Замок лорда Валентайна. Хроники Маджипуры - Роберт Сильверберг

Еремайл сдержался:

— Будущие поколения восславят его, как героя из героев.

— Очень похоже, — согласился Каттикаун. — Люди подобного сорта обычно и превращаются в героев. Я заявляю, что нет необходимости разорять целую провинцию, чтобы окружить несколько тысяч оставшихся аборигенов. Уверяю вас, это близорукое и опрометчивое решение усталого военачальника, который торопится вернуться к наслаждениям Замка Горы.

— Ничего нельзя изменить. Решение принято, от Милиморна до Хэмфиси все уже пылает.

— Я это заметил.

— Огонь подбирается к вашему поместью. Возможно, на рассвете здесь будет уже опасно. В течение дня летатели зажгут не только здешний район, но и потянут линию на ют до самого Ситалмонда.

— Представляю, — спокойно сказал Каттикаун.

— Эта местность станет адом. Мы просим вас уйти, пока еще есть время.

— Я уже выбрал, капитан. Я остаюсь.

Еремайл тихо вздохнул:

— Мы не сможем нести ответственность за вашу безопасность, если вы так поступите.

— Никто и никогда не отвечал за мою безопасность, кроме меня самого.

— Поймите, вы погибнете и погибнете ужасной смертью. У нас нет возможности проложить линию огня так, чтобы не затронуть ваше поместье.

— Я понимаю.

— Значит, вы хотите, чтобы мы вас убили?

— Ничего подобного я не прошу. Боюсь, нам не понять друг друга. Вы деретесь на своей войне, я охраняю свой дом, и если огонь вашей войны вторгнется на мою землю — для меня очень плохо, но это не будет убийством. У каждого свой путь, капитан.

— Вы странно рассуждаете. Вы погибнете в результате наших действий, и ваша смерть будет на нашей совести.

— Я остаюсь здесь по собственному желанию, после того, как был вовремя предупрежден, — возразил Каттикаун, — так что моя смерть будет лишь на моей совести.

— А жизнь ваших людей? Они ведь тоже погибнут?

— Здесь только те, кто выбрал сам. По доброй воле, их предупреждали. Трое ушли на побережье, остальные отказались, чем не доставили мне никакой радости. Но здесь наш дом. Еще бокал, капитан?

Еремайл отрицательно качнул головой, потом передумал и протянул свой бокал. Наливая, Каттикаун спросил:

— Значит, переговорить с Властителем Стиамотом нет никакой возможности?

— Ни малейшей.

— Как я понимаю, Венценосец находится в нашем районе?

— Да, но до его ставки полдня пути. И, насколько я знаю, он недосягаем для такого рода прошений.

— Причем, намеренно. Понимаю, — улыбнулся Каттикаун. — Как, по-вашему, капитан, а он не безумен?

— Венценосец? Нет, конечно.

— Огонь — отчаянная, идиотская мера. Возмещение, которое ему придется впоследствии выплачивать, составит миллионы роалов крах его состояния; это будет стоить больше, чем пятьдесят таких замков, которые он возводит на вершине Горы. А зачем? Года два-три, и мы договоримся с Меняющими Форму.

— Или пять, десять, двадцать, — отозвался Еремайл. — Войну нужно заканчивать как можно скорее. Это страшное потрясение, этот позор для нас всех, этот долгий кошмар…

— Значит, вы считаете войну ошибочной?

Еремайл быстро покачал головой:

— Основную ошибку сделали давным-давно, еще когда наши предки избрали для переселения этот мир, который уже был обитаем. Но сейчас у нас нет выбора: или мы одолеем метаморфов, или нам придется вообще уйти с Маджипуры. Но разве мы в силах это сделать?

— Да, — кивнул Каттикаун, — как же бросить дом, которым владеешь так давно!

Еремайл не обратил внимания на его иронию.

— И мы вырвем планету у несговорчивых метаморфов. Тысячи лет мы стремились жить с ними в мире, пока не убедились, что такое сосуществование невозможно, и теперь нам силой приходится утверждать свое будущее. Это никому не нравится, но ведь есть альтернативы и похуже.

— И что будет делать Властитель Стиамот с метаморфами, когда загонит их в лагеря для интернированных? Изрежет на удобрения для сожженных полей?

— Они получат огромную резервацию на Зимроеле, — ответил Еремайл, — половину континента. По-моему, совсем не плохо. Альханроель останется нам, да еще океан между нами. Уже закладываются города под это решение. И лишь в вашем краю бушует война. Властитель Стиамот взвалил на себя всю ответственность за этот жестокий, но необходимый акт, будущие поколения воздадут ему почести.

