Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Анатолий Уткин

Прорыли противотанковые рвы, укрепили колючую проволоку, баррикады создали из перевернутых автомобилей. На Страусбергер-плац и Андреас-штрассе установили пулеметные гнезда. В воскресенье Носке издал приказ: «Всякий, использующий оружие против правительственных войск, будет расстрелян на месте». Это была индульгенция бандитам всех мастей, наводнившим город. Они разъезжали по улицам города под черными пиратскими флагами. Недоумение вызвал кайзеровский флаг, появившийся над Королевским замком. Город был полон слухов о том, что имели место массовые казни революционеров. Многие цифры впоследствии оказались завышенными, в то время смятения найти истину было трудно. Фактом является применение танков, огнеметов и тяжелой артиллерии. Противопоставить этому что-либо, кроме собственной доблести, революционеры не могли. К 10 марта 1919 г. смолкли выстрелы на берлинских улицах. По оценкам Носке, за неделю боев погибли 1200 человек. С коммунистической стороны эту цифру доводят до двух тысяч. Погиб и Лео Йогихес, глава коммунистов, его застрелил в полицейском участке детектив по имени Тамшик.

Бои наложили отпечаток на город, он обрел фронтовой вид. Пулеметная копоть, выщербины в стенах, баррикады разметаны, гильзы и изуродованные орудия на тротуарах. Такие районы, как Лихтенберг, несли следы весьма ожесточенных городских сражений.

В понедельник, после недели боев, морякам из Народной военно-морской дивизии было приказано явиться за получением зарплаты в дом № 32 по Францозише-штрассе. «Раздачей денег заведовал руководитель местного отделения «фрайкора» лейтенант Марло (главой «фрайкора» был будущий оберфюрер СС Берлина Рейнхардт). Во двор набилось столько матросов, что Марло запросил Рейнхарда о дальнейших действиях. Тот ответил: «Самое лучшее решение — пули». Марло отобрал двадцать девять матросов, выстроил их у стены и расстрелял. Лейтенант отбирал еще 300 смертников, но «наверху» на этот раз отменили приказ. Наступала мягкая берлинская весна, снова зажегся электрический свет, увеселительные заведения работали на полную мощность. Видя стальные шлемы солдат Рейнхарда, Кесслер рассуждал: «Возможно, однажды традиционная прусская дисциплина и новая социалистическая идея сомкнутся, чтобы образовать пролетарскую правящую касту, которая возьмет на себя роль нового Рима, распространяющего новый тип цивилизации, держащейся на острие меча. Большевизм — либо любое другое название — могут вполне подойти»[567].

О необходимости сплотиться вокруг планового ведения хозяйства говорили отнюдь не единицы германского общества и правящего класса. Корпоратистская программа веймарского министра финансов Висселя находила довольно широкое понимание. Многие индустриалисты выступали против либеральных проектов министра Шиффера по снятию ограничений военного времени. Они стояли на стороне Брокдорф-Ранцау и были благосклонны в отношении пробольшевистских увертюр, за более жесткий подход к Западу. Германские либералы были образованным меньшинством не только в собственной стране, но и в собственном классе. Министры и переговорщики типа Мельхиора и Вартбурга видели восстановление Германии только как часть процесса «возвращения» Германии в лоно капиталистической экономики. Но американцы своими требованиями покупать американскую сельскохозяйственную продукцию сами подрывали идеологию «14 пунктов», обращаясь к священному эгоизму. Мельхиор и Вартбург теперь могли полагаться лишь на личные связи в банковском мире Запада. А военные круги давно вымыли руки по поводу отношений со все более суровым Западом, начавшим с «14 пунктов», а пришедшим к массированной оккупации рейха.

В пятницу, 28 февраля 1919 г., Ллойд Джордж призвал свой кабинет ответить на предложение французов о создании отдельной сепаратной Рейнской республики — барьера между Германией и Францией. Нетрудно провести параллель с поведением герцога Кэсльри, «выдвинувшего» Пруссию к французским границам в 1814 г. Теперь французы хотели оккупировать Саар, как это сделал Наполеон в 1814 г., перед решающими битвами на полях Бельгии.

На этот раз британский кабинет не был настроен в пользу уступок Франции. Британские министры откровенно растерянны были в польском вопросе; а агрессивность Черчилля в отношении России не получила ожидаемой поддержки.

