Кесарево свечение - Василий Аксенов

Короче говоря, ребята, против вас вскоре будет объявлен тотальный джихад, а поскольку мне вовсе не светит описывать уничтожение ваших силовых установок, заводов в Тыве и Тянь-Шане и прочей вашей собственности, включая этот красивый небоскреб, а еще меньше меня греет персональное исчезновение моих литературных детищ, постольку я хочу сейчас поставить перед вами вопрос: может быть, мы объявим роспуск компании и займемся личными делами, то есть женитьбами, разводами, сценами ревности, рождением детей?

Как раз в этом месте мое выступление было прервано пронзительным сигналом тревоги. Дима Дулин включил свой монитор. Все увидели окруженного дулинской гвардией чернобородого человека с длинными, туго переплетенными косами. В глазах его застыло презрительное пресыщение объективированным миром.

– Опять человек-бомба, Дима, – доложил начальник охраны. – Называет себя Буса бен-Гунниб ибн-Хуттаперч, бродячий проповедник. Бомбу, конечно, первый раз в жизни видит. Что делать с ним будем?

– Разрядите бомбу и дайте ему ногой под жопу, – порекомендовала княжна.

– Видишь, Стас, мы уже ведем ту войну, о которой ты нам лекцию прочел, – сказал с улыбкой Славка.

– Это еще не та война, – возразил я.

Он пожал плечами:

– Будут бить, будем плакать.

– Мне нравится эта часть диалога, – сказала Наташка.

– Как в кино, – серьезно покивала княжна.

– Как в кино о кино, – добавил Герасим Мумуев.

– Бойтесь не столько бородатых хаджи, сколько голубоглазых норвежцев, – предупредил я.

– Аполлинарьич прав, – поаплодировала Юлью Ласка.

Я с благодарностью ей поклонился, тем более что в лапландском произношении это прозвучало как «Аполлинарьич брав».

Телескопов-Незаконный сверкнул своим цейсовским стеклом.

– Откуда ты знаешь норвежцев?

– У нас с ними общая граница, – парировала неувядающая северянка.

На мониторе снова появился старшой охраны.

– Бомбист дает показания. Прибыл сюда из Урус-Мартана через Риад и Осло.

Милая Никитина принесла свежий кофе с круассанами.

– Ну хорошо, Аполинарьич, а есть у тебя какой-нибудь положительный сценарий? – спросил Славка.

Я кивнул:

– Разумеется. ЦИРКС всегда, даже в самой безнадежной ситуации, предлагает позитивный вариант. Вот, вообразите, в кругах проблематично существующей высшей власти Запада, скажем в Эльденгуэрбильбермерском Клубе, о котором так любят поговорить большевики, ну, скажем, какие-нибудь сионские мудрецы принимают решение начать новую эру цивилизации. Постепенно уходит в прошлое век керосина. Корпорации начинают менять курс и открывают подвалы с замороженными проектами. Внедряется повсеместное производство водяных, спиртовых, картофельных, свекольных, табуреточных, а главное, чистых двигателей. Развивается революция транспортных средств, а самым главным достижением этого нового витка цивилизации становится воссоздание первопричинного воздуха.

В этих условиях становится возможным кардинальное перераспределение финансовой активности. Уменьшается мизантропия, увеличивается филантропия – иными словами, угасает то, что ты называешь «глобальным пердежом». Нищета уходит в прошлое. Возрождается Африка. Арабские страны и Норвегия принимают новый порядок вещей и перестраиваются на туристический бизнес. Остаток нефти используется для производства многочисленных вязких субстанций.

Естественно, при развитии этого утопического сценария вперед выйдет тот, кто начал первым, то есть «Эр-Гор». Ваш в равной степени мифический и пылкий крейсер будет почитаться как богиня Афина, а сами вы станете законодателями «воздушного общества», если, конечно, не ошалеете от непомерных доходов и снобизма.

– Ну что, ребята, мы не станем снобами? Уважим папашу Аполлинариевича? – вопросил президент.

И все охотно согласились: нет-нет, они не станут снобами, они предпочитают быть «воссоздателями воздуха» и спасителями человечества.

Значит, вы предпочитаете второй сценарий, милостивые государи и милостивые государыни? Я отошел от них на несколько шагов и обернулся. Все они стояли теперь плотной кучкой плечом к плечу, руки сложены на груди или уперты в бок; Мстислав и Наталья, Марианна и Герасим, Никитина и Мухаметшина, Дулин и Эссесер, Лелик и Юлью, а также – вот сюрприз! – и монументальный Василиск Бром с Софочкой Фамю, и все они смотрели мне вслед с полной серьезностью и непреклонной решимостью. Значит, вы отвергаете антиутопию? Вы уверены, что вас не взорвут всех вместе, не перестреляют поодиночке, не отравят, не выбросят из окна, не предадут забвению? Значит, вы намерены победить?

Я отошел еще на несколько шагов и снова обернулся. Они молчали и не двигались с места. В таком случае прошу расположиться для финального снимка; я вынул камеру из своей торбы. Они расположились; кто сел в кресло из толстого стекла, кто на край огромного стеклянного стола. Какаша со свойственным ей крайним индивидуализмом прыгнула на стол и теперь тихонечко отчебучивала чечетку. Никто не улыбался, даже она. Нужно запечатлеться! Увекове-читься! Все исчезает, даже все грандиозности, но ничто не пропадает совсем, если даже малая птаха может за-печатлеться, у-вековечиться, если образ ее отразится на слое эмульсии, как бы извлеченной из недр бездонной тайны.

За стеклянными стенами небоскреба из вечной московской хмари, из-за парных клубов теплоцентрали, на которой еще мой отец в 1914 году работал пятнадцатилетним подсобником, проявилось «редкое явление природы», московское солнце. Сильные лучи пронизали кубатуру конференц-рум, и мои модели, вся группа, как бы повисли в воздухе, не теряя непринужденных поз и серьезного выражения лиц. Камера тихо жужжала в поисках нужного фокуса. Славка, мое любимое детище, смотрел на меня со своей удлиненной губастой мордой, с вечной насмешкой правой носогубной складки (в чей адрес, в мой ли или в свой собственный?), со своими зенками, которых боялись все, кроме тех, кто их не боялся. Я щелкнул затвором; ну что ж, авантюрист Горелик, прощай!

Внизу весь холл был заполнен людьми с надписью ФСБ на спинах. На ступенях громоздилась рать средств массовой информации. Провели накрытого с головой плащом человека-бомбу, а за ним еще нескольких выловленных по горячим следам «агентов нефти». Меня обшмонали, прежде чем выпустить наружу. Долго крутили в руках алюминиевую коробку, в которой у меня были аккуратно разложены дневные порции лекарств. Кто-то из-за спины сказал, что этот отец похож на писателя, который по телевизору.

– Тебе, Максим Горький, отдыхать пора, а ты по таким местам ходишь, – сказал один сыщик.

Коробку вернули, попросили автограф.

Я вышел на набережную и пересек пронизанную лучами тень «Эр-Гора». Под ногами шлепала снежная слякоть. Кто-то догонял меня, слышались торопливые «шмяк-шмяк». Я оглянулся. Подбегала Наталья в распахнутом пальто из тройного слоя кашемировой шерсти.

– Стас, меня Славка послал вас догнать! Вы уходите, не узнав самого главного, что с нами случилось! Так нельзя, без этого все расползется по швам! – Она чуть не плакала.

Гранатовое зернышко

Мы пошли по набережной к гостинице «Балчуг-Кемпински». Там на втором этаже мы выпили чаю и съели по куску яблочного пирога. Потом побрели через Большой Москворецкий мост до Красной площади и там спустились в подвальный ресторан «Красная площадь, дом один», где съели уху под графинчик водки. Потом мы пересекли Манежную и зашли в добрый старый, нынче такой шикарный «Нац», выпили там коньяку, дальше поплелись все медленнее, все меньше замечая окружающее по Тверской, присели у бара в мексиканском заведении, перешли по подземному переходу на другую сторону, мимо изможденного гиганта Чехонте вступили в Камергерский, съели по расстегаю в ресторане МХАТа, где сквозь лакировку просвечивала на стене писательская надпись «Люблю я, братцы, МХАТ, когда он не мохнат!», вышли на Кузнецкий и на углу Неглинки спустились выпить пива в подвал для курящих ресторана «Елки-палки», а когда вышли оттуда, увидели, что началась пурга, и там паяцы с бубенцами на колпаках кружились в снежных вихрях, пока мы добирались до «Савоя», где нас ждала бутылка калифорнийского мерло, после чего на выходе нас уже встретила полная ночь; буря улеглась, но снег продолжал падать или, лучше сказать, ниспадать на нас крупными хлопьями.

Народ уже разобрался по своим телевизорам, и только в переходах рок-н-роллили ребята в древнеегипетских одеяниях, олицетворяя рекламу какого-то казино. Около Политехнического мы сели в рыдван 63-го маршрута, доехали до Яузских ворот и спустились в ресторацию «Старые стены». Там сидела в основном братва со своими телками, и все они уставились на нас, как будто мы явились сказать им что-то непосредственное, но мы на них не смотрели, а только ели пирожки и пили чай, после чего направились в сторону «Иллюзиона». И все это время она рассказывала мне то самое главное, что у них случилось и без чего никак нельзя закончить наше повествование.