— Я могу воздать и сейчас, — буркнул Каттикаун. — О мудрейший и справедливейший Венценосец, в своей бесконечной мудрости уничтоживший землю, поскольку тебя тревожат таящиеся в ней аборигены! Для меня было бы гораздо лучше, капитан, имей ваш герой-правитель поменьше благородства духа. Или, возможно, наоборот — побольше. Он казался бы мне гораздо привлекательнее, если бы выбрал медленный способ покорения нашей провинции. Тридцать лет войны — что значат еще год-два?

— Но он уже выбрал, и огонь приближается к этому месту, пока мы болтаем.

— Пусть приходит. Я буду здесь, и буду оборонять свой дом.

— Вы, очевидно, не видели еще зону огня, — заметил Еремайл. — Вы не продержитесь и десяти секунд, огонь поглотит вас.

— Вполне возможно.

— Я прошу вас…

— Вы просите? Значит, вы проситель? А если прошу я? Значит… Я прошу нас, капитан, пощадите мое имущество.

— Это невозможно. И я искренне прошу вас: уходите, сохраните свою жизнь и жизни своих людей!

— И что мне тогда делать? Доползти до побережья и прозябать в каком-нибудь убогом уголке Алайсора или Вайлемона? Подавать на стол в гостинице или подметать улицы, а может, ухаживать за маунтами в конюшне? Мое место здесь. Я лучше завтра погибну за десять секунд, чем буду тысячи лет прозябать в трусливой ссылке. — Каттикаун подошел к окну. — Темнеет, капитан. Пообедаете со мной?

— К сожалению, не могу оставаться. Поверьте, я искренне сожалею…

— Можно поговорить и о другом.

Еремайл протянул руку.

— У меня есть обязанности. Конечно, для меня было бы незабываемым удовольствием воспользоваться вашим гостеприимством, я бы очень хотел этого.

— Мне больно видеть, что вы уходите, не отобедав. Торопитесь к Властителю Стиамоту?

Еремайл не ответил.

— Прошу получить для меня аудиенцию у него, — сказал Каттикаун.

— Невозможно, да и ни к чему хорошему это не приведет. Я прошу вас, покиньте свое поместье нынче ночью. Давайте пообедаем вместе, а затем вы оставите свои владения.

— Здесь мой дом, и я останусь здесь. Я желаю вам, капитан, всего доброго, долгой и хорошей жизни. Спасибо за этот разговор.

Он на мгновение прикрыл глаза и наклонил голову в еле заметном поклоне.

Еремайл направился к дверям огромного зала. Каттикаун сказал вслед:

— А ваш офицер душит, будто сумеет выдворить меня силой. У вас больше здравого смысла, и я вам благодарен. Прощайте, капитан Еремайл.

Еремайл поискал подходящие слова и, не найдя ни одного, взмахнул рукой, прощаясь.

Люди Каттикауна проводили его обратно ко входу в ущелье, где дожидались водитель и посыльный, играя в кости на борту флотера. Они поспешно вскочили, завидев Еремайла, но он знаком остановил их. Он посмотрел на восток, на колоссальный горный кряж, вздымавшийся в дальнем конце ущелья. Летней ночью в здешних северных широтах небо оставалось светлым, и тяжелая, громада Зугнорского Пика тянулась через горизонт, подобно черной стене на бледно-сером фоне. Южная его часть сдваивалась горой Хаймеон, где устроил свою ставку Венценосец.

Еремайл постоял немного, изучая оба могучих пика и столб дымного огня, поднимавшийся с противоположной их стороны, и восходящие луны, зятем покачал головой, оглянулся на владение Айбила Каттикауна, исчезнувшее сейчас в сгустившихся тенях. Поднимаясь обратно в гору и пересекая цепи вооруженных людей своего отряда, Еремайл заново переживал встречу с Каттикауном. Он проведший много времени с самим Венценосцем и хорошо знающий круг его советников, тем не менее, никогда не встречал такого, как Каттикаун, который был либо самым благородным, либо самым заблуждающимся человеком в мире, а возможно, и тем, и другим.

— Едем, — бросил он внезапно водителю, — к Хайемону.

— К Хайемону, капитан?

— Да, к Венценосцу. Сможем добраться туда к полуночи?

— Не знаю.

— Постарайтесь.

Дорога к южному пику сильно напоминает подъем к Зугнору, только еще круче и не так хорошо вымощена. В темноте ее повороты и виражи были опасны на той скорости, с какой гнала машину водитель, женщина из Стойена, хотя полыхающая сфера огненной зоны немного освещала ущелье и уменьшала риск.

Еремайл не произнес ни слова за всю длинную поездку, говорить было не о чем и нечего. Разве могли водитель или парень-посыльный понять сущность Айбила Каттикауна? Еремайл сам, впервые услышав, что один из местных фермеров отказывается покидать свои земли, неверно истолковал его намерения, представив себе некоего спятившего старца, упрямого фанатика.