Мой адрес — Советский Союз! Дилогия (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

– Медленно поворачиваемся! Руки! – прозвучала новая команда.

Я повиновался, и мгновение спустя на моих запястьях защелкнулись наручники. Я покосился на Билла. Его лицо выражало смертную тоску, словно он был уже не жилец. И я его понимал, а оттого на душе было противно вдвойне.

[1] ГУИТУ – Главное управление исправительно‑трудовых учреждений МВД СССР.

[2] ИВС – изолятор временного содержания

Глава 5

Меня без лишних предисловий засунули в «Волгу» на заднее сиденье, а по бокам устроились два оперативника. Машина так рванула с места, что меня аж вдавило в спинку сиденья, впрочем, как и моих соседей справа и слева. Куда делся Билл, я не видел. По идее должна быть ещё одна машина, не пешком же его поведут в отделение или куда там мы направляемся.

Мы ехали через центр города, я смотрел прямо перед собой, в видимую мне середину лобового стекла. В голове пульсировала мысль: «Где Хомяков и его люди? Почему захват производила милиция? Так было подстроено или это наслоение случайностей?»

Наконец мы свернули в небольшой проулок и остановились перед зелеными воротами. «СИЗО №1 города Свердловска», – успел прочитать я, прежде чем после сигнала водителя створки ворот медленно распахнулись, и машина въехала внутрь. Нормально, с какого перепугу сразу в СИЗО? Я‑то был уверен, что первым делом в местное отделение приедем. Ой, не нравится мне это, ой не нравится…

Понятно, что через час‑другой разберутся и Хомяков меня вытащит. Но пока информация дойдет до начальства, пока примут решение, пока согласуют свои действия с руководством смежников из МВД… Надеюсь, за час‑другой мне ливер не отобьют.

Меня ввели в помещение, в котором за огороженной решёткой конторой сидел старшина. Сняли наручники.

– Все вещи из карманов выкладывайте на стол, – последовала команда.

А что там вещей… Ключи от дома, студенческий билет, кошелёк с мелочью и носовой платок. Ремень и шнурки с кроссовок также изъяли. Старшина на отдельном листе переписал мои данные из студенческого билета и составил что‑то типа описи изъятых у меня вещей.

– Распишитесь вот здесь.

Палец с криво остриженным ногтем ткнулся в низ листа. Потом по длинному коридору в сопровождении какого‑то вертухая я был доставлен довели до двери кабинет без номера. Открыв дверь меня чуть ли не пинком направили внутрь помещения. Кроме стола, за котором сидел мужик лет около сорока в милицейской форме с погонами майора и стула напротив стола, никакой другой мебели не имелось.

– Садись.

Майор кивнул на стул, не сводя при этом с меня ничего не выражающего взгляда. Я сел, попробовал придвинуться чуть ближе к столу, но оказалось, что мебель привинчена к полу.

– Значит, Покровский Евгений Платонович, студент политехникума, – как бы констатировал данный факт майор. – Тебя не удивляет твоё присутствие в данном месте и в этом кабинете?

Я пожал плечами, стараясь сохранять хотя бы видимость хладнокровия.

– Ну, тем не менее… Посмотри вокруг себя, – настаивал майор.

Вздохнув, я обвел взглядом кабинет.

– Никаких насекомых вокруг себя не замечаешь?

Насекомых? Это он о чём вообще? Если о клопах или вшах, то вроде пока не ощущаю. Я снова пожал плечами и отрицательно мотнул головой.

– А ты знаешь, Евгений Платонович, что вокруг тебя бабочка летает? Не догадываешься, какая? Ну так я тебе объясню. Бабочкой в узких кругах, в которые тебе в самом скором времени придётся влиться, называют статью 88 УК РСФСР за операции с иностранной валютой. И предусматривает эта статья, Женя, от трёх лет и, внимание, до высшей меры.

Я снова пожал плечами. Мое поведение, наверное, стало понемногу выводить из себя майора.

