Порт-Артур — Токио - Александр Чернов

— Что хуже? Договаривайте уж, Евгений Евгеньевич, думаете, мы на камни вылезем? — Руднев повернулся к нарушившему сосредоточенное молчание старшему офицеру «Орла» капитану 2-го ранга Шведе.

— Видимость ухудшается. А мы уж как часа полтора должны были быть на месте…

— Так к вечеру идет дело. Часа через три стемнеет, вот и ухудшается. Хорошо хоть, что ветер порывами пошел, значит волна, по идее, спадать должна начать. И кстати, по-моему, начинает уже от Ost-а заходить, волна нам в левую скулу катит. Дай бы Бог — потише… А то за «сокола» наши я уже извелся. Третьи сутки болтает. Что до навигационных опасностей: острова здесь вулканические, поднимаются прямо со дна, обширных мелей прибрежных с рифами вокруг них нет. Так что пока особой опасности не вижу. «Алмаз» впереди, опять же…

А на кого океан-батюшка дуется сегодня, это мы еще поглядим. Если бы у Сахалина такую погоду встретили — обледенели бы. Хотя, конечно, и без того конфуза с пушками, что у Рейценштейна в первом выходе случился. Вы тогда не видели, сколько мне пришлось убеждать и доказывать, что парусиновые насадки это полумера и нужны брезентовые, да еще и с тавотовой смазкой у среза ствола?[34]

Конечно, за год этот мы многому научились. До чего сами дошли, чему океан научил да Того с покойным Камимурой. А то, что видимость не до горизонта, так оно и к лучшему. Меньше шансов, что наш караван чужие глаза увидят. Мы мили на четыре растянулись, не меньше. Кстати, попросите горяченького чего-нибудь принести. Ноги мерзнут…

Что скажете, Сан Саныч? Где наш пропащий островок-то?

Флагштурман Коробицын опустил бинокль и громко, то ли для того, чтобы его было слышно всем на мостике, то ли просто стараясь перекричать очередной завывающий порыв ветра, изложил свое видение ситуации:

— По счислению должны были бы уже прийти, согласен, Всеволод Федорович. Но, во-первых, снос, встречную волну и ветер учтите, не постоянные причем. А во-вторых, при переходе в четыреста с лишком миль без обсерваций, ненастью этому благодаря, вполне возможно, что мы и прошли мимо уже. Хоть и не так он мал, остров этот, но все же, могли. Ночью же идти в неизвестность нельзя. Поэтому часа через два нужно ложиться на обратный курс. Развернемся и пойдем назад на семи узлах. След в след, чтобы не вылезти никуда, не дай Бог. Искать будем уж завтра.

— Плохо это. Время теряем. Да и миноносцы измучались. Конечно под подветренными бортами больших мальчиков им полегче, но ворочать начнем, придется лагом к волне вставать.

— Всеволод Федорович, да не волнуйтесь вы так. Не 8 баллов, в самом деле. Выдержат.

— Ага… Да еще не известно, смогут ли ночь нормально по углю продержаться. Двое суток уже не за ноздрю идут. Без буксира. Запросите-ка остатки на миноносцах…

— Внимание, господа! Внимание! Смотрите: «Алмаз» семафорит! Ратьером…

— Нам?

— В том то и дело, что не нам. Кому-то впереди.

— Так… Интересно, кто бы это мог…

— Да! Видно уже — вон там, впереди и правее от него морзянка. Пока не читается…

— Вижу. И, правда, моргают…

— «Алмаз» стучит нам… «Встретил „Изумруда“»!

— Как же вовремя, слава Богу! Ну, что ж, друзья мои, поздравляю всех: банк мы сорвали! Это артурцы нас встречают. Стало быть, Иессен все сделал правильно и расставил на день свои крейсера в дозор. Счастье наше, что они пришли сюда первыми.

— Ну, этого и следовало ожидать, ветер то им в спину больше полдороги был. Да и мы в Лаперузе из-за тумана замешкались малость. Что-то опять пишут с «Алмаза»…

— Встает в кильватер «Изумруда», поднял «следовать за мной»!

— За ним, так за ним. Предварительный по эскадре: следовать за флагманом. А мы за «Алмазом». Прикажите Чагину и Ферзену подождать нас: надо хвост подтянуть. Дистанция между мателотами два кабельтова. Пусть все начинают готовиться к постановке на якоря.

Я же, с вашего позволения, господа, покину вас ненадолго. Михаил Павлович, Кирилл Владимирович! Попрошу: распорядитесь пока тут за меня, — обратился Петрович к Моласу и Великому князю, — пока буду себя в порядок приводить. Промок я тут с вами преизрядно, надо «адвоката» принять, а то сегодня у нас еще много дел будет. Всяких разных… И продрог до костей, форменно. Надо в душ горячий скоренько, иначе пойдете в бой под командованием сопливого адмирала, а сие негоже как то.

— Не извольте беспокоиться, Всеволод Федорович! Так в колоннах и вставать?

— Да. На ночь глядя, лишних маневров нам не надо. Но если вдруг японцев усмотрите, то без меня не приходуйте, уважьте уж — позовите полюбопытствовать!

