Новые Миры Роберта Шекли. Том 2 - Роберт Шекли

— Хелло! — сказал я. Это выражение показалось мне достаточно нейтральным.

— Сам ты хелло, — ответил мне Голос.

Вот я и оказался в самом сердце Ничто с Голосом, который мне явно хамил. Как подпорка он никуда не годился. И мне не оставалось ничего, как сыграть роль подпорки для него. Я попробовал напрячь зрение. Ведь увидеть хоть что-то было лучше, чем находиться в пустоте. Но виденье не приходило. Вместо него пришел смрад. Воняло, как от многолетних залежей мышиного дерьма.

Мне это не понравилось, а последствия — еще меньше. Какое все это имело отношение ко мне? Всего и делов, что я находился здесь и некий голос мне сказал «Хелло!».

— Послушай, — сказал Голос, — а может, хватит тут болтаться? Надо найти способ, так сказать, модус операнди19. Разве ты не слышишь меня — Кэролайн? Неужели не слышишь, как я пою тебе? Неужели не можешь найти в своем сердце уголка для застенчивых, а также для всех, кому на все наплевать, не говоря уж о тех, кого вообще больше нет с нами?

А теперь я спрошу тебя, неужели нет способа нам побыть вместе?

— Может, и будет, если ты покажешься мне, — ответил я той личности, которая так и не сумела осуществить хотя бы самый зачаточный акт вежливости.

— Ха! Вот это здорово! Какая-то глина просит горшок спеть петухом! Нет, мы тут такого не потерпим. Чего мы ждем, так это чего-нибудь, что может случиться. Разве не так?

— А может, тут и без того случилось слишком много, — заметил я.

Мне казалось предпочтительнее двигаться постепенно, без излишней торопливости, хотя, честно говоря, если говорить о достижении цели, то я вовсе не был уверен, какой именно шаг можно считать наиболее надежным. Ах, если б кончилась эта окаянная нелепица! Но, черта с два, все продолжалось в том же духе, а значит, положение мое никак не менялось.

Затем тут же оказалась вдруг и Сесиль. Она выглядела такой же прелестной, как и всегда, волосы ее падали длинной волной прямо на грудь, маленькое личико сердечком смотрело на меня с выражением, которое я принял за жалость, хотя оно могло оказаться всего лишь следствием перенесенной диспепсии.

— Огден! — она назвала имя, которое я когда-то носил, но потом счел неподходящим для себя, с учетом тогдашних моих обстоятельств, о которых я скажу позднее. Но, послушайте, вполне возможно, я сейчас отлично подхожу к нему?

— Ты выглядишь так, будто был болен.

Ну просто смех! Разве можно выглядеть иначе — если валяешься в постели, над тобой рычит вентилятор, а температура поднимается — как больным, очень больным, больным, можно сказать, беспредельно? По-моему, дела обстояли именно так. Но беда в том, что я все же сомневался в происходящем.

Спокойствие. И самообладание. Держать язык за зубами.

— А я тут уже давно? — спросил я.

— Надо думать, тебе разговаривать вредно, — ответила Сесиль. — Ну-ка, поешь супчику.

Одной рукой она приподняла мою голову, а другой налила мне в рот супу с помощью длинной вместительной ложки. Супчик был хорош — куриный бульон, но я совершенно не понимал, зачем должен его есть. Неужели существование живых существ должно искусственно поддерживаться даже в том месте, которое предназначено для меня? Или тут нечто вроде перевалочного пункта? Спрашивать, впрочем, было как-то неудобно. Несмотря на старание, с которым я пытался казаться спокойным, особой уверенности я не испытывал.

— А теперь, Огден, — продолжала она, — тебе надо взять себя в руки. Неразбериха скоро кончится. Это то, что тут называют замкнутым кругом путаницы. Я знаю, ты меня плохо слышишь, но постарайся все же извлечь смысл из моих слов.

Сесиль всегда была милочкой, даже когда встречалась с Эдгаром. Я вспомнил дни нищеты, крошечную квартирку в Вест-Виллидже, кофейни, песни бродячих менестрелей, некоторые из которых восходили чуть ли не к Франции XII века. Хорошие были деньки, хотя тогда они такими не казались. Хотелось бы мне сейчас снова оказаться там… где бы ни было это местечко.

Но потом я припомнил, что те воспоминания, хоть они и совершенно реальны, вернее всего, принадлежат вовсе не мне. Нет ничего нового в том, что такие путешественники, как я, прежде чем покинуть надежные берега интенсивного самоанализа, где все, что вы можете делать, сводится к размышлениям о себе, чем вы и поддерживаете собственное существование, занимают, арендуют или даже покупают набор или наборы чьих-то воспоминаний, отправляясь в путешествие в незнакомые края, чтобы иметь возможность посетить каких-то людей, когда доберутся туда. Воспоминания о человеке практически равносильны хорошему знакомству с ним, даже если вы физически с ним не встречались.

Я поднял глаза. Над головой мигнул свет. Записанный на пленку голос сообщил: «Часы посещений истекли».

И тут Сесиль стала таять.

— Не покидай меня, — кричал я. — Ты мой последний оазис нормальности в мире, который мне полностью чужд!

Но она продолжала таять, улыбаясь своей легкой улыбкой. Неожиданно возникли стены, покрытые желтой штукатуркой, и я решил, что незнание куда лучше знаний и еще лучше терзаний… Когда я снова открыл глаза, я был уже в другом месте. Бывают же такие истории!

— Хелло, вы там! — крикнул я. Ответа не было. Полная неразбериха. Замкнутый круг путаницы, о котором я упомянул выше. Ну что тут можно сказать? Но надо было обязательно говорить, чтобы найти выход, и уже через несколько минут инстинкт самосохранения заработал и нужные слова стали толпиться и толкаться где-то в моей глотке. Целые фразы всплывали одна за другой, но я никак не мог обнаружить способ выразить их вслух. Я понимал, что снова впадаю в былое. Но во что былое? И каков темный смысл происходящего со мной? Куда я все же направляюсь?

Пришло время выработать план действий. В воображении я представил себе посох из железного дерева, крепкий, натуральный, великолепная штука, на которую можно было опереться.

И немедленно оказался вне больничной палаты. А может, я в ней вообще никогда не был? Или… что за жуткая мысль!.. Я и сейчас торчу в ней? Но в таком случае что же делаю я тут — на дороге в другие края?

Мой дом никогда не был таким — такие слова бились в моем мозгу. И все же это был он — АНАНДА. Старинный большой дом, закрытое крыльцо, благоухающее обшивкой из кедровых досок, огромное дерево, тянущее к небу толстые ветви — «тайники одиноких мечтаний», как назвал их Сидней Ланье, и все это на фоне старинного каменного дома на Грин-Айленде, на который в свою очередь накладывались другие здания из других городов, собранные вместе, чтоб в последний раз поглядеть на меня, на этот умирающий пережиток прошлого. Нет, виноват, окончание фразы выскочило у меня совершенно случайно. Вам все это представляется какой-то невнятицей, да? Но здесь отсутствует желание вас запутать. Все эти модели моего былого Дома накладывались друг на друга, как прозрачные страницы календаря, листаемые с бешеной скоростью ветрами времени, которые надувают наши паруса и уносят нас вдаль.