Падение сквозь ветер - Олег Никитин

– Лезь туда и посмотри, что там, – скомандовал он Наддине и кивком головы указал ей на пол под шкафом. Она скривилась в подобии усмешки и встала на колени, без всякой необходимости широко раздвинув розовые, в сиреневых прожилках ноги.

– Прибитая к стене доска, – хихикнула она и пошевелила толстыми ягодицами. Оглянувшись на магистра, она немного отклонилась назад и потерлась о его колени.

– Оторви ее, – приказал следователь.

Она недовольно скривилась и запустила руку под шкаф. Тотчас раздался ее удивленный возглас, и на свет появилась узкая, размером в половину локтя деревянная панель с двумя торчащими по краям короткими кривыми гвоздями.

– Фальшивка, – удовлетворенно заметил Валлент. – Сможешь просунуть туда руку?

– Не дотягиваюсь, – протяжно вздохнула Наддина.

– Отползай.

Она восприняла его слова буквально и чуть не сбила магистра, похотливо виляя пышными телесами.

– Полегче, – скривился он и оттолкнул ее ногой, так что Наддина завалилась набок, разметав в стороны ноги и выставив на обозрение неожиданно роскошные, розовые шелковые трусы с мелкими кружевами по краю. Они туго обтягивали ее рыхлую плоть. Прислонившись к кровати, она прикрыла глаза и распустила узелок на розовой подвязке. Теплый поток ауры пополз по спине Валлента, настойчиво пытаясь захватить нижнюю часть его тела.

Но он направил свою энергию не на женщину, а на шкаф, мысленным толчком резко двинув его в сторону окна. Мощный поток воздуха сдернул массивную мебель с места, ножки заскрипели о пол и вывалились из пазов; шкаф обрушился на пол всем своим весом – с потолка упал кусок штукатурки, – закачался, проехал еще пару локтей и замер, упершись в спинку кровати. Этого оказалось достаточно – дыра у пола обнажилась. Присев на корточки, магистр сунул в нее руку и достал плоскую жестяную коробку, покрытую черной облупившейся краской. Ее бока были усеяны царапинами от крысиных зубов. Он уже собрался вскрыть ее, как со стороны хозяйки раздался невнятный стон, сопровождаемый шорохом ее подошв по половицам.

За эти несколько минут она успела подобрать откатившуюся к ней круглую ножку шкафа и засунула ее себе в трусы, обвисшие бесформенной тряпкой. Лицо ее было совершенно безумным, глаза закатились – кажется, она уже не замечала Валлента. Он недоуменно пожал плечами и сел на стул у подоконника, сложив на него свою находку. «Замечательная у меня мазь, – подумал он, слушая хриплые возгласы Наддины. – Она просто создана для успешного зачатия. Хозяйка готова, осталось только оживить самого себя!» Магистр склонен был объяснить нелогичную перемену в настроении Наддины – от ужаса к безумному вожделению – воздействием своей мощной ауры, каким-то образом повлиявшей на организм женщины. Возможно, она начала терять контроль над собственным телом в тот момент, когда он схватил ее при попытке сбежать от него. Вспомнив Амаггету, он сопоставил обеих женщин и мысленно кивнул себе: похоже, чудо-мазь воздействует не только на своего «носителя», но и каким-то образом на контактирующих с ним особей женского пола.

Поддев крышку ногтями, Валлент раскрыл коробку. Под второй частью дневника Мегаллина – о том, что это именно дневник, говорила дата в первой же строке текста – лежала стопка писем, еще несколько бумажек и тонкая книжица среднего формата, на обложке которой серебряными буквами было написано: «Крисс Кармельский. Магия воздуха и смешение стихий». В углу коробки лежал матовый флакончик. Валлент вывернул притертую пробку и понюхал его содержимое – это была желтая мазь Мегаллина. Сердце магистра на мгновение остановилось, но он взял себя в руки и вернул пробку в прежнее положение.

Первая страница дневника начиналась словами:

«2 апреля. Лаггеус толкует о противоборстве различных типов магии, основываясь на их классификации. Его примеры, конечно, зачастую отдают банальщиной (вроде столкновения огня и воды, ветра и твердой преграды и так далее). Интересно, что примерно к концу первой трети собственного труда этот маг подспудно приходит к выводу о том, что в действительности магия едина, и деление ее на классы, ранее почти всегда плодотворное, мешает ее развитию. Удивившись такому выводу, он какое-то время пытается противопоставить ему разумные доводы, но вскоре сдается. И что же дальше? Открыто признав нетривиальность своих умозаключений, он целиком отдается поиску путей объединения классов магии в единый сплав! Здесь-то он и терпит крах…»

Цепкая рука Наддины ухватила Валлента за штанину и потянула ее к себе, чуть не отрывая от одежды клок ткани.

– Брось это, – просипела она искривленным в пароксизме ртом.

– Отвяжись, дура, – буркнул магистр и оттолкнул ее ногой. Вместо ответа она вскочила и прижалась к нему своим монументальным животом, задрав платье к самому подбородку. Лишенные подвязки трусы съехали на пол, и она отбросила их раздраженным движением стопы. Поддавшись минутной прихоти, Валлент протянул руку, прижал золотую лягушку к заросшему жестким черным волосом треугольнику под ее пупком и ударил в него сгустком воздуха. Она вскрикнула и отлетела на несколько локтей, упав на кровать и закинув левую ногу на стол. Легким вихрем магистр «поднял» с пола ножку шкафа и вогнал ее Наддине в пульсирующую промежность, исторгнув из ее раскрытого рта захлебнувшийся экстазом крик.

– Так-то лучше. – Следователь заинтересовался проблемой продолжительного воздействия магии на предметы. Создав над куском дерева, погрузившимся в Наддину, пятачок переменного давления – иными словами, быстро сменяющие друг друга прямой и обратный вихри – он добился того, что ножка стала с чавканьем выскальзывать из лона и вновь затыкать его. Остаточное воздействие его императива успешно продолжило процесс «развлечения» хозяйки дома.

«…поскольку недостаточно хорошо владеет тремя из четырех видов магии. Это особенно хорошо заметно, когда он начинает толковать о воздушной стихии, которой я занимался долгие годы. Например, когда он проводил наблюдения в пустынной восточной части континента, то обратил внимание на форму песчаных барханов. Еще раньше (очевидно, во время каникул на море) он неоднократно лицезрел волны на воде. Из этого Лаггеус в первой части своего трактата выводит, что волновая форма поверхностей воды и земли – это ответ жидкой и твердой стихии на вызов ветра, а во второй утверждает, будто волна – еще и продукт взаимодействия трех стихий. Тут же он приплетает и огонь с «языками» пламени, порождаемыми ветром. Все его умозаключения хороши для тех, кто плохо представляет себе внутреннюю структуру стихий, полагая, что они – нечто неизменное и непревращаемое. Пример: предположим, что некто сумел смешать в одной реторте все четыре магических среды. Или, для простоты, две. Воздух в соединении с водой вызывает пузырьки, вода в соединении с воздухом – капли росы. И так далее, по аналогии: в итоге выходит, что объединяет стихии не какая-то волна (являющаяся просто формой, пусть даже универсальной), а частица, из которой состоит каждая конкретная стихия. И единственное, чем в таком случае земля отличается, скажем, от воды или огня – это сила сцепки ее частиц друг с другом. Но Лаггеус все равно молодец, уже хотя бы потому, что подвиг меня, своего читателя, на самостоятельные размышления о природе вещественной основы магии.