Мое время - Татьяна Янушевич

Его дочка работает в Ботсаду и до последнего момента выделялась разве что как молодая мамашка, необременительно, между делом пестующая сынишку. Зато на концерте!..

Но вот, наконец, и праздничный ужин. К этому времени здесь скопилось достаточно народу. Несколько странников прибилось на Чемале, кое-кто подтянулся из ближайших сел, прибыли с Биостанции женский хор и ансамбль "Индейцы". С начала девяностых на Алтай хлынула хипповатая волна молодежи играть в краснокожих всерьез. Настроили шалашей, придумали имена, - им даже переводы почтовые от родителей приходили с пометкой: "Соколиному Клюву" или "Берестяной Ладье". А дальше-то что?.. Как нахлынули, так и схлынули. Осели единицы, кормятся, где придется, кому дров поколют, или вот поют.

Концерт развернулся сначала в "конференц-клубе". На сцене среди сложной системы электронных гитар и клавикордов трое юных "индейцев" исполнили песни свои, трогательные до старомодности. Но удивительно почему-то было видеть их чисто промытые волосы до пояса.

Они же аккомпанировали хору. Женщины вышли в белых кофточках и длинных черных юбках, необычно для полевой обстановки. Главная солистка, она же руководитель и организатор - бывшая вокалистка Ташкентской оперы. Самая грациозная, самая энергичная, но Боже!.. мы с Женькой судорожно переглянулись, - зрительно это ужасно, когда старость не находится в соответствии... Наш Маугли выбежал на сцену с цветочками для дам.

Потом расположились у огромного, у щедрого костра. Вот тут-то и выступила дочка художника в паре со своей сестричкой, что приехала специально для такого случая. Они показали душераздирающую сценку из "Отелло" на молодежном диалекте, очень смешно, и восточные пляски, с пластикой тальниковых ветвей на ветру. Очень одаренные сестренки. "Весь вечер на арене" - конферансье Ромочка, обворожительный молодой сотрудник. Сам он исполнил старинные песни на староитальянском. Девушки-алтайки играли на комузе.

Ну, и Новосибирские ботаники не остались в долгу. И тут уж самая яркая звезда, безусловно, Элка, младшая ученица Александры Владимировны, новоиспеченный доктор наук. Она, конечно, очень горластая, но это можно простить, ибо она вся - отдача, до звонкого донца души. Между прочим, наша ровесница, она все время словно бы простирает над нами опекунское крыло, а то вдруг лицо обнажится наивной простотой, и видно, что не столь уж она уверена в себе.

А где-то среди ночи к костру подлетела машина, из нее выпорхнуло воздушное созданье, опустилось прямо в круг:

- Я не опоздала?

И давай петь французские песни голосом Эдит Пиаф. В общем, праздник удался на славу.

И вот мы снова в автобусе, съезжаем по Алтайским горкам ниже, ниже, массивный Бабырган позади нас закрывает пейзаж, сам смотрит вслед, пока мы не скрываемся за холмами, останавливаемся перекусить на заветной лужайке и катим дальше по прямому тракту. А тут нас, оказывается, подкарауливает непредусмотренное приключение, - камешек прилетел в лобовое стекло, оно и ахнуло в мелкую крошку. В благочинный салон, словно в экспедиционный грузовик, поднявший брезентовое забрало, ворвалась панорама, грохот ветра, пыль дорог. И вихрь возбуждения!.. Мы с Женькой глянули друг на друга, вмиг узнавая еще то, давнее возбуждение, будто это мы только что грохнули окно, и ужас необратимости содеянного уже разверзся, но мы пребываем еще в невесомости отчаянного восторга действия. Женька придвинула голову к моей:

- Давно хотела сказать, как погляжусь в зеркало, вижу тебя. Правда, мы стали похожи?..

У меня аж дух перехватило. Ведь и я сейчас смотрела в ее лицо.., разве что сказать не смела.., - в этом зеркале я увидела свою хулиганистую улыбку, карие глаза, в которых еще не улеглись сполохи тех же, что у меня, переживаний, страданий и обид, и еще сияние такой же абсолютной любви.

Бабье лето

Конец лета отмечен в православной нашей средней полосе излишне резко. Впереди еще весь август, но в самом начале кто-нибудь обязательно напомнит про Ильин день. Словно льдинка скользнет за шиворот.

И тебе в твоем летнем детстве вдруг говорят:

- Все. Лето кончилось. Купаться нельзя.

- Как это? Вчера можно было, а сегодня уже сразу нельзя?

Да еще приметы показывают.

И действительно, окинешь взглядом привычный дачный лес, - откуда-то появились желтые пряди.

Запрет, конечно, понарошку, но это щемящее чувство потери... Почти отчаянье. Оно кажется несоразмерным, жалеешь-то всего лишь об уходящем лете. Ведь в те поры не отсчитываешь еще летa столь безнадежно, а ранняя мамина седина - это ж просто красиво - "на виске серебряный иней"...

