В тебе моя жизнь... - Марина Струк

— Полноте, — ответил ему император. — Разве могло бы быть иначе? Ведь мы почти родные люди друг другу. Куда уж ближе — порой видимся каждый день и чуть ли не каждый час.

Подошло время получить благословение и идти в церковь, куда уже скоро должна была подъехать невеста и ее небольшая свита. Император взял в руки поданную адъютантом икону. Государыня заняла место рядом с ним. Анатоль медленно опустился перед ними на колени и склонил голову. Он попытался слушать слова благословения, но шум гнева, не умолкавший ни на минуту с тех пор, как его комердином[164] были произнесены те роковые для Воронина слова, заглушал их. Разве можно быть так жестоко обманутым? Так больно преданным? И кем? Той, которой он доверял безоговорочно. Ради которой смело шагнул бы и в огонь, и в воду без особых раздумий, если бы она только попросила.

Анатоль поднял голову и посмотрел на лик иконы, который словно с укором смотрел на него. Он будто напоминал, что завещал своим детям прощать все обиды, нанесенные вольно и невольно, но Воронин не знал, сумеет ли он преодолеть это, сумеет ли понять и простить ее поступок.

«…вы знаете теперь, насколько сильно я любила князя….» — крутилось в голове Анатоля раз за разом, и ему захотелось запрокинуть голову и завыть во весь голос от боли и тоски. Но он лишь улыбнулся в ответ на довольную улыбку императрицы и прикоснулся губами к лику. Мысленно он попросил при этом прощения у Создателя за то, что в минуту, когда у него на сердце должно быть легко и отрадно, он таит в себе лишь гнев и обиду.

Наконец церемония была завершена, и присутствующие медленным степенным шагом двинулись в дворцовую церковь, Воронин же поспешил к самому выходу из нее. Он намеревался встретить свою невесту прямо у дверей. Зачем? Он и сам не мог себе ответить. Но вот так ждать ее в церкви он не хотел. Рядом с ним прохаживались некоторые гости, чтобы быть в числе первых, кто увидит нареченную. Всем было любопытно взглянуть на тот шедевр, что по слухам сотворила модистка, а невеста лишь приукрасит своей прелестью. В церкви же при подобном количестве приглашенных это удалось бы далеко не всем.

Наконец к дворцу подъехали несколько экипажей, украшенных цветами и лентами. На этом настояла Анна Степановна, которой очень хотелось блеснуть в свете хоть и пышностью свадебного приема, то хотя бы убранством свадебного поезда да великолепием наряда и красотой невесты.

А невеста действительно была удивительно хороша. Великолепно сшитый наряд подчеркивал стройность стана (чему Воронин уделил немалое внимание), искусно уложенные волосы открывали взору хрупкость длинной шеи. Правда, она была бледна, да чересчур сильно сжимала руки, но это можно было отнести на счет волнения перед таинством.

Едва Марина вышла из кареты при помощи отца, то сразу же повернулась к нему и долго не отрывала взгляд. Анатоль тоже не мог отвести от ее глаз своего. Правда, со своего места он не мог разглядеть их выражение, но по ее позе он прекрасно понимал, насколько она напряжена. Пусть немного грешно, но он наслаждался ее волнением, ее нервозностью. О, она даже себе не представляет, как ему отрадно сейчас видеть ее страдания и сомнения!

Идти ли ей навстречу? Принять ли ее руку из ладони отца, который уже повернулся к нему и смотрел на него, явно недоумевая, чего он медлит? Анатоля на мгновение посетила мысль отказаться от всего этого. Прямо сейчас и при всех отказаться от венчания и оставить ее, эту обманщицу, тут прямо у распахнутых дверей в храм. Разве осудит его кто-нибудь, узнав причины подобного скандального отказа? Нет, ведь по всем моральным принципам он вправе это сделать. Но разве может Анатоль поступить так с ней? Разве позволит подвергнуть ее всеобщему остракизму и порицанию?

Как тяжело сделать выбор, который неизменно разрушит одну из жизней — либо ее, либо его. Чей позор будет тяжелее? Чья боль сильнее? Ее, когда он откажется от брака, когда ей придется открыть свой грех перед всеми? Или его — признать этого бастарда, вырастить как своего ребенка, дать ему свою фамилию, свой титул? Ему, а не собственному ребенку, который со временем может появиться в их браке. Как тяжело сделать этот выбор…

Анатоль с трудом отвлекся от своих мыслей и заметил, что Марина вдруг резко выпрямилась и еще пуще побледнела, словно прочитала его мысли. Он вспомнил о ее недавней болезни и вдруг испугался за нее. Неужели ей стало дурно? Неужели обморок? А потом спустя мгновение пришло осознание того, что происходило сейчас в его голове, и он усмехнулся. Он хочет стиснуть ладонями ее длинную хрупкую шею и придушить ее, и в то же время его столь сильно волнует состояние ее здоровья, что сердце заколотилось быстрее при виде ее внезапной бледности.

Анатоль легко преодолел те несколько шагов, что разделяли их с Мариной, и принял ее руку у Ольховского.

— Нас ждут уже, — он взглянул ей прямо в глаза. В эти дивные серо-зеленые глаза, которые могут быть такими невинными, когда скрывают ложь. — Готовы ли, Марина Александровна?

Она немного смутилась (или ему это показалось?) и коротко кивнула, еле слышно прошептав:

— Разве мы вправе сейчас переменить свою судьбу?

— Действительно, — согласился Анатоль с нареченной, горько усмехаясь. — Разве мы вправе…

Глава 27

Марине в ночь перед венчанием тоже не спалось, как и ее нареченному, как бы она не старалась провалиться в спасительные глубины сна, где только там она забывала о тяжелой реальности.

Только в этот раз в отличие от других ночей Морфей не спешил ее принимать в свои объятия. Она ворочалась в постели, сбивая простыни в комок, но глаз сомкнуть там и не смогла. Ее тяготило происходящее, совесть не давала покоя. Где-то в середине ночи Марина, осознав, что так и не сможет заснуть, поднялась с постели и принялась молиться у образов. Она просила простить ей ее грех, ее ложь, просила принести покой ее страждущей душе. Потом она забыла о своих тревогах и невзгодах и остаток ночи посвятила заупокойным молитвам о душе Сергея.

Наконец рассвело. Пришли девушки и принялись подготавливать Марину к венчанию, намеченному через два часа после утренней службы. Они сняли с нее ночную рубашку и помогли опуститься в принесенную ванну с горячей водой, потом принялись мыть ее тело и волосы с душистым ароматным мылом. Потом она сушилась, сидя у огня, а девушки доставали из чехла подвенечное платье, фату с венком из живых цветов (Марина тут изъявила стойкое желание иметь только живые цветы в венке) и воздушное кружевное белье, которое м-м Monique прислала в качестве подарка к предстоящему торжеству.