Когда-нибудь мы будем улыбаться - Мария Франк

за все? Как поступила твоя мама с твоим отцом?

Резко поворачиваюсь и сразу же встречаюсь с карими глазами, которые прожигают во мне дыру.

Что он только что сказал?

– Нет, – спокойно отвечаю. – Я не собираюсь убивать ребенка, только из-за твоего нежелания его иметь.

У меня начинается тихая истерика. Это тогда, когда слез нет, но эмоции просто зашкаливают. В таком состоянии я говорю все, что думаю, и меня никак не успокоить.

– Ян, это ребенок. Это такой же человек, как и все мы. А если бы тебя убили до твоего рождения? Он даже не родился, не увидел мир своими глазами, а его уже убивают. Никогда в жизни я бы не сделала этого. Ты забыл, как именно я забеременела? Да я никому не сказала об этом. Никто кроме нас, не знает правду. Хотя я могла написать заявление, и тебя бы посадили. Ты этого хотел? Я не думаю, что всем бы было лучше. Не пошла в полицию я не из-за того, что мне стало тебя жаль. Мне жаль, что у моего ребенка будет такой отец. И это ты во всем виноват. Я всегда буду жалеть, что пошла на ту вечеринку. И если бы не ты, ничего бы этого не было.

Я даже не успела заметить, как Ян оказался совсем близко возле меня. Я не делаю шаг вперед или назад. Просто продолжаю смотреть в карие глаза.

Резкая и ужасная боль обжигает мою щеку. Я быстро прижимаю ладонь к ней.

– Ты… ты, – пытаюсь что-то сказать, но ничего не получается из-за шока.

Поверить не могу. Он ведь изменился. Он не мог меня ударить. Не мог ведь?

Видимо, люди не меняются. По крайней мере, в лучшую сторону. Кто был тварью, тот тварью и останется.

Я полная дура, если надеюсь услышать от Яна извинения. Не нужно искать оправданий людям. В шоковом состоянии смотрю на него. Сотников полностью спокоен и даже немного раздражен. Я снова испытываю страх.

– Как же ты меня достала, – шипит сквозь зубы Ян.

Оттолкнув меня в сторону, парень выходит из кухни, оставляя меня одну. Мои мысли путаются. На глазах появляются слезы.

Ну почему это снова происходит? Все ведь было нормально. Да все было отлично. Зачем он все испортил? Чего он добивается от меня?

Иду в ванную комнату и закрываю за собой дверь. Медленно спускаюсь вниз по стене, обхватив голову руками. Слезы уже обжигают глаза.

«Я сломаю тебя»

Начинаю всхлипывать и закрываю рот рукой, чтобы меня не было слышно.

«Все будет хорошо»

В памяти всплывет фраза Тоши, которую он мне часто говорил.

Черт. Из-за всего этого я и не помню, когда последний раз ходила на могилу к Антону. Не припомню, когда была у Виктории Александровны. Мне определенно нужно наверстать упущенное, и думаю, что сейчас самое время. Находиться с Сотниковым в одной квартире в данный момент, я не смогу.

Быстро иду в комнату и переодеваюсь, игнорируя Яна, который внимательно за мной наблюдает.

– А ты, куда это собралась? – ядовито спрашивает он.

В ответ молчу, делая вид, что не слышу его.

Парень подходит ближе ко мне и хватает меня за руку. Поворачивает к себе лицом и обхватывает своей свободной рукой мою шею.

– Только попробуй все рассказать моему отцу или моей матери. Только попробуй это сделать.

У меня появляется ком в горле.

– Я и не собиралась, – вру ему.

– Вот и умница.

* * *

– Здравствуйте, а вам кого? – спрашивает у меня женщина лет пятидесяти.

В недоумении осматриваю табличку на входной двери и понимаю, что не ошиблась.

– Можете позвать Викторию Александровну?

– Шелыгину?

Киваю головой.

– Так она здесь больше не живет, – отвечает мне эта женщина.

– В смысле?

– Она продала нам эту квартиру, а сама уехала куда-то.

У меня сжимается сердце.

– А давно?

– Примерно месяц назад.

– А почему уехала, не знаете?

– Девочка, что тебе нужно? – уже со злостью спрашивают у меня.

Качая головой, делаю шаг назад.

– Нет, ничего. Извините, – выдавливаю из себя и ухожу.

На улице мерзкая погода. Мелкий дождь со снегом и ветер. В такую погоду только и хочется лежать под одеялом и пить горячий чай. Но сейчас я не вернусь домой. Хотя можно ли назвать моим домом то место?

Собравшись с мыслями, иду на кладбище, по пути купив ромашки.

* * *

Тишину нарушает лишь карканье ворон и порывы ветра, а в остальном здесь очень тихо, отчего становится жутко.

– Привет, Тош, – шепчу, присев на корточки у могилы.

Смотрю на фотографию Антона на гранитной плите и не сдерживаю слез. На фото, Тоша, искренне улыбается и выглядит счастливым. Именно таким, я его и запомнила.

Мои слезы капают прямо на его могилу.

– Почему ты не со мной? – тихо шепчу, проводя рукой по плите.

Чувствую легкое прикосновение к своему плечу и резко поворачиваюсь, вздрагивая от этого. Никого нет. Черт возьми, мне становится как-то уж слишком страшно здесь.

– Я теперь потеряла возможность общаться с твоей мамой. Теперь я даже и не знаю, где она и как у нее дела.

Глупо разговаривать с могилой, но я все же делаю это.

– Я не знаю, что мне делать, – качаю головой. – Я в полной заднице.

Закрываю глаза и пытаюсь представить, что говорю с Тошей вживую.

– Я не могу от него уйти, – говорю сквозь всхлипы. – Не могу. Мне просто некуда идти. Квартира родителей – это ад. Я не смогу сама воспитать этого ребенка. Да у меня нет денег на себя. Я просто хочу, чтобы малыш был счастлив, и ради этого буду терпеть все, что угодно.

Даже после смерти, Антон остается единственным человеком, которому я могу рассказать абсолютно все.

– Он не изменился. Совсем не изменился. Каким был уродом, таким и остался. Такие, как он, не меняются. И я знаю, что Ян со мной только из-за того, что так решил его отец. Я не требую от него любви. Мне плевать на это. Я просто хочу, чтобы наш ребенок был счастлив.

Рассказав все это, мне становится нереально легко на душе. Чувствую себя так, будто камень с души упал.

Поцеловав фотографию на плите, поднимаюсь.

– Тош, я пойду. Люблю тебя.

Не оборачиваясь, ухожу отсюда.

* * *

Уже три дня, мы вообще не общаемся с Яном. Не то, чтобы мы до этого хорошо общались, но вот теперь мы не говорим друг другу ни слова.

Всего два месяца беременности, а мы уже перестали нормально общаться. Черт возьми,