Шатун - Сергей Шведов

– Ту нечисть еще изжить надо, – недовольно буркнул Осташ.

Искар засмеялся. Вообще-то Осташ чертей всегда побаивался. Черти побойчее леших будут, и уж если заведутся в глухом углу, то не враз от них отмахнешься.

– Земли там ничейные, – продолжал Доброга. – Поставит Осташ в тех местах боготурский городец, и народ к нему валом повалит. Тоже ведь на выселках без защиты да справедливого суда селиться страшновато. То печенеги налетят малой стаей, то шалопуги.

– Они будут налетать, а я отбиваться в этой глуши, у черта на рогах, – возмутился Осташ.

– А зачем еще боготур нужен, как не для того, чтобы земледельца оборонять? Неужто Велес брал тебя в свою дружину, чтобы ты отлеживал бока на городских лавках? Если стал боготуром, то служи людям.

Осташ в ответ только сердито фыркнул, ибо возразить Доброге ему было нечего. Правда, на городец много золота и серебра понадобится. И дружина для городца нужна, а мечникам пить-есть надо. Осташ-то не зря в Злату вцепился, за ней можно взять изрядное приданое, все же не простая девка, а княжья дочь. Вот только не было у Искара веры, что все сладится у Осташа с этой Златой. Наверняка ей богатый ган дороже нищего боготура.

Малога в сельце не задержался, вернулся живым-здоровым и, кажется, довольным проведенной встречей. Впрочем, по вечно смурному лицу Данборова братана трудно определить, в радости он или в печали.

– Самую малость мы припозднились, – сказал Малога. – По словам Булыги, Бахрам был здесь поутру вместе с ганом Гораздом. А ныне они отправились на дальнюю Рогволдову усадьбу, что в дневном переходе от Заячьих выселок.

– Как – на Рогволдову усадьбу?! – ахнул Доброга. – Неужели хазарский ган вздумал зорить князя?

– По сговору они действуют, – пояснил Малога. – Булыгу я не стал трясти, он ведь меня за сына Брыля принял, но, похоже, поладили Рогволд с Гораздом Осташевой головой.

– Вот тебе и божий ближник, – зло сплюнул Доброга. – Разжирели нашими трудами, а слово, данное простолюдину, держать не хотят.

Доброга сел на коня первым, все остальные последовали его примеру. Задерживаться у Заячьих выселок не имело смысла. Да и подмораживать к ночи стало изрядно. Доброга вел родовичей уверенно, но места кругом были глухие и лесистые, а потому и пугающие сумеречной непредсказуемостью.

– Ты куда нас ведешь? – удивился Малога. – Рогволдова усадьба в другой стороне.

– Никуда от нас усадьба не денется, – возразил Доброга. – А мне тут надо застолбить одно местечко.

– Какое еще местечко? – возмутился Малога.

– Через день-другой нам с тобой придется уходить из Данборова дома, – пояснил Доброга. – Ртов у нас становится все больше и больше, а земли, чтобы их прокормить, не хватает. Когда выделяли Лытаря, в сельце поднялся большой шум. Под другими крышами тоже хватает желающих отделиться. И Кисляевы, и Брылевы, и Жироховы, и Тучины братья и братаны тоже требовали свое, а выселковые земли уже уперлись в Поганые болота. Вот и соображай.

– Могли бы и летом сюда наведаться. Меня сейчас не земля, а Бахрам волнует.

– Успеется с Бахрамом. До Рогволдовой усадьбы день пути, а наши кони устали.

– Ну ты дал коням передых, – засмеялся Осташ, – двадцать верст крюка.

Доброга не отвечал ни на ворчание Малоги, ни на шуточки Осташа, а уверенно торил тропу по одному ему известным приметам. Заброшенное жилище выросло из-под земли неожиданно и много ранее, чем Искар рассчитывал.

– А ты говорил, что оно в десяти верстах от Заячьих выселок?

– Ну, может, менее, – согласился Доброга, въезжая в распахнутые ворота.

Дом было вместительный, но явно небогатый. Бревна, из которых он был сложен, закоптились до черноты, а сейчас еще и подернулись инеем. Не княжий терем, что и говорить. Но Доброгу это не смущало, он уже суетился у весело занявшегося огнем очага.

– А где черти-то? – насмешливо спросил Осташ.

Доброга только хитро подмигнул ему в ответ. Искару пришло на ум, что помигивает он неспроста. И слух о нечистой силе, поселившейся в заброшенном жилище, тоже появился неслучайно. Сам Доброга его запустил или еще кто-то, но загулял он не без пользы для оборотистых людей.

– У зайчатников земли вдвое против нашей, – сказал Доброга в свое оправдание.

– Так, значит, это ты их отпугиваешь? – догадался Осташ.

– Не только я, – смутился Доброга. – Туг и Тучины промышляют, и Жироховы, и Кисляевы. Бобров здесь много. А далее в лесном озере гусей видимо-невидимо.

– Нехорошо это, – покачал головой Искар. – Надо бы поделиться с соседями.

– А они с нами делятся?! – возмутился Доброга. – У Синего ручья все наши ловушки изломали и натравили на нас Бориславову дружину. А земля у Синего ручья всегда была ничейная, и бобра там брали все охочие с окрестных сел и выселок. А теперь тот ручей числится за Сухоруким, и его приказные к нему никого, кроме зайчатников, не подпускают.

– Борислав идет против правды славянских богов, – нахмурился Искар.

– Это да, – охотно согласился Доброга, – но ты пойди и докажи это князю Всеволоду, которому Борислав приходится единокровным братом. Мы жаловались князю Твердиславу, когда он был еще жив, так он велел гнать нас из детинца. Племенные и родовые старейшины не хотят жить по божьей правде, а князья и боготуры держат их сторону. Но на эти земли мы Бориславовых псов не пустим. Простые люди пусть селятся, хоть славяне, хоть урсы. Проси, Осташ, чтобы эту землю закрепили за тобой. А дружину мы тебе наберем. Вот Малога под твою руку встанет, из Кисляев дадут мечника, из Тучиных дадут, из Жироховых дадут. Зря вот только ты с этой Златой связался, из княжьих дочек не бывает хороших жен.

– Так уж и не бывает?! – возмутилась Ляна, молча до сих пор слушавшая Доброгу.

– Тебя хаять не буду, – пошел на попятный Доброга. – Девка ты справная и если пойдешь за Искара, то я слова против не скажу. А ты из чьих будешь?

– Я внучка Гостомысла Новгородского.

Доброга крякнул встревоженным селезнем и укоризненно глянул на Искара:

– Чудите вы с Осташем, с такой родней нас соседи скоро будут держать за ганов.

– А чем плохо-то, если ты, Доброга, выйдешь в лучшие люди? – удивилась Ляна.

– Я, девка, Молчуном родился, Молчуном и помру. Мои предки были земледельцами и воинами и честно служили своему роду и племени. И никто их не упрекал, что отнимали они чужое у ближних и дальних. Молчуны всегда жили своей сноровкой умом, своими руками добывали пропитание. А чужих слез и чужого пота нам не надо.

Если Ляну нелюбовь Доброги к старейшинам удивила, то для Искара она новостью не была. И даже хитрость Доброги он если и не одобрил, то и не осудил – старейшин обмануть не грех. По той простой причине, что уж очень они до чужого добра охочи и норовят наложить руку на то, что прежде принадлежало всему роду и всему племени. А для этого в ход пускают и ложь, и прямое насилие.