Веду бой! Смертный бой - Федор Вихрев

Проходя мимо взлетки, Фил не удержался и щелкнул несколько кадров — бульдозеры растаскивали в стороны остатки какого-то сгоревшего самолета. Мы же с Марленом пристали к пробегавшему мимо солдатику.

— Стоять, боец! Это что за самолет?

В ходе непродолжительной беседы выяснилось следующее.

Псковских десантников кинули самолетами в Литву. Но, пока договаривались с литовцами насчет всяко-разных дипломатических условностей, танки Гота, не встречая никакого сопротивления, вышли к самому Вильнюсу. Хрен его знает, где в это время была вся литовская армия. На пикнике, наверное. В итоге, когда первый Ил-76 уже катился по взлетно-посадочной, его в упор расстреляли немецкие танки. Второй, благодаря охрененному мастерству летчика, сесть не успел. Ушел на высоту. Пришлось высаживаться в Риге. И уже оттуда форсированным маршем переться к Вильнюсу, который в этот момент уже атаковали части Калининградского фронта. В конце концов немцы засели в городе, словно под Сталинградом. Вильнюсский котел, ага. Интересненькое дело. А почему на штурм наши не идут? А оно это зачем? Наших бойцов класть — оно нам надо? Хватит с нас Грозного образца девяносто пятого года. Можно, конечно, этот самый Вильнюс раскатать в ровную площадку. Но, во-первых, сей град под защитой ЮНЕСКО. Типа исторический памятник и все такое. Ну, как обидятся юнесковцы да и к немцам присоединятся? Шучу я так нелепо. Извините. Самая главная причина — в Вильнюсе полно людей. Литовцев. И не только литовцев. Немцы ими как щитами прикрываются. Ну и кому хочется стать палачом детей и женщин? Собственно говоря, получили второй Беслан. С единственным отличием. Никаких от немцев требований. Сволочи, млять, эсэсовские… Ну, или вермахтовские. Какая разница между этими двумя сучностями? По факту — никакой. И не надо мне тут исторические лекции рассказывать. Что вижу — то и пою.

Когда подошли к зданию аэропорта, у меня зачем-то разболелась башка.

Пока мужики искали штаб, пошел искать аптечный киоск. К сожалению, аптекаря не было. Поэтому за родимый цитрамон расплатился звоном разбитого стекла витрины. На это мое преступление против чьей-то собственности никто не обратил внимания.

И вы будете смеяться, но в штабе, расположившемся на втором этаже здания, нас приняли буквально с распростертыми объятиями.

— Этого говнища мне еще тут не хватало! — загрохотал жутко знакомый бас.

Это нас так генерал-полковник Шаманов встретил. Да, сам командующий ВДВ. Сердце мое свалилось в пятки, и, наверное, только поэтому я сделал шаг вперед, опережая Марлена.

— Товарищ генерал-полковник! Не узнаете?

Твою мать… Ну и взгляд у него. Таким взглядом можно крепостные стены ронять.

— Кто такой?

— Это… Вы мне часы именные вручали второго августа. Помните, товарищ генерал?

— Часы? Какие еще, в задний бампер, часы???

— Вот… — дрожащей рукой я снял свои «Командирские» и протянул ему. Шаманов недоуменно повертел их. Перевернул. И прочитал надпись. Ту самую. «Лауреату литературного конкурса „ЗА ВДВ!“». Второй раз меня эти часы выручили. Первый раз, когда менты в Москве стопанули, когда я… Впрочем, неважно.

— Иванцов я… Который «Десантуру-42» написал…

— Итить твою кочерыжку, — задумчиво повертел часы Шаманов. — И что?

— Вот… Приехали… То есть прибыли для освещения боевых действий наших десантников…

Генерал поморщился. Подумал. Потом повернулся к офицерам, сгрудившимся вокруг большущего стола.

— Эй! Майор! Подь сюда! Тут тебе подмога пришла…

Майор… Ага… Генерал-майор! Маленький толстенький простывший заместитель по воспитательной работе. Он нам и поставил боевую задачу. Мля… Ну и зачем было переименовывать замполитов в замвоспиты? Кого мы сейчас будем воспитывать? Немцев, что ли?

А задача оказалась проще некуда.

Подготовить пропагандистское обращение к окруженным немцам. Как водится, мы сначала разорались:

— Леха! Ты у нас немец или кто? Вот и пиши своим брателлам!

— Марлен! А ты не это… Не уху ли ел? На себя посмотри, крымский ты татарин!

— Фил! А ты вообще заткнись! — заорали мы с шефом на Фила, который выцеливал своей «дурой» занятные персонажи для фоторепортажа.

Нормальная такая журналистская планерка.

В итоге нас выгнали на фиг. И хорошо, что выгнали. Мы спустились на первый этаж и обнаружили там почти не разграбленный «дьюти-фри». Не, оттуда, конечно, выносили время от времени какие-то ящики бойцы. Святое дело. Но и нам немного досталось от щедрот божьих. Лично я урвал бутылку рома. Марлен честно стыбздил вискарь, а Фил ограничился каким-то ликером.

