Должность во Вселенной - Владимир Савченко

— Сильно! — крутнул головой Пец.

— Мысль, между прочим, не моя, я ее у Андрея Платонова нашел. Могучий был ум, не хуже древних риши. В «Котловане» у него сказано: «Дети — это время, созревающее в свежих телах»-. Кстати, это и к нынешним детям, и к молодым людям относится: они чувствуют в себе свое время и не могут — не не хотят, а не могут! — походить на нас.

Оба помолчали. Густо было, сейчас в воздухе просмотрового зала от больших мыслей, можно было долго молчать. Но Корнев еще не выговорился:

— Вовсе не обязательно, что это конец для планеты — наша цивилизация. Вы не хуже меня знаете, что у многих миров в MB набор выразительности идет не плавно, а с колебаниями, возвратами — и на спаде эти гармоники повторяются. Возможно, и для Земли так…

— Даже вероятно, поскольку слишком круто наш «прогресс» пошел, — кивнул Валерьян Вениаминович, — не для миллиарднолетней жизни мира эти перемены за века-секунды. Что-то должно притормозить.

— Что-то, да не кто-то. Не мы, дорогой Валерьян Вениаминович, — горько (так что у Пеца мурашки по спине прошли) рассмеялся Александр Иванович. — Через утоляющего свои раскаленные потребности человека может осуществляться только смешение. Развал планеты. А ежели он притормозится, время снова потянет планету на выразительность, то и человек — такой, как он есть, — не нужен.

— Ну, это вы слишком, — растерянно сказал Пец.

— Почему слишком? Вы не хуже меня знаете, что в будущем — то есть опять-таки во времени — на этот случай для нас кое-что припасено: не ядерная война, так экологический кризис… Да и в душе своей все мы, даже разглагольствуя о непрерывном росте потребностей и благосостояния, чувствуем: не может такая лафа продолжаться вечно — и тебе квартиры, и магазины, непыльная работа, поездки-полеты, полно развлекухи, шмотки, услуги… У других тварей ничего, а у этих — у нас — все. В глубине души мы себе цену знаем — поэтому и глотничаем.

— И объясните вы мне, Валерьян Вениаминович, ради бога, — продолжал Корнев с мучительными интонациями, повернув к Пецу худое лицо с лихорадочно блестящими глазами. — Ну, ладно: потребности в еде, тепле, продолжении рода, страх боли и гибели — против этого спорить нечего, основное качество нашей и всех животных плоти. Но вот не потребности — проблемы, не пошлая суета ради чав-чав и самки — творческая деятельность… это-то что? Все эти мальчики с голубыми, синими, серыми, карими, черными… но непременно одухотворенными — глазами, со способностями и мечтой, с энергией и умением, когда поэты в душе, когда деляги, чаще серединка на половинку, вроде меня… мы-то с вами что такое? С нас ведь начинаются экспоненты необратимого изменения мира: с того, что кто-то один придумал прямохождение, другой рычаг, третий колесо, четвертый огонь… Без этого и человечества не было бы — осталось бы обезьянство. Но и мы, творческие мальчики, тоже далеко обычно не заглядываем: ну, замечаем проблемы, формулируем задачи, выдаем идеи, решения, изобретения. Тот — чтобы подзаработать, другой — остепениться, третий ради Госпремии и славы; иным и вовсе просто интересно возиться с приборами и реактивами: что выйдет? И каждый выдаст что-то новое, открывает дороги-возможности, по которым устремляются толпы жадных дураков. И получается, что их страсти подогревает, утоляя и дразня, наша слепая активность мысли. У свинца свойство тяжесть, у щелочей — едкость, а у нас активность мысли!

Он снова заходил по комнате, то удаляясь от Пеца, то приближаясь.

— Активность мысли, творчество, смекалка, инициатива, поиск, изобретательность, горение… какие слова! И все это вместе именуем познанием. Мы, комочки протоплазмы, существуем благополучно только в оранжерейных условиях нашей планеты, в узеньком диапазоне температур, в стабильном тяготении, в атмосфере с кислородом и достаточной влажностью… Посредством ухищрений, комфорта, приспособлений мы умеряем, гасим, отфильтровываем огромность Мира, его просторы, энергии, скорости, температуры, силы, миллионнолетние длительности и взрывные скорости процессов — приноравливаем все к своей ничтожной сиюминутности, к слепоте и слабости и называем это познанием! Познание Мира, ха! Да оно уничтожит любой такой комочек, если напрямую-то, без щелочек и фильтров… Лопочем: великие открытия, великие изобретения. Но что есть их величие, как не размер дистанции между истиной и нашими представлениями? Не вернее ли говорить о громадности наших заблуждений?…

Остановился напротив Валерьяна Вениаминовича, посмотрел заинтересованно:

— Давайте-ка обсудим этот вопрос, он того стоит. До теории Пеца и турбулентной гипотезы Любарского был некий Поль Адриен Морис Дирак, англичанин гасконского происхождения. Он предложил теорию вакуума, из которой следовало, что каждый объемчик физического пространства размерами в нуклон… уже содержит в себе этот нуклон. То есть «пустота» имеет плотность ядерной материи. А частицы и образующиеся из них вещества, которые мы воспринимаем, есть возбужденные состояния вакуума, редкие флюктуации его. В подтверждение он предсказал антиэлектрон — позитрон, антипротон… И только это и прижилось в физике. А главная идея была воспринята всеми как математический формализм с примесью сумасшедшинки: как это может быть, чтобы пустота имела ядерную плотность в миллиард миллиардов раз плотнее нас, весомых тел? Чушь!.. Так, Вэ-Вэ, я ничего не переврал?

— Нет. — Тот смотрел на Корнева снизу вверх с любованием. — Вы, я вижу, здесь время не теряли.

— Эх, может, лучше бы я его потерял!.. Но дальше: вспомним — и это вы знаете лучше меня, — что в древнеиндийской философии главным является представление о Брахмо-Абсолюте, о чем-то таком, что наполняет все и вся снаружи и внутри, и абсолютно, совершенно категорически превосходит по всем параметрам различимый мир. У древних китайцев к этому близко понятие дао. Мы тем и другим по европейской спесивости своей пренебрегаем: азиаты, мол, да еще древние, ну их!.. — но с теорией Дирака-то в масть. И с идеей праматерии Гейзенберга — тоже. И, главное, с тем, что наблюдаем в MB в самых обширных масштабах, в масть. То есть действительно так! Следовательно, суждение древних индусов, что только Брахмо и стоит знать-понимать, чувствовать, правильное понимая, представляя, чувствуя это, мы тем самым знаем 99,9999. словом, после запятой еще шестнадцать девяток — процентов существенного содержания мира — то есть практически все.

— Но, Валерьян Вениаминыч, но!.. Это главное знание о мире настолько просто, что для восприятия его не надо сложных теорий, разветвленных умствований и выкладок. Да что — мозга человеческого не надо. Может, лучше без него спинным воспринять, промежностью, той самой Кундалини, или просто плотью живой… Птица, поющая в небе, греющаяся на солнышке змея, возможно, лучше понимают мир, чем мы с вами, терзаемые тысячью проблем!