Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах. - Алексей Вышеславцев

Мы пошли гулять в ущелье, где промочил нас дождь; в деревне же его не было, и мы как нарочно ходили затем, чтоб убедиться, что действительно дистрикт Папара часто орошается дождями. Вечером, к чаю понадобился лимон; хозяин, канак, зажег факел и пошел в лес; видно было, как колеблющееся пламя освещало темную гущу дерев; он скоро воротился с сорванным лимоном.

На другой день утром мы пошли в школу. В полуразвалившемся домике, выстроенном несколько по-европейски, было человек тридцать детей, между которыми были и взрослые. Почти все без исключения курили сигары, которые канаки делают из местного табаку; они берут лист, высушивают его на огне, крутят и, обвернув листом тонкой соломы, курят. Три мальчика и две девочки стояли на коленях, и, не смотря на свое грустное положение, часто потихоньку переглядывались, с мимолетными улыбками. Между ненаказанными слышался смех, играли черные глазенки, раздавалось шушуканье, a иногда и звуки расточаемых ударов. По классу, из угла в угол, ходил высокий канак, вероятно блюститель порядка. Но вот вошла в комнату фигура одетая в черный подрясник, и все стихло; у фигуры в подряснике в руках был штопор. — не вместо ли указки, подумал я… Лоб этого господина был низкий; брови черные срослись вместе — верный признак упрямства; черные глаза ровно ничего не выражали а черные зубы между мясистых щек и губ гармонировали с узким лбом. Желая завести разговор по душе этого господина, я спросил его: много ли еще некрещеных на Таитиг? Он несколько обиделся: «Это не наше дело, отвечал он: мы здесь более занимаемся протестантами.» Я остановился, не поняв его ответа. Начался урок; сначала детей заставили хором пропеть, по-канакски, границы Франции. «A présent en français!» скомандовал миссионер штопором, и дети хором заголосили: «La France est bornée par LaManche, la Belgique» и т. д.

— A вы их учите по-французски? опять спросил я.

— Нет; ведь вообще мы школами мало занимаемся; не это составляет наши главные обязанность.

Мы посмотрели на его штопор и поспешили уйти. Этот по крайней мере не нововводитель, подумали мы.

Возвращаясь в Папеити, мы как будто досматривали великолепный альбом пейзажей; любовались им, переворачивая рисунки от первого до последнего и обратно, от последнего до фронтисписа. Приближаясь к городу, мы пошли пешком, ведя под уздцы усталого клипера. Вот показалась пальмовая роща, видная с рейда; вот и некоторые из наших офицеров, гуляющие верхом, вырвавшиеся с судов от различных авралов, спусков вооруженных баркасов, брам-рей в брам-стеньг…

Нас, конечно, засыпали вопросами: были ли мы в Фатауа, видели ли озеро, находящееся в горах, на высоте 3,000 футов, и пр. Мы должны были, к стыду нашему, сознаться, что ничего этого не видали, a только много гуляли и, большею частью, лежали по разным хижинам, рассказы о Фатауа были соблазнительны, между тем как достижение высокого озера сопряжено было с большими трудностями. Решили ехать в Фатауа, на что и употреблен был весь следующий день.

Там, где только орлу пришло бы в голову свить себе гнездо, канаки устроили было укрепленное местечко; но французы взяли его у них. Говорят, что солдаты по скалам взобрались еще выше, и уже сверху спустились, как снег на голову, к канакам, не подозревавшим такого маневра. Этот Французский подвиг стал нам очень понятен, когда мы увидели одного канака с знаком почетного легиона на груди, за услуги, оказанные им Франции; услуга эта и состояла в том, что он продал главный стратегический пункт своего отечества, свой Гибралтар.

Дорогой мы заехали к одному плантатору, англичанину, который уже тридцать лет живет здесь. Его плантация сахарного тростника самая большая на острове, и на устройство её он употребил значительный капитал. Заехали мы к плантатору, с побочною целью выкупаться у него в саду, где река заманчиво бурлила и пенилась каскадами между больших камней. Перед купаньем мы немного посидели в его домике; хозяин был очень почтенный и чистенький старичок, с лицом, похожим на лице Вашингтона, говорил голосом тихим и ровным, рассказывая нам историю своего переселения на Таити.