Чувство утраты совсем неглубокое.., - неуверенно, неопределенно так смеешься, будто не можешь нащупать второе дно...

Потом каждое лето неминуемый этот Ильин день обдаст холодком в самый разгар жары. И дальше незаметно, по инерции август скатится в зиму. Впрочем, год от года все реже выбираешься в лес. Наращивается суета, да и по улицам пробежишь весь в заботах, а в наши реформенные времена, уж вовсе, - заглянешь в хлебный магазин, больше и бежать не с чем.

В таком будничном ряду, в один из дней выхожу из дома. Поутру. Сегодня выходной. Денек выдался славный.

Будто что-то необычное, вижу, приближаясь, на углу Красного проспекта негусто толпятся люди. Кое-кто в спортивной одежде. Вон оно что! "Осенний марафон"! Конечно же, середина сентября, бабье лето.

И неожиданно, и сразу на душе делается праздник.

Вдоль города по проспекту бегут марафонцы, вольные бегуны, не обгоняя друг друга, как бы вразнобой, то группа, то человека два-три, иногда через большой промежуток - совсем один, а то семья с выводком малолеток. Ребятишки бегут очень старательно, выставив пузо, родители поучают их на ходу.

День замечательный, совсем летний. Будто и вчера был такой же, но сейчас хочется всматриваться в день. На небе ни облачка, правда, оно не голубое уже, а впросинь, в осенний этот оттенок, и солнечные нити серебрятся, словно паутинки, если прищуриться.

Красный проспект - первая просека старого Новониколаевска. Мой перекресток - как раз на горке, и видно: по одной стороне улицы фигурки убегают за горизонт к Аэропорту, по другой стороне - в другую даль, - где старт? где финиш?

Вдоль проспекта тянется аллея, почти до Оби, до того самого исторического моста, который, оказывается, не строил великий наш градоположник Гарин-Михайловский. Он и вовсе в Новосибирске не бывал. В Томске ему когда-то устроили приятели-инженеры возможность заработать профессионально. Но Сибирь ему не пришлась, да и денежки казенные быстро разлетелись. Ему ведь было все равно, свои или чужие. Щедр был. Отменный мужик! Гуляка, дамский угодник, интеллигентный, обаятельный писатель.

Я изменяю свои хлопотливые планы и праздно направляюсь в центр города. В общем-то, и в центр мероприятия. Наблюдаю бегунов. Иные выглядят очень картинно в ярких новеньких трусах.

Там, за площадью, в разбеге перспективы, видна часовня под золотым куполком. Часовня знаменует центр России. Единожды она уже была построена на этом священном скрещении координат в годовщину 300-летия Дома Романовых. Затем, как у нас водилось, ее разрушили, и место сие занимал пожизненный памятник Сталину. Удивительно, что на Ленина его потом не поменяли, как тоже было принято.

И вот теперь, к столетию города, часовня заново сияет купольным шлемом. За ней на горизонте другой берег Оби уходит далеко и неопределенно в серебристую дымку, - то ли город, то ли лес, то ли раскидистая наша Россия... со странным фокусом в Сибирской глубинке.

В детстве моем на этих параллелях сохранялись еще старые дома купеческого построя. Магазинчики в них теснились плотно и носили обновленные НЭПонятные имена: "Кагиз", например, "Бумсбыт", или "Тэ-Жэ", что недавно только мне удалось разгадать как "Товарищество Жирокость". Там еще была табачная лавка, расписанная изнутри красно-золотыми табличками. Это казалось стариной, - мы ходили туда "побыть", как в Москве принято зайти в чайно-кофейный магазин с китайскими финтифлюшками. Там же помещался кинотеатр с бронзовой фигурой Маяковского над входом. Перед сеансами лабухи играли джаз так, что слышно было под окнами фойе, куда нас дошестнадцатилетних не пускали. Мы льнули к окнам. Один торговый дом остался до сих пор - "Старый корпус", его теперь лелеют, только что не молятся, сделали краеведческим музеем.

Вот около него я и становлюсь посмотреть. Будто из ложи видна вся площадь. Здесь суетятся тренеры, кто в рупор кричит, кто подскакивает с термосом к избранным бегунам, к перспективным, наверное, наливает им в бумажный стаканчик.

Бежит стайка спортсменок в пожилых майках, поджарые мои ровесницы. Отцветшие номера вызывающе-трогательно выпячиваются на груди, - знай, мол, наших!

В шестом классе я тоже увлеклась легкой атлетикой. Осенними утрами мы бегали на тренировки. О, этот озноб возбуждения и раннего вставания, инистая трава топорщится как бумага. Тогда спартакиады были большим праздником. Мы бежали кросс через весь город, украшенный флажками и вымпелами. Фаворитку, девочку старших классов, многоразовую чемпионку приветствовали на каждом перекрестке: