Блистательные годы. Гран-Канария - Арчибальд Джозеф Кронин

одного на другого, судорожно поклонился, ни к кому конкретно не обращаясь, и последовал за агентом, как послушный щенок.

Когда он проходил мимо, Харви протянул руку и тихо сказал:

– Дайте мне сумку.

– Но, сеньор, – заикаясь, забормотал аптекарь побелевшими губами. – Мои медикаменты содержатся…

– Не бойтесь. Вы получите сумку обратно. Позже.

– Разумеется, сеньор. Не сомневаюсь. Но есть вопрос использования. Мне необходимо срочно использовать эти медикаменты. И это неприлично – отнимать их так поспешно! Люди нашей профессии, сеньор… мы должны соблюдать нормы морали, иметь хорошие манеры, вести себя учтиво…

Харви твердой рукой ухватился за сумку. Аптекарь обмяк, потом воздел руки и возвел глаза к небесам и, выдохнув одно-единственное слово, спасся бегством. Наступила тишина, громко хлопнула входная дверь, и тогда Джимми рванулся вперед, восторженно сияя.

– Боже мой, – вскричал он, – вот это бой! Я не пропустил бы такое за все золотишко Клондайка. Знатно ты его отдубасил, вышиб из него дух. Попортил его мордашку! Да я не видел драки красивее с тех пор, как чокнутый Джо уложил Смайлера. Ловко, ловко, красота! – Он зачмокал губами от удовольствия, торопливо выхватил из табакерки две понюшки подряд, потом бережно, оценивающе ощупал кровоточащие костяшки пальцев своего друга. – Слава богу, ничего не сломано. Нужно сильно постараться, чтобы отметелить такого твердолобого бычка. Ну и потрепал ты шкуру этому олуху, чуть не освежевал. Но он сам напросился, так ведь? И он это заслужил, так ведь? Ты сам-то как, все путем? Уверен?

– Все путем, – ответил Харви, подошел к столу, поставил на него сумку и открыл ее.

Как он и предполагал, в ней содержался вполне сносный набор инструментов и лекарств. Он защелкнул замок, подхватил сумку за ручки и направился к двери. Остановился на пороге, держась рукой за косяк, и бросил на Коркорана последний взгляд.

– Я пойду наверх, – сказал он. – А ты займись тут, чем сможешь. – И, повернувшись, двинулся по ступенькам в комнату больной.

Глава 21

Наступил полдень следующего дня. Коркоран находился в кухне, которую, сам того не сознавая, уже считал своей. Выщербленный глиняный пол, открытый очаг и высокий конусовидный потолок – так строили пятьсот лет назад, чтобы чад от жарко́го уходил вверх, – странным образом соответствовали натуре Джимми. Но даже на его невзыскательный взгляд помещение находилось в печальном запустении.

Сняв пиджак и жилет, он принялся за работу деликатно, как истинный джентльмен, – решил «все тут не вылизывать», а просто протереть «там и сям», «сбрызнуть водой» и неспешно почистить кое-какую посуду, после того как ее использовали в прошлый раз.

Он тихо насвистывал. Ему нравилась такая работа («чесслово, нравилась!») – она воскрешала воспоминания из прежней жизни. Была в этом месте какая-то природная простота, тешившая его самолюбие. Он был доволен. Внезапно раздался тихий звук. Джимми остановил работу и поднял глаза. В дверном проеме стояла маркиза, сложив на груди руки и неподвижно уставив на пришельца птичьи глаза. Он немедленно перестал свистеть и смущенно заправил рубашку поглубже за пояс – из соображений скромности. Затем потер подбородок тыльной стороной ладони и велеречиво нарушил молчание:

– Как-то вдруг тут стало жарко, вам не кажется? Ей-богу, мне не по душе, что вы застали меня в таком виде, без воротничка, а мы даже не представлены друг другу.

Все еще стоя в дверях, она спросила:

– Где Мануэла?

– Если вы про свою служанку, то она давным-давно сбежала. В общем, так мне сказали. Ну и грязищу она тут развела. Ужасная неряха, можно подумать, у нее вместо рук оглобли. Я очень стараюсь навести порядок.

Маркиза растерянно покусала тонкие губы:

– Но я не понимаю… Вы гость! Занимаясь уборкой, вы роняете свое и мое достоинство.

– Нет, что вы! Честный труд не может никого унизить, – хвастливо заявил Джимми и целомудренно поправил подтяжки. – Правда. Даже самого что ни на есть аристократа. А насчет остального, то разве Платон не говорил, что подобает одаривать милостями тех, кто в них нуждается?

– Я не прошу о милостях, – мрачно откликнулась маркиза. – Это Исабель де Луэго раздает милости. Но вы, без сомнения, человек благородный. А ваше семейство? Говорите, вы аристократ?

– Само собой, – вкрадчиво заверил Джимми. – Со стороны отца происхожу от ирландских королей. Могу рассказать вам родословную. Во мне течет кровь Бриана Бору[63], это наверняка.

Она издала короткое восклицание и засеменила навстречу гостю.

– В таком случае приятно познакомиться. Действительно, у вас манеры кабальеро.

Хозяйка устремила на него простодушный и вместе с тем проницательный взгляд. Джимми галантно ей это позволил, но через мгновение смущенно опустил глаза, вытер ладони о брюки и заявил:

– В общем, так говаривал мой папаша. Особенно, бывало, как хлебнет лишнего. Может, есть у нас такие великие предки, может, и нет. Но ирландец – всегда джентльмен, в какой бы семье ни родился. И покажите мне человека, который вздумает с этим спорить. Уж я задам ему трепку, как Харви агенту.

– Да, вы сражались, – пробормотала она. – Ваше лицо… неприглядное, зато мужественное… изрезано шрамами, как у матадора. Оно не располагает к себе. Но чувствуется, что у вас есть сердце.

Он переступил с ноги на ногу, безуспешно потянулся за табакеркой. Потом широко улыбнулся.

– Точно, сердце есть. Огромное, как корабль. Без него я бы далеко не уплыл.

– Вы познали несчастья. Да-да-да. Это как печать на вашей прекрасной некрасивости. Вас постигло достаточно бед, чтобы разбить сильное сердце. Но не огорчайтесь. Всему всегда приходит конец. Для вас, возможно, конец уже настал.

Заподозрив насмешку в словах маркизы, Джимми бросил на нее смущенный взгляд из-под клочковатых бровей:

– Сдается мне, и вы хлебнули горя в свой черед.

Маркиза улыбнулась, отчего на ее лицо легла сеть печальных, но все же лукавых морщинок.

– Иисус-Мария, – пробормотала она. – Не произносите таких слов при Исабель де Луэго. Знайте, ее окружают бесчестные люди. Или окружали. Все утрачено. Все распалось на части. Превратитесь в мед – и вас съедят мухи. Вскормите ворон – и они выклюют вам глаза. Дон Бальтазар – единственный, кто был верен. Но и он теперь мертв.

Джимми почесал в затылке, размышляя: «Дон Бальтазар. Сдается мне, этот был самой большой вороной в стае. И знатно дурачил хозяйку». Вслух он произнес:

– У вас кусок богатой земли, мэм. Ей-богу, стыдно смотреть, до какого разорения его довели. Мужчина – хороший мужчина, заметьте, – за год навел бы тут шик-блеск, как на корабле. Никто не предлагал бросить вам спасательный круг?

– Слова во рту – что камни в праще. Многие обещали, но никто не делал. Они не