Предначертание - Вадим Давыдов

— Зачем нам Россия такая, Гур?! Россия, которая в революцию рухнула, как в пропасть?! — Городецкий вскочил. — В той России нашего не было, если приглядеться, ничего – всё буржуи американские и французские между собой разделили! Где…

— Варяг, остынь. Я с тобой разве спорю? Ты кругом прав, дружище. И что же мы в таком случае имеем, дорогой товарищ Варяг? Лет десять, даже восемь назад, при НЭПе – ещё можно было потрепыхаться. Поиграть в дискуссию, в выборы пути, в кошки-мышки. Этим и занимались – вот только непростительно долгое время. А сейчас – нет ничего кроме того, что есть. Давай представим себе на мгновение: вот, нет её, кровавой диктатуры большевистских вождей – с ноля часов завтрашнего дня. И что? Изменится что-нибудь? Сразу же примут нас с распростёртыми объятиями в братскую семью народов Европы и Америки? Денег дадут, техническую помощь окажут? Держи карман шире. Поверь мне – ну, даже близко ничего подобного. Поверь – это всё сказки, что Россию ждут в кругу цивилизованных держав. Ждут – только в качестве Китая, чтобы делить и употреблять. Своё право быть великой державой надо выдрать – и выстрадать. Если мы – народ – с этой задачей не справимся, — конец. Никто не поможет. Или мы эмигрантов наших разлюбезных пригласим – приходите, дорогие, княжить и володеть нами?

— Ну, это уж очевидная глупость!

— Вот именно. Своих надо растить. Родных. Собственных. Да, конечно, ребят и девчонок из тех, что сейчас по Прагам, Белградам и Софиям учатся, можно будет влить в этот суп, но это – капля в море. Да и сколько из них добровольно в нищую, голую да босую Россиюшку добровольно поедут, от тёплых ватерклозетов и сдобной французской выпечки? А теперь ответь. Сколько тебе, честному и справедливому, не кровавому злодею, а рыцарю и джентльмену, потребуется времени, чтобы выстроить систему? Аппарат? Сможешь сказать, хотя бы примерно?

— Говнище получается, — произнёс Городецкий и сжал ладонями виски: – Море говна просто.

— Видишь, — удовлетворённо кивнул Гурьев. — Всё же ты на самом деле понимаешь. Так сколько нам времени понадобится? Лет двадцать, а? И это в мире и согласии. Чего, опять же, даже близко не наблюдается. И где людей брать? Ты с каждым секретарём райкома сможешь поговорить? Исполкома каждого? Ты взвоешь, Сан Саныч, через год. Начнёшь, как дискобол, чернильницы и пресс-папье в стены метать: ненавижу! Ненавижу! Пропади всё пропадом! И мне это всё – уже сейчас в печёнках сидит, а я всего-то четыре дня как советским человеком сделался. Спрашиваю тебя в лоб, Сан Саныч: где нам взять людей в кадры? Где?

— Ерунда какая-то, — вскинулся Городецкий. — Выглядит так, будто ты меня уговариваешь – только со Сталиным у нас что-то получится. А тебе тоже самое твержу уже полночи. Что?!

— Нет, друг мой любезный. Ты не то мне твердишь. Ты твердишь совсем другое: Сталин-де вождь, Сталина нужно во всём поддерживать, потому что любой другой на его месте будет хуже в десять раз или в сто.

— В тысячу.

— Даже если я с твоей цифирью соглашусь – неважно. Другое важно: не мы должны Сталина поддержать. Сталин должен поддержать – нас. Должен на нас опереться, на нас сделать ставку. Нюхом своим звериным почуять: без нас ему конец, и только с нами – получится. А чтобы это произошло, что нужно? Концепция. Идея. Настоящая концепция и настоящая идея, а не бредни о всеобщем равенстве, братстве и свободе.

— А что в этой идее такого уж плохого?!

— Ничего, кроме её полной и бесповоротной неосуществимости.

— Ну, всё. Уговорил.

— Э-э, товарищ Варяг. Какой ты быстрый. Скажи-ка мне: что ты лично можешь товарищу Сталину предложить, кроме своей жизни? Что у тебя есть? Два десятка верных сталинцев? Так это, считай, что ничего. Например, связь у тебя есть? Вот этот вот страшный чёрный телефон, в который благим матом орать надо, чтобы собеседник на другом конце провода твой голос услыхал – так орать, как будто проводов никаких вообще в помине нет? Это ты связью называешь, да? А дороги у тебя какие, Сан Саныч? Такие же, как у всех остальных. Направления на карте. А что по ним ездит? Хрузовик амо-один. Один-единственный, и тот – хру-хру, хру-хру. А подвижной состав имени Лазаря Моисеевича? Лазаря поёт. И что? Вот мы с тобой, лихие рубаки, наскочим на них фертом, посшибаем головы – а где новых возьмём? Пока мы новых с тобой, Варяг, вырастим – растащат державу. Турки Крым с Закавказьем оттяпают, румыны – Одессу с Новороссийском, пшепрошем, панове – Украину с Белоруссией, японцы, по-дружески – Сахалин и Приморье. Камчатку, так и быть, оставят, из уважения к моим сединам. А потом это всё назад забирать придётся. Да с кровью, Варяг. Да с какой. Это наша с тобой цель, да?

— Понял, понял, не дурак, — хмуро сказал Городецкий. — Всё я понял. И что?

— А вот это, брат, вопрос вопросов – и что? Надо думать. Сталин-то – не вечный. Опять же – война впереди. Надо думать, Варяг. Думать изо всех сил.

— Ну, скажи ещё, что ты ничего не придумал.

— Я много чего придумал, а ещё больше придумал не я, а люди, которых я отмобилизовал для этого процесса. И если будет смысл – всё это хлынет сюда, сейчас и потом, и здесь тоже начнётся самая настоящая буря. Всё это нам вместе ещё обмозговать ох как потребуется. А ты объективочку-то на железного нашего подготовь. Мне легче думать будет. И помни, Варяг: всё это надо было делать вчера, а то и раньше. Так что времени у нас с тобой нет. Вообще.

— Всё равно – нельзя так с людьми, Гур. Я не о моральной стороне вопроса. Я о сути.

— И я о сути. Смотри, что получается, Варяг. То, что пытается делать Сталин и его «узкое руководство» – плохо, непоследовательно, никуда негодными способами, отвратительными инструментами – делать надо. Это объективная, как любят говорить марксисты, необходимость. Причём происходит это ещё и – ко всему прочему – с громадным опозданием. Это надо начинать было не сегодня и даже не двадцать лет назад, а пятьдесят. А сейчас нам – вместе со Сталиным или без – придётся за десять лет пройти путь, который проходят за полвека. Или за двести лет. Именно поэтому мы не можем позволить себе менять Сталина на тебя или даже меня – ты совершенно прав, совершенно. А ещё нам придётся перебить уйму народу, и свалить всё на одного Сталина не получится. И ты это сам прекрасно понимаешь, только до последней секунды боишься сам себе в этом признаться. Понимая, что другого выхода нет, мы понимаем, что и это не выход, не решение проблемы. Быстрая смена аппарата всегда ведёт к ухудшению его качества, а многократная быстрая смена – к истощению людских ресурсов. Итог – смута. Хаос. Отсутствие равновесия. Результат – ноль. Вектор развития направлен в землю. Безграмотные, лишённые даже элементарных основ общей культуры, ковыряющие пальцем в заднице номенклатурные товарищи решают, где какой завод строить, где какой канал рыть. Ему говорят: строительство завода займёт три года. Он понимает, что три года – это ужасно много. И говорит: нет, год. Специалист плюёт с досады и уходит. Приходит авантюрист и говорит: я! я! Я построю вам завод! Не за год – за полгода! — Гурьев расстроенно поджал губы. — Ну, да что я тебе рассказываю. Ты же у нас промышленность курируешь. И результат такой политики своими глазами ежедневно наблюдаешь. Дыры в проектах, рухнувшие шахты, толпы «вредителей».

— И как ты собираешься выходить из положения?!

— Я собираюсь, дорогой мой Александр Александрович, работать с тем, что есть. Да, люди злые, глупые, трусливые и жадные. Но и у Сталина, как и у тебя, как и у меня, впрочем – нимба вокруг головы отчего-то не наблюдается, а пока крылья у нашей честной компании отрастут – рак на горе в две клешни свистнет, да море под той горой скиснет. Всё это так. Но – нет других людей. Негде взять. Надо работать с такими. С ними строить державу. И для них. Для них тоже – несмотря на то, что хочется исключительно для добрых, честных и чистых. Людских характеров вообще существует всего-то три типа, дружище. Воин, Колдун и Работник. В соотношении десять к одному и, соответственно, к тысяче.

— И кто же ты?

— Варяг, не нужно о моей персоне думать. До этого мы дойдём ещё. Важно понять – других людей нет.

— Хочешь сказать, Сталин этого не понимает?

— Он, по-моему, ещё одну очень важную вещь понимает, хотя, как павловская собачка, сказать не может: что вся эта марксистская пудра для мозгов никуда не годится. Никуда! Поэтому ему неважно, какие у тебя идейки в голове, а важно, чтобы ты работал в его механизме. По-моему, он даже грязненьких предпочитает. Вот, ты, например – грязненький. Происхождение у тебя – того, подкачало.

— Сын за отца не отвечает.

— Это лозунги, Варяг. Лозунги. Мы-то с тобой знаем: отвечает. И отец за сына, и сын за отца. Но это правильный лозунг, очень правильный. Открывает дорогу тем, кому путь туда по причине революционного рабоче-крестьянского идиотизма был закрыт. То есть показывает, что у Сталина бывают очень даже правильные мысли. И надо сделать так, чтобы они ему в голову почаще приходили. Придётся нам ему помочь, Варяг.