– В молчанку решил поиграть? Ну‑ну… Тогда я объясню тебе твое положение более доходчиво. Взяли тебя на валюте. О вашей встрече получили информацию от нашего источника. Твой подельник Худяков, он же Билл, сидит в соседнем кабинете и строчит признательные показания. Активно, замечу, строчит. И теперь только от тебя будет зависеть твоя судьба. У тебя на выбор два выхода. Первый – чистосердечное признание и мы закрываем глаза на твой «грешок», даже нигде не упоминаем о твоем задержании. Ну будешь нам иногда кое‑какую информацию подбрасывать… А второй – вплоть до высшей меры. Ну, каким будет твой ответ?

– А с какой такой стати меня привезли сюда, даже не предъявив постановление об аресте? – спросил я.

– Постановление, – протянул майор, поджав губы. – Будет тебе и постановление… Потом.

– И вообще без адвоката я, гражданин майор, ни буду отвечать ни на один вопрос.

Хотел добавить фразу Мальчиша Кибальчиша: «А больше, буржуины, я вам ничего не скажу!», но решил, что в данном случае это будет уже перебор. Милиция в это время самая что ни на есть рабоче‑крестьянская, с прослойкой интеллигенции. Это в моё время они уже полиция и еще те «буржуины».

– О как ты заговорил, – прищурился собеседник, и его прищур не сулил мне ничего хорошего. – Ну хорошо, дело твоё… Посидишь тут и, уверен, спустя совсем непродолжительное время примешь правильное решение.

Майор нажал кнопку на столе. Открылась дверь и вошёл вертухай, который сопровождал меня в кабинет.

– В «пятёрку» его, – приказал майор.

Судя по слегка округлившимся глазам сотрудника, «пятёрка» эта ничего хорошего мне не предвещала. По пути к нам присоединился ещё один надзиратель. Пока шли по закоулкам СИЗО, то спускаясь, то поднимаясь по металлическим лестницам с этажа на этаж, я думал, что делать дальше… Время! Нужно время! Продержаться до тех пор, пока Хомяков меня отсюда не вытащит. А продержаться будет сложно. Судя по всему, «пятёрка» – это веселенькое место, куда посылают несговорчивых. Лишь бы не малолетки. Это точно будет жопа!

Дошли до двери с цифрой «5», второй надзиратель, погремев ключами и посмотрев в глазок камеры, открыл дверь и сделал приглашающий жест головой. Мол, милости просим!

Вошёл… М‑да, думал, вонять будет так, что глаза заслезятся, а на самом деле терпимо. Шесть двухъярусных нар в два ряда, справа от двери параша, на дальней стене – зарешечённое окно, сквозь грязное, мутное стекло едва пробивается дневной свет. Забранная в решетчатый намордник и утопленная в потолке лампочка не горит, видно, по случаю дневного времени суток.

Под окном стол, за которым сидят двое, ещё двое лежат на койках. Не успел сделать и шага, только услышал стук закрываемой двери и скрежет замка, как с койки в мою сторону метнулся какой‑то мужик и кинул мне под ноги полотенце. Женя Покровский образца 1971 года, возможно, и нагнулся бы, поднял полотенце и повесил его на спинку шконки, но в камеру вошел Евгений Платонович, прочитавший в 90‑е годы тучу книг криминального жанра и насмотревший не меньшее количество соответствующих фильмов. Поэтому я, ничуть не смутившись, вытер ноги о полотенце и продолжил свое движение в камере направляясь к столу.

– Доброго здравия людям! – поприветствовал я всех.

С койки встал ещё один «сиделец», протянул руку.

– Ну, здорова!

Руку я проигнорировал и спросил:

– Кто старший?

– Ну я, – ответил мужик неопределенного возраста в тренировочных штанах и голый по пояс.

Его плечи украшали синие «звезды», на груди красовался большой крест. На безымянном пальце левой руки перстень с тремя лучами, на среднем пальце правой – тоже перстень, только с кретком и трефовой мастью по углам, разделённые косой линией.

– Ну, а ты кем будешь?

– Первоход, – ответил я. – Студент местного политеха.

– О как! – чему‑то обрадовался сиделец, кинувший мне под ноги полотенце. – Чё, за двойки загремел?

– Никшни, Вьюн! – одёрнул его старший. – Человек правильно в хату вошел, слова правильные сказал, повёл себя тоже правильно… И не сказать, что первоход, всё по понятиям.

Он задумчиво хмыкнул.

– Ну, тебе видней, Крёстный, – ответил Вьюн, скрутившись худым телом и яростно расчёсывая лопатку.