Происходило нечто очень важное. Несмотря на абсолютную победу в мировой войне, Британия ощутила исторический отлив. Она не породила в прошедшей войне ни Нельсона, ни Веллингтона. Миллион англичан полег во Франции и Бельгии, страна растеряла банковское могущество, а на морях Дядя Сэм строил равный английскому флот.

Из Германии агент Интеллидженс сервис V.77 сообщал, что страна, выдержавшая натиск всего мира, склоняется к большевизму. Союз Германии с Россией крушил все высокомудрые британские схемы, создавал силу, которой Британия, демобилизующая свою армию, фактически ничего противопоставить не могла.

И не только в отношении Германии. Все, что было восточнее Германии, так же не признавало британского льва. При этом, если мы всмотримся в портреты основных политических деятелей станы, мы увидим некую статику. На этот раз уже никто не собирался бомбардировать Копенгаген. О лучшем — о Ллойде Джордже, Кейнс пишет как о «лишенном глубоких корней, действующем исходя из того, что лежит непосредственно рядом», Он сам себя называл призмой, «которая собирает свет, чтобы затем исказить его». Бонар Лоу видел лишь то, что располагалось на его письменном столе. Герберт Асквит, при всем своем интеллекте и быстроте мыслительного процесса, «был абсолютно лишен оригинальности и творческого подхода»[568].

Дэвид Ллойд Джордж, выходец из скромного дома в Северном Уэльсе, один из немногих британских премьеров (как Дизраэли, Каллагэн, Мэйджор) не заканчивал хорошо известных частных школ, не наследовал большого состояния, не заканчивал одного из знаменитых старых университетов. Ллойд Джордж не был «человеком партии». Он был пацифистом в ходе Бурской войны, талантливым оратором левых. Но по отношению к Германии он занял жесткую позицию задолго до 1914 г., и французы буквально ликовали, имея такого союзника в британском парламенте. Еще в начале 1890-х годов он писал, что «уэльские либералы являются империалистами, потому что они националисты». Но он считал необходимым перераспределить богатство в Британии (особенно часто он говорил это рабочим), иначе социальный котел не выдержит. Отсюда известный «Народный бюджет» 1909 года. Он считал несчастьем нации наличие крупных землевладельцев («британских юнкеров», как он их называл).

В ходе войны Ллойд Джордж всегда был «восточником» — выступал за то, чтобы бить коалицию Центральных держав в их уязвимые места, а не замыкаться на безнадежном Западном фронте. Он не доверял профессионалам и верил в импровизацию.

Отметим, что по происхождению Ллойд Джордж был баптистом — так же, как и президент Вильсон, Гувер, Кейнс (мать Клемансо принадлежала к гугенотам). Эти люди понимали друг друга. В феврале 1919 г. он удивлял окружающих громким пением церковных валлийских гимнов — откинувшись в кресле и закрыв глаза. Никто не мог сравниться с Ллойд Джорджем по «жадности» тяги к чтению, по способности слушать собеседника. Он всегда старался избегать делать окончательные суждения — нужно держать открытыми несколько дверей. Его спонтанность и мастерство логических заключений еще поражали окружающих. Но война наложила свой отпечаток. Он стремительно поседел и с трудом отходил от «испанки», которой болел осенью 1918 г. Его политические союзники-консерваторы намекали ему, что победе на национальных выборах он обязан им. Тогда Ллойд Джордж пригрозил объявлением новых выборов. В Лондон доходили слухи о невероятной социально-политической трансформации Восточной Европы; в Москве открыто говорили, что Британия будет следующей Советской республикой. Ленин говорил об этом со всей серьезностью.

На прошедших в марте 1919 г. дополнительных выборах либерально-консервативная коалиция потеряла два искомых места, и тори обвинили в случившемся премьера. Тот нашел нужным огрызнуться: «Я не намереваюсь играть в их игру, страна стоит за перемены». Ллойд Джордж провел через парламент закон об удешевлении земельных участков, стремясь смягчить проблему жилья для малообеспеченных. В Париж в марте он вернулся без обычной своей беспечности — раздраженный, мрачноватый. Он сказал лорду Ридделю: «Цивилизация переживает период напряжения»[569]. Мисс Стивенсон говорит, что в Париж премьер прибыл «бледным и утомленным». 13 марта — за день прибытия в Париж президента Вильсона, Ллойд Джордж прибыл в столицу Франции, и Френсис Стивенсон уговорила его взять день отдыха. Они поехали в Фонтенбло. «Стоял восхитительный весенний день, и знаменитый замок стоял во всей красе. Неудивительно, что именно здесь Наполеон отрекся от престола».