Фатауа (Таити)

Выкупавшись, мы поехали дальше. Под ногами струилась река в своих красивых берегах; за рекой поднимался кряж постепенно возвышавшихся гор, с другой стороны возвышение тоже росло, образуя с первым живописное ущелье. Лес, начавшись вечными гуавами, загустел огромными ни, акациями, апельсинами и сотнями других дерев, — розовых, железных, составлявших своим множеством мрачную сень разнообразной формы. Дорога, освободившись на время от напирающих на нее дерев, висела над обрывом, и перед нами огромною декорациею поднималась гора, покрытая лесом; ясный, прозрачный воздух не сливает всей его массы в сплошной зеленый ковер, a обрисовывает всякое деревцо, оттеняет всякую ветку, как бы высоко ни была она над нами. Местами, по круглым, кудрявым холмам, точно значки, наставлены пальмы; в другом месте, среди горы выступит вперед скала, и на нем рисуется одно огромное развесистое дерево. Потом снова дорога уходит в лес и опять выходит, чтобы долго не утомлять путника мрачною тенью дерев. Но вот надобно переезжать, реку. Бывший здесь мост разломан только некоторые части его еще держатся; вода быстро бежит, доламывая остальное и обдавая вылью попадающиеся по дороге камни и обросшие деревьями берега; пришлось ехать в брод, — лошадь упирается, часто останавливается, сбиваемая течением, спотыкается о камни, но, миновав все преграды, бойко выносит на следующий берег; надо пригнуться к самой луке, чтобы не ушибить головы о перегнувшееся аркой дерево, под которою проезжаешь, как под воротами. Зигзагами дорога поползла на гору. Лес живописно перемежался полями, горами, холмами и отдельными рощами; иногда сквозь его прозрачную сетку темнело ущелье, залитое зеленью. Иногда на одном стволе дерева перепутывалось около десяти чужеядных стволов и листьев, и нельзя было узнать, какому из них принадлежит какой лист. И что за разнообразие картинных мест, живописных уголков!.. Несколько маститых дерев с изрытыми и ветвистыми стволами столпились в кучу, точно для совета, распространились своими громадными ветвями до других дерев, сплетаясь с ними лианами и другими вьющимися паразитами; вдруг, неожиданно, выросла перед глазами отвесная скала: смотришь вверх точно опущенный на дно гранитного колодца; над скалою, испещренною горизонтальными и вертикальными трещинами, красноватыми пятнами, со всевозможными оттенками, видны микроскопические деревья, свесившиеся вниз и зеленеющие своею кудрявою листвою. Подымаешься кверху, дорога повисла над пропастью; перед нами целая декорация гор, скал и зелени, столпившихся вокруг огромного бассейна, куда бросалась серебряная полоса каскада; она вырывается из зеленого ущелья, прерванного сразу вертикальным скалистым обрывом. Деревья и зелень провожали речку от самого её рождения до последнего низвержения с утеса и даже свесились за нею, как будто с боязнью следя за внезапным её падением. Место падения каскада нам не было видно. Сначала плотная стеклянная струя делилась на продолговатые круги, и солнце, преломив лучи свои в бриллиантовых брызгах, образовало радужное кольце, сквозь которое низвергалась вода, пропадая в синеве и бездне. Всякая гора, протеснившаяся к бассейну, соперничала с другою соседнею красотою своего убранства. Одна, точно драгоценными камнями, изукрасила себя скалами, вставив их в изумрудную оправу зелени; другая завернулась в непроницаемый зеленый плащ; третья откинула этот плащ за плечи, обнажив свое каменное блистающее тело; иная нахмурилась, потемнела от наброшенной на нее тени цепляющихся по вершинам её облаков, или просияла вся, облитая ярким светом солнца. У самой дороги, на голубом фоне глубины ущелья, бросались в глаза резко-очерченные корни свесившегося дерева, яркая зелень бананового листа и разных мелких кустарников; видны были еще два поворота каменистой дороги, цеплявшейся по отвесной скале, и, наконец, свитое над пропастью гнездышко Фатауа, небольшое укрепление с домиком и казармой. Его занимает постоянно пост солдат, которым отпускается провизия на месяц. Владеющий этим пунктом владеет островом.