. «Кошмар в Ред-Хуке» был напечатан в «Вам понадобится ночник», «Модель Пикмана» — в «Только при свете дня», «Крысы в стенах» — во «Включите свет!». «Зов Ктулху» был перепечатан в «Берегись тьмы!» (1929) под редакцией Т. Эверетта Харре для «Маколи Компани».

За некоторые эти публикации Лавкрафт получил небольшие суммы — в одном случае пятнадцать долларов. В других же случаях все деньги отходили «Виэрд Тэйлз», которым принадлежали все права. Хоть и запоздало, но Лавкрафт все-таки начал задумываться о подобных вещах: «Кажется, Райт однажды что-то сказал о „правах“ на мои рассказы, но я был слишком скверным и беспечным бизнесменом, чтобы обратить на это внимание».

Друзья Лавкрафта всячески убеждали его попытаться найти рынок для сборника рассказов. (Антология содержит рассказы разных авторов, а сборник — одного.) Дерлет рекомендовал «Авангард Пресс», которые издали кое-какие его работы. Ортон вызвался попробовать продать сборник.

Лавкрафт колебался. Помимо планов на антологию, Райт говорил и об издании сборника рассказов Лавкрафта. Поэтому Лавкрафт считал: «Все-таки я должен дать шанс первым издать сборник рассказов Райту. Он продолжает изъявлять желание заняться им, и он — несмотря на всю свою ограниченность — всегда был столь внимателен и честен в делах со мной, что меньшее, что я могу сделать, это предоставить ему право выбора первому…»[435]

На Лавкрафта всегда можно было рассчитывать, что он поведет себя по-джентельменски. Но из издательских планов Райта так ничего и не вышло.

Даже эти результаты не побуждали Лавкрафта к написанию новых рассказов на протяжении долгого времени. Прежде всего, его «призрачный» бизнес был весьма активен, хоть и не всегда прибылен. Поскольку он не мог сказать «нет» настойчивому клиенту, он был всегда занят. Он говорил Дерлету: «Не знаю, когда у меня будет время для нового рассказа». Сокращение капитала подстегивало его не ослаблять напряженной работы, но поскольку он не стал бы торговаться с клиентами или требовать с них оплаты, они продолжали злоупотреблять им. Поэтому, несмотря на весь свой труд, «призрачным авторством» он так и не зарабатывал на жизнь достаточно.

Вопреки всем своим стараниям уклониться от работы на де Кастро, он все — таки позволил ему убедить себя отредактировать еще один рассказ — «Электрический палач», опубликованный в «Виэрд Тэйлз» в 1930 году. Одна старая леди из Вашингтона, федеральный округ Колумбия, по имени Элизабет Толдридж уговорила Лавкрафта переработать огромное количество своих посредственных стихов. Она стала одной из его постоянных корреспонденток, отсылая ему кипы газетных вырезок.

Вопреки очевидному успеху с «Данвичским кошмаром» и антологиями, Лавкрафт был удручен своими перспективами. В поэзии, признался он мисс Толдридж, «мои поэтические способности были разрушены» чрезмерным подражанием «мистеру Попу, доктору Юнгу, мистеру Томсону, мистеру Аддисону, мистеру Тикеллу, мистеру Парнеллу, доктору Голдсмиту, доктору Джонсону и так далее. Мои стихотворения утратили все признаки самобытности и искренности, а единственной заботой было воспроизведение типичных форм и настроений георгианской обстановки, в которой, как подразумевалось, они и были сочинены».