Миры Айзека Азимова - Айзек Азимов

Либич, к примеру, знал.

— Из-за чего они ссорились? — спросил Бейли.

— Думаю, вам лучше спросить об этом у нее.

И правда лучше. Бейли церемонно встал.

— Благодарю вас, доктор Либич, за содействие следствию. Мне может снова понадобиться ваша помощь — надеюсь, я смогу тогда с вами поговорить.

— Сеанс окончен, — сказал Либич и пропал из глаз вместе со своей комнатой.

Бейли впервые обнаружил, что полет в открытом пространстве его не волнует. Совершенно не волнует. Он чувствовал себя почти что в своей стихии.

Ему больше не думалось ни о Земле, ни о Джесси. Он улетел с Земли каких-то несколько недель назад, а прошли как будто годы. Провел на Солярии неполных три дня, а словно прожил здесь целую вечность.

Неужели можно так быстро приспособиться жить в кошмаре?

Или все дело в Глэдии? Скоро он увидит ее — живую, а не образ. Не это ли придавало ему уверенность и вселяло в него странное чувство тревожного нетерпения?

Как-то она перенесет эту встречу? Не убежит ли через пару минут, взывая о пощаде, как Квемот?

Когда он вошел, она стояла на другом конце длинного зала. Глэдию можно было принять за ее же импрессионистический портрет: два-три мазка, две-три краски.

Губы слегка подкрашены, брови едва подведены, мочки ушей чуть голубоватые — и больше никакой косметики. Она была бледна и казалась немного напуганной и очень юной.

Пшеничные волосы зачесаны назад, в серо-голубых глазах — робость. Платье с длинными рукавами темно-синее, почти черное, с узкой белой отделкой по бокам. Белые перчатки и туфли без каблука. Не видно ни единого кусочка кожи, за исключением лица. Даже шею прикрывает скромненький рюш.

— Так будет не очень близко, Глэдия? — спросил Бейли, останавливаясь на месте.

Дыша часто и неглубоко, она сказала:

— Я уже и забыла, как это бывает. Все равно что видеосеанс, правда? Если не думать о том, что мы встречаемся взаправду.

— Я-то чувствую себя нормально, — сказал Бейли.

— Ну да, у вас на Земле… — Она закрыла глаза. — Иногда я стараюсь представить себе — повсюду толпы людей, идешь куда-нибудь, а рядом с тобой люди, и навстречу идут люди. Десятками…

— Сотнями, — поправил Бейли. — Разве вы никогда не видели Землю в книгофильмах? Не смотрели земных романов?

— У нас их не так много, но я смотрела романы про другие Внешние Миры, где люди постоянно встречаются. В романе все по-другому — похоже на групповой видеосеанс, вот и все.

— А разве в романах не целуются?

Глэдия покраснела до ушей.

— Я таких книг не читаю.

— Совсем?

— Ну… попадаются, конечно, грязные фильмы, и порой, просто из любопытства… но это такая мерзость.

— Правда?

— Но на Земле все по-другому, — внезапно оживившись, заговорила она. — Так много народу. В такой толпе, Элайдж, можно, по-моему, даже п-прикоснуться к кому-нибудь. Случайно, конечно.

— Можно и с ног случайно сбить, — улыбнулся Бейли. Он вспомнил переполненные экспресс-дороги, где все тискаются, толкаются, скачут с полосы на полосу, и невольно ощутил укол ностальгии.

— Вам не обязательно там стоять, — сказала Глэдия.

— Значит, можно подойти поближе? Это ничего?

— Мне кажется, да. Я вам скажу, когда хватит.

Бейли осторожно шагнул вперед, а Глэдия следила за ним широко раскрытыми глазами.

— Хотите посмотреть мои цветовые поля? — спросила вдруг она.

Бейли остановился в шести футах от нее. Она казалась маленькой и хрупкой. Инспектор попытался представить себе, как она в ярости бьет с размаху чем-то (но чем?) мужа по голове. Попытался представить ее обезумевшей от гнева, ненавидящей, пылающей жаждой убийства.

Следовало сознаться, что такое возможно. Пускай женщина почти невесома, она способна проломить череп, если ее хорошо вооружить и если она достаточно озвереет. Бейли знавал женщин-убийц (на Земле, конечно), которые в спокойном состоянии были кроткими, как овечки.

— Что такое цветовые поля, Глэдия?

— Вид искусства.

Бейли припомнил, как отзывался Либич о занятии Глэдии, и кивнул.

— С удовольствием посмотрю.

— Тогда идемте.

Бейли строго придерживался дистанции в шесть футов — она и так была меньше одной трети той, которую требовала Клорисса.

Они вошли в комнату, переполненную светом. Каждый угол сиял огнями всех цветов радуги.

Глэдия с довольным видом собственницы выжидательно взглянула на Бейли. Должно быть, его реакция удовлетворила ее, хотя он не сказал ни слова — только медленно осматривался, стараясь осознать то, что видит. Это ведь был только свет — ничего материального.

В углублениях пьедесталов прятались сгустки света. Живые, ломаные и кривые линии разных цветов срастались в единое целое, сохраняя при этом четкую индивидуальность. Здесь не было и двух работ, которые хотя бы отдаленно походили друг на друга. Бейли, тщательно подбирая слова, спросил:

— Это, очевидно, должно что-то означать?

Глэдия рассмеялась своим приятным грудным смехом.

— Это означает все, что вам угодно. Просто цветовые формы, которые вызывают гнев, счастье, любопытство — словом, то, что чувствовала я, создавая их. Могу сделать одну для вас — что-то вроде портрета. Только скорее всего ничего хорошего не получится — я ведь буду импровизировать.

— Правда можете? Мне было бы очень интересно.

— Хорошо. — Она порхнула к световой фигуре в углу, проскользнула в нескольких дюймах от Бейли и, похоже, не заметила этого.

Тронула что-то на пьедестале, и сияющий мирок беззвучно умер.

— Зачем же? — ахнул Бейли.

— Ничего. Она мне все равно надоела. Сейчас притушу другие, чтобы не отвлекали. — Глэдия открыла дверцу в стене и передвинула реостат. Краски поблекли, став почти невидимыми.

— Разве на это нет робота? Чтобы щелкал выключателем?

— Ну-ка тихо, — нетерпеливо оборвала Глэдия. — Я сюда роботов не пускаю. Здесь только я. — И хмуро посмотрела на него. — Я вас недостаточно хорошо знаю, вот в чем дело.

Она положила руки на гладкую поверхность пьедестала, глядя куда-то в пространство. Все десять пальцев напряженно застыли в ожидании.

Вот один палец шевельнулся, описал полукруг над плоскостью. В воздухе зажглась ярко-желтая линия. Палец отступил на дюйм, и цвет стал чуть менее насыщенным.

— Вот так, пожалуй, — прикинула Глэдия. — Сила, которая не давит.

— Иосафат! — сказал Бейли.

— Вы не обиделись? — Она вскинула обе руки, и желтый зигзаг словно обрел объем и устойчивость.