Малибу - Пат Бут

Алабама перестал ощущать боль. Ему стало легко. Пламя больше не обжигало его, оно стало его частью или нет, он стал частью пламени. Ему стало светло на душе оттого, что в конце его жизненного пути, на самом пороге смерти его душа художника смогла испытать такой волнующий экстаз своеобразного очарования этой катастрофы. Алабама до самой своей последней минуты остался истинным художником, нашедшим в этом кромешном ужасе проявления истинной красоты. Больше в мире не осталось никого, кто мог бы оценить этот фейерверк красок и насладиться им. Остались другие, Пэт Паркер была одной из них. Но она пойдет своим путем, и неизвестно, сможет ли она когда-нибудь достичь своего понимания волшебной красоты, красоты последнего мгновения жизни — это была последняя мысль Алабамы.

Сгорел дом Алабамы, сгорел лес вокруг. Сгорел и сам Бен Алабама, и его друг Кинг… Но остались нетронутыми его горы, ради которых он и затеял все это дело. И останется память людей об этом светлом человеке, огненным метеором прочертившим вечернее небо, устремляясь вверх, навстречу вечности…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Дик Латхам с трудом разлепил веки. В ушах у него гремел горный обвал. Казалось, ему не будет конца. В горле было абсолютно сухо, как в полдень в пустыне… Латхам страдал. У него было самое настоящее классическое похмелье. Такое давно забытое состояние. Нет, он не избегал спиртного, и похмелье было ему знакомо, но все это было в далекие дни его молодости… И вот теперь он снова испытал это ни с чем не сравнимое по силе чувство. Латхам попробовал приподнять голову над подушкой. Со второй попытки ему это удалось, но зато стены комнаты поплыли у него перед глазами, все быстрее ускоряя свое вращение. Приступ тошноты опрокинул его навзничь и заставил крепко зажмуриться. Пульс бешено колотился, он тяжело дышал. Прошло несколько томительных минут, пока он рискнул снова повторить свои попытки встать на ноги.

Постепенно в его мозгу стали всплывать отдельные, пока еще разрозненные картины вчерашнего вечера. Он вспомнил, что был вчера в ресторане. Подумав немного, Латхам вспомнил даже в каком именно ресторане он был и с кем. Он был в «Ла Скала» с Эммой. Почему же он так напился? Вот этого он вспомнить пока никак не мог. В то же время его грызло внутреннее недовольство собой, что он говорил что-то не то и делал что-то не так именно вчера в ресторане. Подумав еще немного, Латхам махнул рукой на все. Если он вчера кого и обидел, то это было вчера. А что о нем подумают, его меньше всего волновало. Это пусть волнует тех, кто о нем что-то думает, а он…

Тут его стройные мысли снова смешались, и он застонал от приступа сильнейшей головной боли. Латхам помотал головой, словно надеялся вытрясти боль прочь. Ничего не помогло. Оставалось примириться со своей судьбой и попытаться действительно встать. Дик Латхам взглянул на окно. Судя по слабым солнечным лучам, пробивавшимся сквозь ставни, было раннее утро, что-то около семи часов. Именнб в это время страну будит традиционная передача «Доброе утро, Америка!». Латхам редко смотрел ее, но теперь, коль он проснулся, решил послушать новости в исполнении роскошной Деборы Норвилл. У нее была особая, только ей присущая манера облекать своим чувственным ртом любую новость, которую ей доводилось читать. Даже самые сухие факты в ее исполнении наполнялись свежестью и ароматом. Латхам дотянулся до дистанционного пульта и попробовал включить телевизор. Как он и ожидал, пульт не сработал. Он, покачиваясь, добрел до аппарата, ткнул пальцем в клавишу и обессиленно опустился в стоявшее рядом кресло.

Клик. Телевизор заработал, и комнату заполнили все типы японских автомобилей «тойота», и ему стало понятно, почему он не должен терять времени и тут же должен броситься покупать их, причем желательно все… От рекламы зубной пасты у негр заломило зубы. И вот наконец чувственная Дебора стала давать свою версию мировых событий.

— Вчера вечером страшный пожар спалил дотла дом знаменитого фотографа и экологиста, проживающего в горах Малибу. Этого человека звали Бен Алабама, больше известного просто как Алабама. Он погиб, когда огонь обрушился на его жилище, спрятанное в диких горах Санта-Моника. Он стал знаменит тем, что недавно одержал внушительную победу в борьбе против осуществления планов размещения в этих диких нетронутых краях нового комплекса киностудии «Космос», неподалеку от знаменитой Седловой горы в каньоне Малибу. Полиция подозревает преднамеренное убийство. Президент Соединенных Штатов Америки, его близкий и давний друг, сказал, что Америка потеряла настоящего художника и артиста, защитника окружающей среды и просто хорошего человека. Президент почтит своим присутствием похороны Бена Алабамы. В Ливане прошлой ночью…

Латхам привстал. Прошелся по комнате. Головокружения больше не было. Не было вообще никакого похмелья. Алабама сгорел.. Господь услышал его молитвы. Латхам никогда не верил в силу молитв, теперь поверил. Он дрожал, нет, это ему показалось, нет, дрожал на самом деле крупной дрожью. Вчера он страстно желал смерти Алабамы. Сегодня тот был мертв. Латхам должен был быть рад, но его колотила дрожь. Алабама за эти долгие годы стал частью его жизни, и теперь он ощущал страшную пустоту в душе, словно что-то важное, яркое и самобытное, чем он втайне искренне восхищался, навсегда исчезло, растворилось. Со смертью Алабамы обрывалась ниточка, тянувшаяся в прошлое Латхама, в дни его молодости в Париже. Алабама остался единственным человеком в мире, который знал Латхама с тех пор. Вот и его не стало.

Пожалуй, Латхам сейчас был искренне расстроен этим печальным сообщением о смерти Бена Алабамы. Резко зазвонил телефон. Это был Томми Хаверс.

— Дик, это я. Вы слышали о Бене Алабаме?

— Да, я только что прослушал сообщение в новостях. Я не могу в это поверить…

— Я тоже не верю в такие совпадения, — произнес Хаверс.

— Да, интересная получается история, — протянул Дик и замер. Что, черт возьми, он вчера нес в ресторане? Ведь он грозил смертью Алабаме. И теперь Алабама был мертв, а полиция наверняка подозревает поджог. Все ясно, как дважды два четыре — он будет под подозрением. Слава Богу, что у него есть алиби! Постой, какое еще алаби! Кто-то уложил его в постель в районе девяти часов вечера, но дальше он спал в одиночестве. А до дома Алабамы всего-то двадцать минут на машине…

— Послушай, Томми. Ты можешь прямо сейчас прилететь в Калифорнию? Бросай все дела и немедленно приезжай. Мне надо, чтобы ты вовремя был рядом. Да и захвати этого талантливого адвоката от Крюгера. Как его там, ну, ты знаешь о ком я говорю, этого острого на язык и быстрого на ум Фельдермана или Федермана…