Спускающегося с мостика Руднева провожал стук шторок ратера, деловитая суета приказаний, сдержанный смех и шутки. Обстановка разрядилась и общество стравливало пары беззлобно подтрунивая друг над другом.

— Спасибо, Тихон. Будь добр, организуй всему этому постирушку. Но не сейчас, сменка есть. И, мало ли что, возможно гости у нас будут часа через два. Так что самовары в кают-компании пусть ставят… Ну, ступай, голубчик, я в ванну полез.

Когда дверь адмиральской каюты закрылась за спиной вестового, Петрович, он же вице-адмирал Всеволод Федорович Руднев, прошел в ванную, защелкнул шпингалет, и не торопясь повесив махровый халат на крючкок в углу, добрался, наконец, до горячего блаженства…

Конечно, в сравнении с шикарным кафелем, медью и хромом «Варяга», «орловское» великолепие выглядело несколько более гротескно и аляповато, особенно изразцы и уже потрескавшаяся кое-где метлахская плитка, но… Это ведь не ходовая часть, как говорится. Ванна большая, удобная. Воды, хоть и мутноватой после опреснителя, но в достатке. А что до изысканности и лоска интерьеров… Дайте срок, многоуважаемые сэры, мусью и прочие фоны-бароны: научимся и этому всему. Непременно научимся! Как там о нас, русских, в 21-ом веке отзывались: «креативная нация»? И это после стольких-то потерь в 20-м? Так что, догоним и перегоним. Дайте срок.

Горячий душ понемногу начал отогревать тело, довершая работу ста грамм шустовского с горячим чаем, принятых внутрь минут пять назад. И хотя по-человечески, до краев, налить ванну было нельзя — качка, закоченевшие от долгого стояния на продуваемом ледяным ветром мостике ноги, понемногу стали отходить… Все-таки, как не крути, разница в двадцать лет вещь суровая, и на кондициях тела она сказывается конкретно. Противно заныли, напомнив о достающей по временам хронике, подстуженные бронхи. «Надо бы еще рюмашку, для разгону крови. А то без антибиотиков-то паршивенько будет, ежели прихватит. Блин, и почему люди не живут хотя бы до двухсот?» Неожиданно пронеслось в голове Петровича…

Тепло побеждало. И физическое состояние постепенно, но очевидно приходило в норму. Однако, некий, исподволь вползший в подсознание еще днем, на мостике, внутренний дискомфорт, ноющее чувство неизбывной, смутной тревоги, становившейся, странное дело, даже сильнее по мере того, как отогревалась и нежилась телесная оболочка души, никак не хотел его отпускать…

— Что это Вы, Всеволод Федорович? — под нос себе пробубнил Петрович, — Уж не боитесь ли, часом, двуединый Вы мой? То, что за сына нашего, пардон моего, волнуемся, понятно. Да-с… И жену вдовой оставить не хотим. Потому как несмотря на все такое, типа мадам Жужу, мы ее любим, однако…

А! Кажется понятно, блин! Это же у нас синдром последнего боя… Как там сказано-спето было: «Но каждый все-таки надеется дожить…» Надо бы Васе подкинуть шлягер… Только вот как «фрицев» перерифмовать? Как, как… Пусть сам думает, в конце концов.

Хотя только ли? Нет… Вот и еще кое-что… Да, любезный мой вице-адмирал. Вы теперь уж ТОЧНО поведете Российский Флот в Токийский залив. Не крейсер, не отряд, не эскадру. ВЕСЬ флот. Артурцы пришли, значит, — Рубикон перейден. Орлы, стало быть, на плечи давят? Так Вы плечики-то мочалочкой потрите получше… Вот так! Чтоб завтра не обос…ся перед всем миром, как это Вы у Шантунга чуть однажды не проделали.

Петровичу вспомнился весь тот ужас минутного бессильного отчаяния, когда адмирал Того воспользовавшись потерей управления на нашей эскадре после гибели Чухнина, одним удачным маневром чуть было не решил исход всего дела в свою пользу.

Вспомнилось и отупляющее ощущение исподволь подкрадывающейся безысходности, которое он испытал наблюдая в бинокль с кормового мостика «Громобоя» за тем, как медленно и неотвротимо настигали его изрядно побитый отряд японские броненосцы. Как ждали все того неизбежного, рокового снаряда, который заставит концевого «Ослябю» сбавить ход, и тогда… Но тогда была надежда. Что успеет Макаров и все исправит. Теперь же никто не придет и ничего не исправит, если что…

— Нда… Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Флотоводец фигов, блин…

Приступ самокопания дал свои плоды. До Петровича, наконец, дошло: это настигла его, и разом вдруг безжалостно опустилась на плечи тяжким крестом ОТВЕТСТВЕННОСТЬ. Только сейчас он понял со всей холодной очевидностью, что азартные форумные игрища и мозговые штурмы ТОЙ, беззаботной и безответственной, в сущности, жизни, бесповоротно и навсегда остались позади. Той не пыльной, не напряжной и тихой жизни, где «не был, не замечен, не привлекался», где всегда был кто-то, кто решал за тебя… И вот сегодня, сейчас: все. Чуда не будет. Забившаяся после боя у Чемульпо куда то в дальний закуток подсознания надежда на возвращение в 21-й век «на заслуженный отдых» умерла окончательно…