— Люблю сладкое! — пояснил он, когда мы уселись на пол, среди каких-то раскиданных бумаг. За огромными окнами ревели моторами самолеты.

Я открыл бутылку. Нюхнул. Блин. Люблю я ром… Это я еще в студенчестве мечтал о нем, прочитав Ремарка: «Ром — молоко солдат». Я, конечно, вояка недоделанный, но кто откажется от халявного рома…

— Леха! Хорош пить! — рявкнул шеф. — Поехали.

Ну и поехали, чо думать. И никто из нас не бросал автоматы на бетонный пол. Орали, лаялись, отхлебывали, а пальцы оглаживали предохранители. Автоматы на автомате, да…

Аж два часа рожали идею. Непозволительно долго. Особенно для журналистов. Особенно для «выпимших» журналистов. Особенно для контуженых «выпимших» журналистов. Особенно…

Vor der KaserneVor dem großen TorStand eine LaterneUnd steht sie noch davorSo wollhn wir uns da wieder sehenBei der Laterne wollen wir stehenWie einst Lili Marleen…

— Дойчен камраден…

— Какие они тебе, ядрену …опу камрады?

— А мне как их называть-то?

— Геноссами, гы-гы-гы!

— Да иди ты!

Unsere beide SchattenSahün wie einer ausDas wir so lieb uns hattenDas sah man gleich darausUnd alle Leute sollen es sehenWenn wir bei der Laterne stehenWie einst Lili Marleen.

— He… А если так? Всю правду им рассказать?

— Ты бы поверил?

— Так они уже чего только не увидели!

— Леша! Человеческая психика имеет одну особенность. Объяснять происходящее в знакомых интерпретациях.

— Чо?

— Фил! Заткнись!

Schon rief der Posten,Sie bliesen ZapfenstreichDas kann drei Tage kostenKamerad, ich komm sogleichDa sagten wir auf WiedersehenWie gerne wollt ich mit dir gehenMit dir Lili Marleen.

— Слушай, а может, надавить на их сентиментальность?

— Это как?

— Ну, типа того, что пока вы тут сидите — наши войска подходят к Берлину и вовсю пользуют ваших фройлян?

— Ты бы после этого сдался?

— Хм… Нет, конечно.

— Надо к фройлянам добавить фрау и киндеров…

— Фил, млять!

Deine Schritte kennt sie,Deinen schönen GangAlle Abend brennt sie,Doch mich vergaß sie langUnd sollte mir ein Leid geschehenWer wird bei der Laterne stehenMit dir Lili Marleen?

— Вообще мыслей нет.

— Никаких?

— Только эренбурговские. Типа — убей немца.

— Не катит.

— Да…

Aus dem stillen Raume,Aus der Erde GrundHebt mich wie im TraumeDein verliebter MundWenn sich die späten Nebel drehnWerd’ ich bei der Laterne stehenWie einst Lili Marleen.

— Мужики! А если вот так?

— Хм… Спорно, Фил, спорно… Но… Пишем, мужики! Хотя бы попробуем…

«Немецкие офицеры и солдаты! С вами разговаривает генерал-полковник Владимир Шаманов. В десять утра завтрашнего дня мои парламентеры выйдут на ваши позиции. Я жду парламентеров с вашей стороны. Я не требую сдачи в плен. Я хочу, чтобы честь немецкого мундира не была замарана кровью мирных жителей. А кровь будет, если вы не выпустите их из города. Генерал-полковник Генрих Гот! Имею честь сразиться с вами. Как солдат с солдатом. Вынужден предупредить, что мы вооружены гораздо лучше, чем вы предполагали. Ваши солдаты прекрасно это знают. У вас есть три варианта. Опозориться, прикрываясь телами детей и женщин. Погибнуть честной солдатской смертью. Сдаться в плен, не потеряв лицо, но сохранив тысячи молодых немцев для процветания будущей Германии».

И вот этот бред Шаманов внезапно утвердил. А еще за ним слава ходила самого жестокого усмирителя Чечни. Просто второй Ермолов. А вот надо же! Более того, по предложению самого командующего ВДВ в текст еще добавили:

«Генерал-полковник Генрих Гот! После одиннадцати утра мы будем вынуждены сбрасывать на город продовольствие и медикаменты для мирных жителей. Я бы на вашем месте забрал бы все для своих солдат. Но я не на вашем месте. И я надеюсь, что вы благороднее меня!»

Да, кстати… В немецком, как и в русском. Вы и вы. Sie und sie. Такие одинаковые по звучанию, но разные по смыслу.

И вот эту хрень мы слушали, валяясь на травке около здания аэропорта и допивая трофейное бухло. А между сообщениями пела несравненная и ледяная Марлен Дитрих. А Фил ей подпевал, размахивая бутылкой: