Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

Это утверждение совершенно не устраивало Хавсера. Никто не знал и не мог вспомнить, какое именно из преступлений людей так сильно разгневало бога. Тяжело искупать грехи, если даже не знаешь, в чем они состоят.

Еще ему не нравилось, что в возвышении Императора все большее число людей видят свидетельство завершения страданий.

— Прости. Религию так легко высмеивать, — сказал Мурза.

— Верно, — согласился Хавсер.

— Религию легко обвинять в неадекватности. Груда суеверного хлама. У нас есть наука.

— Есть.

— Наука и технология. Мы настолько просвещенная раса, что не нуждаемся в вере.

— К чему ты все это говоришь? — спросил Хавсер.

— Мы забыли, что дала нам религия.

— И что же это?

— Тайна.

Вот какой аргумент он выдвинул. Тайна. Религии всех народов требовали от своих последователей веры в нечто необъяснимое. Надо было быть готовым принять вещи, которых ты никогда не сумеешь понять, которые необходимо воспринимать только на веру. Тайны, лежащие в основе религий, нельзя постичь, их можно только чтить, поскольку они олицетворяют нашу ничтожность в масштабе космоса. Наука отвергает подобный подход, утверждая, что все должно быть объяснено, а то, что объяснению не поддается, недостойно нашего внимания.

— Нельзя же считать простым совпадением, что в большинстве древних религий существуют предания о запретной истине, об опасном знании. О вещах, которых людям знать не следует.

Мурза умел выбирать слова. Хавсер подозревал, что Мурза с большим пренебрежением относится к вере, в которой был воспитан, чем он сам, хотя Мурза верил, а Хавсер — нет. Но Хавсер все же сохранил уважение к моральным принципам катаризма. Мурза же с большим удовольствием высмеивал тех, кто открыто признавался в своей вере, называя их безнадежными идиотами.

Но он верил, и Хавсер знал об этом. Об этом свидетельствовали маленький крестик, мелькавший под его одеждой, и коленопреклоненные молитвы, совершаемые Мурзой в те моменты, когда он считал, что его никто не видит. За язвительными выпадами Мурза прятал огонек религиозности, который хранил в своей душе, чтобы не лишиться ощущения тайны.

В погоне за тайной Мурза и Хавсер отправлялись в экспедиции, чтобы в самых затерянных уголках мира обнаружить бесценные осколки знаний. Спасенная информация помогала раскрыть тайны, которые, подобно ожогам, остались на ткани коллективного знания человечества после Древней Ночи.

Иногда стремление постичь тайну приводило их к духовным реликвиям. Например, осетинские молельные шкатулки. Никто из них не придерживался веры, которая привела к их созданию, никто не верил в священную силу хранившихся там предметов. Но они оба сознавали важность тайны этих предметов для последующих поколений и их ценность для культуры всего человечества.

Эти молельные шкатулки поддерживали веру в той области Терры, которая за время Древней Ночи превратилась в пепел. Вряд ли здесь сохранились какие-то частицы информации практического значения. Но изучение этих шкатулок, принципов их изготовления и хранения могло рассказать о мышлении этих людей, об их представлении о занимаемом ими месте во Вселенной, где наука становилась все более враждебной.

С улицы послышался какой-то шум, и в потоке солнечного света появилась Василий.

— А, капитан! — воскликнул Мурза. — А я уже хотел послать за тобой.

— Готовы отправляться? — спросила Василий.

— Да, через Старый Город к условленному месту встречи, — ответил Хавсер.

— Наш связник придет с товаром, — добавил Мурза.

Капитан недовольно нахмурилась:

— Меня тревожит ваша безопасность. За последний час активность в этом районе резко возросла. Я получаю донесения о действиях бригады Н по всей долине до самого улья Рожник. Дорога через Старый Город грозит опасностью.

— Мой дорогой капитан, Кас и я всецело полагаемся на тебя и твоих солдат.

Василий улыбнулась и пожала плечами. Этой миловидной женщине было слегка за тридцать, и доспехи Ломбардийского Хорта не могли скрыть женственных линий ее фигуры. Ее правая рука лежала на висящем на плече хромированном четтере. Патронная лента, протянувшаяся от ранца к оружию, отражала солнечный свет. Глаза закрывал огромный щиток из тонированного желтого пластека, похожий на визор летчика. Хавсер знал, что изнутри его поверхность мерцает индивидуальными дисплеями и прицельными графиками. Он увидел все это, когда однажды попросил у нее разрешение примерить щиток. Женщина усмехнулась и, затянув потуже ремешок под его подбородком, объяснила значение каждой метки. На самом деле ему просто хотелось увидеть ее лицо. У нее были потрясающие глаза.

На улице уже собрались солдаты Хорта. Вокс-офицеры со своими тяжелыми заплечными станциями и раскачивающимися антеннами были похожи на огромных жуков. Солдаты проверяли четтеры и мелтеры и делились на стрелковые группы. Желтые визоры отбрасывали яркие блики.

На вершине холма раскинулся непритязательный субулей, уже изрешеченный и основательно разрушенный обстрелами. У подножия, словно сплетение древесных корней, во все стороны расходились древние извилистые улицы Старого Города. С южной стороны до Хавсера доносился грохот обстрела, и случайные снаряды порой с воем пролетали над их головами.

Хавсер и Мурза провели в этом районе уже три месяца, пытаясь отыскать молитвенные шкатулки через сложные цепочки искателей и перекупщиков. По слухам, в этих шкатулках, согласно традициям местного протокрестового поклонения, хранились останки уважаемых личностей, живших до наступления Эры Раздора. В некоторых находили древние бумажные свитки и диски устаревшего формата. Мурзу больше всего тревожили перспективы перевода.

К настоящему моменту они получили две шкатулки. Сегодня, пока военные действия не вынудили их покинуть район, они надеялись добыть третью, и наиболее хорошо сохранившуюся. Реликвия уже шесть столетий находилась во владении и под охраной небольшой подпольной группы верующих, а сделанные девяносто лет назад снимки какого-то антиквара свидетельствовали о ее высокой ценности. Кроме того, в заметках антиквара упоминалось о значительном рукописном материале.

— Мои распоряжения выполнять беспрекословно, — предупредила их Василий, как говорила каждое утро перед отправлением в путь.

За пределами здания они передвигались только в сопровождении эскорта.

— А ты слышишь музыку? — спросил Хавсер.

— Нет, зато я слышала, что у тебя сегодня день рождения, — предупредила их Василий.

Хавсер покраснел:

— У меня нет дня рождения. Я хотел сказать, что лишь примерно могу назвать дату своего появления на свет.

— Этот день указан в твоем биофайле.

— Ты заглядывала в мое личное дело? — удивился Хавсер.

Она напустила на себя равнодушный вид.

— Я за вас отвечаю и должна кое-что знать.

— Видишь ли, капитан, день рождения в моем биофайле был записан воспитавшим меня человеком. Я найденыш, и день рождения может быть когда угодно.

— Угу.

— А зачем тебе это было нужно?

— Просто я подумала, что сегодня вечером, когда покончим с этим дельцем, мы могли бы пропустить по стаканчику за твое здоровье.

— Превосходная идея.

— Я тоже так думаю. Значит, сорок?

— Можешь поздравить.

— Ты выглядишь на тридцать девять, и ни днем старше.

Хавсер рассмеялся.

— Хватит любезничать, — вмешался Мурза.

На его адрес только что поступил еще один пикт от посредника. Это было очередное изображение шкатулки, на этот раз с открытой крышкой. Сам снимок был качественнее, чем все предыдущие.

— Он как будто дразнит нас, заманивает, — сказал Хавсер.

— Он говорит, что шкатулка надежно спрятана в подвале общественного здания в полукилометре отсюда. Она ждет нас. Он согласовал со старейшинами культа условия и размер вознаграждения. Они рады, что шкатулка будет переправлена в безопасное место, пока война не стерла город с лица земли.

— Но все же они не отказываются от вознаграждения, — заметила Василий.

— Это для посредника, а не для старейшин, — пояснил Хавсер. — Рука руку моет.

— Не пора ли двигаться? — резко бросил Мурза. — Если нас не будет на месте через двадцать минут, сделка не состоится.

Василий подала сигнал солдатам.

— А он очень нетерпелив, не так ли? — тихонько сказала она Хавсеру, кивнув в сторону ушедшего вперед Мурзы.

— Да, с ним такое случается. Он боится упустить возможность.

— А ты?

— Между нами есть существенная разница. Я хочу сохранить знания, любые знания, потому что любое знание — это лучше, чем ничего. А Навид, как мне кажется, стремится отыскать решающую информацию. Знания, которые изменят мир.